Ужин со смертельным исходом - Макдональд Джон Данн. Страница 21
Потом раздались сирены, приехали люди, которые разбираются в таких вещах. Они остановили Пола с этим его глупым нырянием. К тому времени там уже собралось много лодок, которые плавали кругами, обшаривали озеро и пытались подцепить ее на крючок. Я просто не могла больше этого вынести. А кроме того, начала мерзнуть. Наверное, от такого плача снижается сопротивляемость организма. Я отправилась в чудесную комнату, которую она нам отвела, и, когда зашла в нее, это напомнило мне о ней, такой милой, когда она показывала нам с Полом комнату, и от этого слезы снова хлынули в три ручья. До этого я могла их как-то унять, а тут они снова полились без удержу. Тогда я просто повалилась поперек кровати, совершенно измочаленная, и от слез стала кататься туда-сюда. Какое-то время у меня было ощущение, будто я стою у кровати и смотрю на себя, вот так катающуюся в исступлении.
Немало времени ушло на то, чтобы снова унять слезы. Потом я пошла и посмотрела на себя в зеркало. На голове у меня творилось бог знает что. Я распахнула халат и осмотрела бедро — то место, которое поцарапала, вылезая из воды. У меня очень чувствительная кожа. Чуть что — сразу синяк. Остались три маленькие параллельные царапины, словно от кошки, а вокруг них образовывался большой синяк. Мне в какой-то момент даже захотелось, чтобы все было намного хуже, чтобы у меня на теле остался какой-то шрам — на память, хотя это и глупо, потому что я конечно же и так никогда этого не забуду. И не забуду ее.
Я была единственной, кто ей нравился по-настоящему. Из всей этой братии. Они никогда не знали ее. Боже, да чем я была до того, как ее встретила? Просто ничем. Безмозглой девчонкой. Она научила меня быть самой собой. А то ведь я все время мечтала.
Это было какое-то наваждение: с самого детства я всегда что-то себе представляла. Регулярно устраивала вечеринки с куклами. Маленькие тарелочки, настоящая еда, только съедать мне все приходилось самой. Я много играла сама с собой. Наверное, и начала придумывать всякие вещи, потому что мне не нравилось, как все обстоит на самом деле. Я имею в виду то, что меня окружало, — этот район, в котором все дома на одно лицо, в семье шестеро детей — так что у меня никогда не было своей комнаты. Если бы они знали, что я преуспею больше любого из них, возможно, и предоставили бы мне собственную комнату. Взглянуть хотя бы на этого недотепу, за которого вышла замуж Харриет. В униформе он еще смотрелся неплохо, но, как только ее снял, стал самым обыкновенным хлюпиком. Бывало, я до того замечтаюсь, что из головы вылетают все поручения. Дойду до самого магазина, а потом приходится поворачивать обратно и снова выяснять — что я должна купить. Телефона у нас никогда не было. Так что они с меня вообще не слезали. Мэри, подай это, Мэри, принеси то. Больше никто из них не сможет мною помыкать. Но нас теперь осталось всего четверо, да еще старик. Я всегда знала, что у меня будет замечательная жизнь. Лучше, чем у других. В сто раз лучше.
Я смоталась оттуда при первой же возможности, можете мне поверить. Закончила школу бизнеса, а на следующий день у меня уже была работа и собственная квартира. Ну, не совсем квартира. Всего две меблированные комнаты и ванная, которой я пользовалась совместно еще с тремя девицами, которые по утрам торчали там часами, буквально часами, и я каждое утро просто из себя выходила.
Но зато я вырвалась на волю из убогого домишки на той улице, на которой выросла, и уж точно не собиралась туда возвращаться, после того как поменяла имя на Мэвис. Мэри Горт я оставила на той улице, где ей было самое место. Я сказала им: если они хотят меня видеть, им придется приходить ко мне. Я не собиралась туда возвращаться, и единственный, кто пришел ко мне, была моя мама. Она приходила регулярно, до самой своей смерти.
На работе я вкалывала до седьмого пота, потому что не могла позволить себе потерять ее. И в это время еще как-то обуздывала мои фантазии и мечтания, зато уж потом, дома, отрывалась по полной программе. Какое-то время тратила все заработанные деньги на восточный антураж для одной из моих комнат. Купила кимоно с драконом. Курилось благовоние, а я сидела по-турецки и читала сборник китайской поэзии до тех пор, пока у меня не затекали ноги. В конце концов я с этим покончила. Не помню почему. Хотя нет, помню. Из-за Романа. В моих мыслях он начинается с большой буквы "Р". Я думала, что все это так замечательно, но потом пришла эта смешная маленькая женщина, которая как только меня ни обзывала, и потребовала, чтобы я оставила ее мужа в покое. Когда я увидела его в следующий раз, он уже был совершенно другим человеком. До этого выглядел великолепно, а тут вдруг внезапно стал просто потешным мужичонкой. Все оказалось пшиком. Такое случается, когда слишком много мечтаешь. Как говорила Уилма, ты не видишь вещи такими, какие они есть на самом деле.
