Сознавайтесь, Флетч! - Макдональд Грегори. Страница 26

— Нет.

— А на продажу их предложили в Бостоне?

— Точнее, следует сказать, что их продали через Бостон.

— Вас понял.

— Энди сразу заволновалась. Мы собрали чемоданы, сели в машину и поехали в Ливорно.

— Где находился граф. Вместе с графиней?

— Да, конечно. Но она — не родная мать Энди.

— Вы не слишком к ней расположены.

— О, у меня к ней претензий нет. Но Энди ее недолюбливает.

— Вполне естественно.

— Мы собирались показать графу оба каталога Галереи Хорэна.

— Вы предварительно не позвонили?

— Как-то вылетело из головы. Мы только вернулись с пляжа, переоделись, покидали вещи в чемоданы и помчались в Ливорно. Кажется, не успели даже принять душ.

— Должно быть, вы превысили допустимую скорость?

— Можете не сомневаться.

— Вы сказали, что «собирались показать» каталоги графу?

— По пути в Ливорно мы услышали по радио, что графа Клементи Арбогастеса ди Грасси похитили.

— Похитили? Мой Бог! Такие преступления встречаются все чаще.

— У Энди началась истерика. Я еще сильнее нажал на педаль газа. Мы остановились выпить по рюмочке коньяка. Потом помчались дальше. Еще раз остановились, чтобы позвонить в Ливорно. Ту поездку я буду помнить до конца своих дней.

— Но вы добрались до Ливорно.

— Да. Его похитили и потребовали выкуп в четыре миллиона долларов.

— Однако!

— А у да Грасси не было ни гроша. После кражи картин они перебивались с хлеба на воду. Застраховать их граф не удосужился. Землю он давно продал. Оставался только полуразрушенный особняк близ Ливорно, гордо именуемый дворцом, да пара стариков-слуг.

— Вы упомянули, что у Энди была квартира в Риме. На что же они жили?

— Все трое — граф, графиня и Энди — жили на проценты с ценных бумаг. В год выходило пятьдесят тысяч долларов.

— Пятьдесят тысяч поболе гроша.

— Но недостаточно для того, чтобы заплатить четыре миллиона выкупа.

— А вы сами не могли заплатить? Из денег, оставленных дядей?

— Нет.

— Но речь шла о жизни вашего будущего тестя.

— Не мог, даже если бы и захотел. Семья да Грасси не проявляла ни малейшей активности в течение нескольких десятилетий. О ее существовании все забыли. И никто не одолжил им четыре миллиона.

— И?

— Мы сообщили похитителям через газету, что таких денег у нас нет. Получили новые послания. В них нам предлагалась альтернатива: или мы платим, или они убивают старого графа. Я переговорил с дамой, курировавшей принадлежащие графу ценные бумаги. Даже в такой, сверхкритической ситуации мы не имели возможности обратить их в наличные. По итальянским законам благополучие семьи ставится выше благополучия индивидуума, даже если он — глава семьи.

— Итальянцы знамениты тем, что держатся друг за друга, — согласился Флинн, — даже если ради всех приходится жертвовать кем-то одним.

— Похитители стояли на своем. Кошелек или жизнь. Они дали нам пять дней. Прошла неделя. Тишина. Две недели. Три. Больше они с нами не связывались.

— То есть его убили?

— Так считает итальянская полиция.

— Как давно это случилось?

— Чуть больше месяца назад. Власти посоветовали жене и дочери ди Грасси смириться со смертью старого графа. «Его могли похоронить или в Италии, или в море у ее берегов», — так они оценили ситуацию. В прошлый понедельник его отпели в церкви.

— Вот откуда «как бы похороны».

— Да. Но все было, как при настоящем покойнике.

— И вы решили тряхнуть стариной, вспомнить свое газетное прошлое и приехали в Бостон, чтобы раскрутить это дело.

— В общих чертах, да.

— Вы говорили с этим Хорэном?

— Да. В среду.

— Вот, значит, где вы были в среду.

— Да.

— Тогда понятно, почему вы вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую, на Ньюбюри-стрит. Галерея как раз на этой улице!

— Да.

— Мой Бог, неужели мне довелось встретиться с абсолютно честным человеком. И остальные картины у Хорэна?

— У брокера их обычно нет, Френк. Он — посредник. И задача моя состояла в другом — узнать, от кого он получил картины, украденные у ди Грасси.

— Наверное, вы обратились к нему с присущей вам откровенностью.

— Трудно быть откровенным с брокером, Френк. Я попросил его найти для меня одну картину. Также из коллекции ди Грасси. Написанную Пикассо. Называется она «Вино, скрипка, мадемуазель».

— И он ее нашел?

— Через несколько дней, вчера, он сообщил мне, что она принадлежит одному человеку, проживающему в Далласе, штат Техас. Он также сказал, что за последние год или два купил у этого человека еще пару картин. Вернее, продал их через свою галерею.

— Вам известна фамилия техасца?

— Известна.

— Скажите мне, Флетч, кому будут принадлежать эти картины, если вы их найдете?

— В этом вся загвоздка. Вопрос о наследстве Менти будет оставаться открытым еще долгие годы.

— Менти?

— Граф ди Грасси. Завещание не будет зачитано, пока не найдут тело. Или не пройдет срок, достаточный для того, чтобы признать графа умершим.

— Значит, после того, как вы найдете картины, вам придется найти тело.

— Едва ли я смогу сделать то, что оказалось не под силу итальянской полиции.

— И никто не знает, принадлежат ли картины дочери или вдове?

— Нет. Хуже другое, пока не найдено тело Менти, они не смогут получать проценты с ценных бумаг.

— Посмею предположить, что в данный момент обе дамы могут надеяться только на вас.

— Пожалуй, вы правы.

— Ага! А я — то думал, главная ваша забота — снять с себя подозрение в убийстве.

— Наверное, поэтому до меня не сразу дошло, что в убийстве вы подозреваете меня.

— Меня несколько сбил с толку ваш звонок по контактному телефону полиции. Если б вы сразу сказали мне, что ранее были специальным корреспондентом, я бы понял, почему вы так спокойно реагировали на покойницу в вашей гостиной, — Флинн налил себе третью чашку чая. — Не каждому человеку доводится улететь через океан от похищения и убийства, чтобы успеть в аккурат к новому убийству.

— Похоже, мне не повезло.

— По-моему, везение тут ни при чем.

— Если я правильно понял вас, инспектор Фрэнсис Ксавьер Флинн, вы предполагаете наличие какой-то связи между тем, что происходило в Италии, я имею в виду похищение и убийство Менти, и бостонским убийством Рут Фрайер.

— Пожалуй, вы правы.

— Вы же дали мне список пассажиров, прилетевших вместе со мной из Рима.

— Связь может быть, Ирвин Морис Флетчер, но я еще не знаю, какая именно.

— Связь действительно есть. Один человек прилетел со мной из Рима.

— Кто же?

— Графиня. Летела через Нью-Йорк. Приземлилась в Бостоне во вторник, примерно на час позже меня.

— Она знала, что вы остановились в этой квартире?

— У нее были мои адрес и телефон.

— И она жаждет добраться до картин?

— Не то слово.

— Как она узнала, что вы их разыскиваете?

— Полагаю, она прочитала кое-какие записи, оставленные мною Энди… План маршрута, знаете ли. Она знала, что я взял с собой перечень картин.

— Но зачем ей убивать Рут Фрайер?

— Рут могла находиться в квартире, обнаженная, в ожидании Барта, не зная, что тот на пути в Италию. Она открыла дверь графине…

— Вашей кипящей от злобы приемной теще?

— Да, злой и подозрительной.

— Еще бы, она думает, что вы хотите прибрать картины для Энди.

— Естественно.

— А вы?

— Она не ошибается.

— Не сходится, — покачал головой Флинн. — Порванный лиф.

— Мало ли, как это могло случиться. Может, его порвала сама Рут, когда снимала.

— У Рут Фрайер не было ключа от квартиры.

— Зато он есть у Джоан Уинслоу.

— Соседки? У нее есть ключ? Мы забыли спросить ее об этом. Вот он, недостаток полицейского опыта. Уж этот-то вопрос следовало задать обязательно. Но с какой стати ей отдавать ключ Рут Фрайер?

— Она бы не отдала, будучи трезвой. А так… Дала же она ключ мне.