Смерть в пурпурном краю - Макдональд Джон Данн. Страница 9

Глава 3

Утром я прошел километра полтора до центра и позавтракал в отеле, где, оказывается, проходил съезд избирателей, смешавшись с толпой типов со значками, приходивших в себя после ночной попойки. У стойки в вестибюле я попытался арендовать машину, но, когда девица выяснила, что я не из их постояльцев, она сначала тщательно сверила мое имя со списком людей, не оплативших прокат или не вернувших машину, и только потом соизволила взять мою кредитную карточку. Я заказал недорогую модель и, пока ждал, когда ее доставят к задним дверям, купил в газетном киоске карту округа.

Парень из гаража подогнал «фэлкон» песочного цвета. Осмотрев его, я обнаружил, что правое крыло сзади основательно помято. В договоре о прокате об этом – ни слова. Я пошел за девицей из вестибюля, потом мы втроем пялились на дефект, пока она не вписала его во все экземпляры договора. Их даже не упрекнешь за такие штучки – те, кто смял машину, бросают ключи на стойку и мчатся в аэропорт, с них взятки гладки. А я никогда не арендую машину без основательного досмотра. И счета официантов тоже проверяю. В контрактах читаю и то, что записано мелким шрифтом. В таких вещах я похож на придирчивую, мелочную старуху.

Университет находился в городе Ливингстон, километрах в восьмидесяти к югу от Эсмерелды по автостраде номер 100. Города, выстроенные в полупустыне, производят впечатление нереальности. Потому, наверное, что эта земля никогда ни на что не годилась. Там, где есть фермы, такого ощущения не возникает. Уже в пяти километрах от Эсмерелды само существование города казалось неправдоподобным. Я ехал по пустынному краю из скал, песка, чахлых кустов, с ящерками и солнечными зайчиками от брошенных пивных жестянок. По-моему, эта гигантская площадь когда-то могла быть дном древнего озера. Как сообщалось в местной газете, Эсмерелда располагает неограниченными запасами воды из артезианских источников. Видимо, благодаря этому обстоятельству и возник город в столь необычном месте – на голой песчаной равнине среди унылых скалистых холмов.

Километров пятьдесят дорога шла по плоской равнине, а потом стала делать широкие петли между кучками холмов и скалистыми грудами. Появилась зелень. Перевалив через гребень, я увидел вдали городок – он расположился метров на триста выше Эсмерелды, прижавшись к подножию длинной холмистой гряды, похожей на спящего коричневатого пса.

Университет относился к тем новым учреждениям, которые создавались второпях, чтобы забота о молодежи поспевала за ростом ее количества. Он раскинулся на окраине сонного городка. На огромной стоянке перед территорией университета сверкали в солнечных лучах сотни машин, а на всем пространстве беспорядочно разбросаны учебные корпуса, напоминающие гигантские коробки из-под обуви. Было десять утра, и молодежь торопливо сновала по тротуарам между зданиями. В стороне справа расположился комплекс общежитии и отдельно – жилые здания, вероятно, для профессорского состава и административных работников. Табличка перед входом на территорию гласила, что машинам студентов въезд запрещен. На торцовых стенах учебных корпусов яркими керамическими плитками были выложены разные девизы: Инициатива, Свобода, Мир и т. д.