Роман был единственным мужчиной в моей жизни до моего замужества, потому что никто, будучи в здравом рассудке, не стал бы принимать в расчет того соседского парня по имени Бичер и тот день, когда у него дома никого не оказалось. Это было лишь то, чем постоянно занимаются дети.
В Пола я втюрилась по уши. Все девчонки за ним бегали, а достался он мне. Мы в женской комнате говорили о том, до чего он похож на Рэндольфа Скотта. Сейчас мне это кажется смешным. Всего пару недель назад какая-то женщина снова мне это сказала. А я почти уже об этом и забыла. Мне так не кажется. Он похож на Пола Докерти, и только. Никто, будучи в здравом рассудке, не скажет, что он похож на кого-то еще.
В общем, мы поженились, переехали в Нью-Йорк, и я считала себя счастливой. Правда, Уилма говорила, что это я только так считала, и доказательство тому то, что продолжала мечтать о всяких глупостях. Она мне объяснила: будь я по-настоящему счастлива, то была бы удовлетворена тем, что имею, и не стала бы воображать себя кем-то еще. Так или иначе, Пол посмеивался надо мной. Больше уже не посмеивается. Например, гуляли мы где-нибудь, и я воображала, что мы богатые американцы с Юга, сбежали в Нью-Йорк от революции, потом говорила что-нибудь с акцентом, а он смеялся. Иногда Пол даже пытался играть в мои игры, но обязательно все портил. Это потому, что ему все время нужно оставаться важной шишкой.
Когда он нашел себе работу получше, я думала, что это означает лишь жить чуть получше и откладывать немного больше, потому что он всегда откладывал. Но потом ко мне стала благоволить Уилма. Поначалу мне с трудом в это верилось. Что она во мне нашла? Такая женщина! Но, предоставленная самой себе, не знающая, чем себя занять, поскольку Пол целыми днями работал, я стала часто с нею видеться. Уилма разговаривала со мной. Никогда не забуду некоторых вещей, которые она мне говорила.
— Вряд ли Пол хочет, чтобы ты самовыразилась, Мэвис. Он, похоже, придерживается викторианских представлений о женщинах. Но ты — яркая натура и не должна удовлетворяться ролью сателлита при муже, постоянно вращаясь вокруг него.
Это звучало очень разумно. Пол держал меня взаперти. Вот я и начала самовыражаться. И мы постепенно стали приближаться к достойному уровню жизни.
— Твоя фигура — убийственное оружие, Мэвис. Тебе нужно ее использовать, демонстрировать должным образом, хорошенько за ней ухаживать, пользоваться ею как оружием, и наступательным и оборонительным.
И верно, благодаря этому стало легче добиваться от Пола, чтобы он покупал те чудесные вещи, которые мне хотелось заполучить. Это была куда лучшая игра, чем разные там выдумки.
— Надеюсь, ты не будешь против, дорогая, если я как следует поработаю над тобой? Я хочу подправить твой выговор и модуляции твоего голоса. А также твою походку, манеру садиться и вставать из кресла. А еще я собираюсь познакомить тебя с первоклассными косметологами.
Я не возражала. Это не уязвляло меня. Девушка должна себя совершенствовать, а я была вроде как слепа к самой себе. И тут же увидела, что меня можно во многом усовершенствовать.
— Мэвис, дорогая, многие твои представления ужасно провинциальны. В тебе есть задатки чего-то большего, нежели недалекая, скучная домохозяйка. Твой инстинкт не подвел тебя в том, что касается детей. Они конечно же стали бы последней ловушкой. Но у тебя все еще остается отношение к супружеской неверности в духе мыльной оперы. Дорогая, это не трагедия. Это развлечение. Конечно, некоторые люди, вроде бедняжки Рэнди, слишком уж болезненно на это реагируют. Мне хотелось бы, чтобы ты проявила более континентальный подход. Господи, ведь к этому времени брак твой наверняка уже отцвел. Любовник придал бы тебе уверенности в себе. Заставил бы тебя ощутить себя более живой.