Ночь всех мертвецов - Макдональд Йен. Страница 15

– Их технология сходна с нашей – наверное, таковы неизбежные законы Вселенной, – но мы покамест привязаны к планетам, а они давно уже разорвали эти узы, – сказал Сол-П. В Версальском парке на миг стемнело – небесный риф заслонил ИТА. – Я заключил, что они старше нас – ибо я никогда не видел их изначального облика. В отличие от нас, они больше с ним не связаны – подозреваю, вообще его забыли. И лишь когда мы полностью слились, я уверился, что они не являются еще одним вариантом человечества.

На маленькой полянке стояла деревянная карусель с ручным приводом. В лучах небесного света морды расписных лошадок казались сердитыми и несчастными. К железным петлям на ободе тента были подвешены деревянные кольца. Бутафорские копья, с помощью которых рыцари добывали свои трофеи, были сложены и заперты в шкафчике, вделанном в центральный столб карусели.

– Время не властно над нами, мы даем начало расам, народам, целым экосистемам, но мы бесплодны, – сказал второй Сол. – Мы вырождаемся из-за кровосмешения. Где единства противоположностей? Где соитие? Где энергия гибридов? Быть с другими – это как секс. Совокупление. Из плавильного котла идей, грез и способностей родилось то, что ты видишь сейчас.

Первый Сол Гурски положил руку на шею расписной лошадки. Умело сбалансированная карусель моментально пришла в движение от этого легкого нажатия.

– Зачем ты здесь, брат? – спросил он.

– Мы обменялись технологиями, мы научились решать инженерные задачи на квантовом уровне, чтобы распространить эффекты полей на макромасштаб. Управление гравитацией и инерцией; упразднение локальности; мы умеем строить и контролировать квантовые черные дыры.

– Зачем ты пришел, Сол?

– Формирование альтернативных потоков времени; конструирование и колонизация параллельных миров, процессоры гиперпространства и гиперконтинуума. Кроме этой Вселенной, есть много других – решайся и исследуй.

Деревянная лошадка замерла.

– Чего тебе надо, Сол?

– Присоединяйся к нам, – сказал другой Соломон Гурски. – Ты всегда мечтал – мы всегда мечтали, Соломоны Гурски, – о том, чтобы человечество заполонило все возможные экологические ниши.

– Абсорбция, – сказал Соломон Гурски. – Ассимиляция.

– Единство, – сказал его брат. – Супружество. ЛЮБОВЬ. Ты ничего не утратишь и все приобретешь. Все, что ты здесь создал, будет сохранено в архивах. Собственно, таков и я сам – машина для запоминания. Не бойся, Сол, это не аннигиляция. Твоя индивидуальность не растворится в каком-то безликом коллективе. Просто твое «я» превратится в «я плюс». Жизнь в четвертой степени. И в конце-то концов мы одно семя, ты и я, противоестественно разделенное семя. Мы приобретем друг друга.

«Если ничего не утрачено, то сейчас тебе вспоминается то же самое, что и мне, – подумал первый Соломон Гурски. – Я вспоминаю лицо, которое забыл на тридцать миллионов лет с лишним, – лицо равви Бертельсманна. Пухлощекое, белое, приятное лицо. Мы, целая группа мальчиков, готовимся к обряду бармитцве [9]. Тема занятия – мастурбация. Равви говорит, что Бог проклял Онана не за наслаждение грехом – но за то, что Онан пролил семя свое на землю. Онан был бесплоден. Он ни с кем не поделился дарованной ему жизнью. А теперь я бог моего собственного мира, и равви Берт, улыбаясь, твердит: «Мастурбация, Сол». Я просто проливал семя на землю и ничегошеньки не породил. Развлекался воспроизведением: бесконечно воспроизводил себя до скончания будущего».

Он поглядел на своего близнеца.

– Равви Бертельсманн? – спросил Сол Гурски-II.

– Да, – ответил Сол Гурски-I.

И немного погодя многозначительно, уверенно повторил:

– Да!

Улыбка Соломона Гурски-II рассыпалась стайкой солнечных пылинок.

Внешние края огромного тетраэдрона сверху донизу засияли огоньками десяти миллионов алмазов. Глядя, как белые лучи скользят по Финтифлюшке, Сол понял, в чем их предназначение – они управляли временем и пространством. Свет распространяется быстро – но недостаточно быстро для того, чтобы синхронизировать действия огромной ИТА.

Воздушные деревья, небесные рифы, гарпунщики, цедильщики, дирижаблики, зепы, облачные акулы – все, к чему прикасались проворные лучи, анализировалось, постигалось и архивировалось. Ангелы-хроникеры, подумал Сол Гурски, глядя, как серебряные ножи анатомируют его мир. Он увидел, как Кольцо Духов расплелось, подобно спирали ДНК, и миллиард дней Соломона Гурски хлынул вверх по трапу, исчез в ИТА. Стержень не выдержал: гравитационное поле, ранее управляемое Кольцом Духов, поле, которое стабилизировало экосферу Финтифлюшки, слабело. Мир Сола умирал. Он не ощутил ни боли, ни печали, ни жалости – а что-то вроде злорадства, неистовое желание удрать, выйти вовне, освободиться от тяжелого груза жизни и гравитации. Это не смерть, подумал он. Ничто не умирает. Никогда.

Он поднял глаза. Ангелолуч начертил огненную дугу на крышах Версальского дворца. Он встретил этот луч с распростертыми объятиями и распался на части, разъятый светом. В сознании Бога хранится и возрождается все. Сознание Соломона Гурски выронило Версаль из памяти – и он рассеялся на стайки вольных летучих текторов.

Конец не заставил себя ждать. Ангелы занялись фотосферой звезды и замысловатыми квазиинформационными машинами, которые работали в ней. Солнце, потревоженное после долгого покоя, ошалело зашаталось. Кольцо Духов рассыпалось. Его обломки, кувыркаясь, валились на Финтифлюшку: эффектно крушили умирающие небесные рифы, ломали облачные леса. Попадая на самоубийственную околосолнечную орбиту, они на миг загорались праздничными огнями и гасли – а солнце все раздувалось и раздувалось.

Солнце агонизировало. Его хромосфера покрылась оспинами солнечных пятен; от полюса до полюса проносились штормы, гоня цунами миллионокилометровой высоты. Перепуганные стаи охотников сгорали и погибали в солнечных протуберанцах – ибо фотосфера уже захватывала края Финтифлюшки. Солнце набухло, надулось, точно беременное зловещим больным плодом: ИТА манипулировала фундаментальными законами физики, подпиливала узы гравитации, на которых держалась система. Чтобы запустить свои генераторы квантовых черных дыр, ИТА нуждалась во всей энергии, высвобождаемой при смерти звезды.

Звезда превратилась в миску с кипящим, воющим газом. На Финтифлюшке не осталось ни одного живого существа. Все сохранялось в сознании ИТА.

Звезда взорвалась, превратившись в Новую. По идее, ее энергия должна была вскипятить океаны ИТА, вырвать с корнем ее континенты. По идее, ее энергия должна была согнуть и сломать, точно стебли тысячелистника, длинные и тонкие ребра артефакта, и он понесся бы сквозь вакуум невесть куда, похожий на смятое яйцо Фаберже. Но ИТА соткала прочные заслоны: гравитационные поля отразили электромагнитные лучи от хрупкой суши; квантовые процессоры проглотили штормовую волну заряженных частиц – и трансформировали пространство, время, массу.

Четыре угла ИТА на миг засияли ярче, чем само умирающее солнце. И она исчезла: нырнула под время и пространство, направилась к мирам, приключениям, переживаниям, для которых нет ни понятий, ни образов.

воскресенье

Накануне гибели Вселенной Соломон Гурски все чаще и чаще думал о своих потерянных возлюбленных.

Будь Юа чисто материальна, она являлась бы самым огромным объектом во Вселенной. Но доля материи присутствовала лишь в ее «ветвях» – сталактитах длиной в двадцать световых лет, которые, врастая в протовещество-илем, накапливали энергию развоплощения. Большая часть Юа, ее девяносто девять процентов, существовала в одиннадцатимерном континууме. В сложенном виде. Она была самым огромным объектом во Вселенной в том смысле, что ее пяти-и шестимерная формы содержали рудиментарный поток энергии, который в просторечии считается Вселенной. Высшие измерения Юа содержали лишь себя, повтор за повтором. Она была воронкообразна. Она была обширна и содержала в себе бесчисленные множества.