Иссушенная земля была прочерчена асфальтированными дорожками. Кое-где пестрели крошечные островки зелени, рассаженной с продуманной тщательностью, но потребуются многие годы, пока замысел декораторов претворится в жизнь. Тощие студенты, воспользовавшись предобеденным перерывом, торопились по своим неведомым надобностям. Брюки цвета хаки, синие джинсы, бумажные майки и пестрые блузки. Безразличные взгляды, слепые, как линзы аппарата, скользили по мне, пока я медленно ехал мимо. Я был вне границ их возраста. В отношения со взрослыми они вступали лишь по необходимости. А посторонние значили для них не больше, чем окружающие камни или кусты. Они неслись в бурном, меняющемся потоке жизни, а мы были всего бледными тенями на обочине – нудные, замкнутые, вроде страшилищ. Я заметил, что масса студентов обильно разбавлена латинской кровью – много смуглых, пышных брюнеток и юношей, похожих на тореадоров. И во всех ощущалось тревожное напряжение от утомительного трехсеместрового учебного года. Их наспех напичкивают информацией, чтобы быстрее подготовить для коммерции, строительства, прогресса, и спешки, для жизни с регламентированным временем и распланированными деньгами, для существования в две смены, с отпусками, такси, вечеринками, нужными связями и интересами. Их приспосабливают к жизни на быстро бегущей полосе, и когда они станут свежеиспеченными так называемыми гражданами, они, как хорошо смазанная деталь, легко скользнут в запланированные компании с непрерывной конкуренцией, где жизнь представляет собой непрекращающийся бег наперегонки – организованный, неумолимый – до последнего издыхания, и тогда в погребальной конторе их обрядят, наложат грим, заколотят гроб, и они обретут тот недосягаемый покой, которого не изведали за всю жизнь.

Конечно, все в жизни функционально. Но есть здесь нечто подобное тому, как мы поступаем с цыплятами. Ускоренными методами растим их до оптимального веса, чтобы за восемь недель подготовить для вертела. И особенно безнадежно и комично выглядит ситуация, когда благодарная молодежь объявляет: «Нет, не хотим терять в университете четыре года, лучше кончить за два года и девять месяцев и сразу зарабатывать на жизнь!»

Образование и воспитание должны быть отделены от необходимости зарабатывать на жизнь, тогда они не будут инструментом, конвейером. Воспитание требует размышления, созерцания, вдумчивого и целенаправленного изучения произведений, где звучат наиболее часто и настойчиво повторяющиеся вопросы: зачем? почему? Сегодня пытливая молодежь, задающая подобные вопросы, не находит вокруг никого, кто заинтересован в ответах, и мы ее теряем, отталкиваем, ибо у этих юнцов так устроены мозги, что им невероятно скучна наша коммерчески-промышленная школьная система. Прекрасный техник редко бывает человеком образованным. Он может быть полезным обществу, удовлетворенным собой, трудолюбивым. Но понимания таинства жизни, ее чуда и парадоксов у него не больше, чем у тех цыплят, которых пичкают и раскармливают, чтобы потом на конвейере ощипать, заморозить и упаковать для потребления.

Отыскав административное здание, оставив машину на стоянке, я зашел и у стойки справочного бюро спросил седовласую даму, могу ли встретиться с Джоном Уэббом. Вопрос вызвал растерянность, она в замешательстве сказала, что Джон Уэбб – это профессор с кафедры гуманитарных наук. Мне нужен именно он? Может, я хочу видеть другого Джона Уэбба? У них есть и студент с таким именем, хотя они не родственники. Наконец ей пришлось признаться, что доктора Уэбба нет на работе.

– И как долго его не будет?

– Не могу сказать, к сожалению.

– А кто может знать, когда он появится?

– Я действительно не в курсе. Может, вам помогут на кафедре?

– У меня личное дело.

– М-м... тогда его сестра... она, наверно, знает.

– Как ее найти?

Порывшись в картотеке, она сообщила: блок номер семь. Квартал преподавателей вон там, напротив большой стоянки. Там есть таблички с фамилиями. Это третий дом в глубине сзади.

Я нашел его без труда. В каждом блоке было десять – двенадцать коттеджей со своей калиткой, расположенных по возможности укромнее, с бытовыми службами в центре. При строительстве были использованы плиты, кирпич, низкие стенки, дворики, крытые тротуары. Найдя калитку с цифрой "З" и толкнув ее, я прошел к дверям. При нажатии кнопки не услышал звонка и уже собирался стучать, когда дверь открылась и выглянула молодая женщина в клетчатой рубашке до Колен.

– Пожалуйста!

– Я ищу профессора Уэбба. Меня зовут Макги.

– Могу сказать вам то же самое, что уже сказала всем другим. И заведующему кафедрой тоже. Не имею представления, где мой брат.

Она собралась закрыть дверь, но я просунул ногу. Посмотрев вниз, она холодно произнесла: