Беда преследует меня - Макдональд Росс. Страница 21

Когда поезд тронулся, парень сказал тихим голосом, в котором слышался диалект штата Миссури:

— Интересно, когда же я снова попаду в Канзас-Сити?

— Приезжали домой в отпуск? — спросил я.

— Угадал, братишка. И какой это был отпуск! Я повидал Лондон, Париж и Шанхай, но мой город — Канзас. Здесь я спустил семьсот пятьдесят долларов за две недели. И это стоило того.

— Но вы побывали в Шанхае не во время этой войны?

— Эта война тянется дольше, чем некоторые люди склонны думать. Я был в Шанхае в тридцать седьмом, когда служил матросом на английском грузовом судне.

— Тогда вы, должно быть, и сейчас служите в военно-морском флоте?

— Я пытался поступить на военно-морской флот, но не прошел медицинскую комиссию. Я был в достаточно хорошей физической форме, чтобы участвовать в высадке на Сицилию и в освобождении Нормандии, но оказался непригодным для военно-морского флота. Как вам это нравится?

— Я всегда говорил, что сухопутным войскам труднее всего. На флоте все обстоит довольно спокойно, если, конечно, ваш корабль не попал под прямое попадание и вам не приходится спасаться вплавь.

— Это — самый необычный спор между сухопутной армией и военно-морским флотом, который мне приходилось слышать, — заметила с улыбкой Мэри.

— Ну что же, зато это правда, — подтвердил я свои слова с какой-то пьяной настойчивостью. — Я подался на флот, чтобы меня не загребли в пехоту.

— Послушайте, мне нравится, как вы рассуждаете, — воодушевился рядовой Хэтчер. — Вы рассуждаете непредвзято, хотя и офицер. Как насчет того, чтобы выпить за это?

Он начал подниматься с места, но я его остановил:

— Моя бутылка ближе. По крайней мере, полбутылки.

Мы выпили по стопке, а Мэри отказалась, потому что виски нечем было разбавить.

— Вы сказали, что некоторое время провели в Китае в тридцатых годах. Захватили ли вы войну в Китае? — спросил я.

— Я видел разгром Нанкина. Этого не забыть. — Он задумался, и веселое выражение слетело с его лица. Мэри с интересом взглянула на него, но промолчала.

Хэтчер продолжил свой рассказ с какой-то натугой, в манере моряков былых времен:

— Корабль, на котором я служил, перевозил пассажиров из Нанкина вверх по реке. В большинстве это были европейцы — англичане, французы, русские, и немного американцев, которые уходили из Нанкина, пока еще было возможно. Шла зима тридцать седьмого. Мы загрузились, не зная, что рейс станет последним, но не смогли достать продовольствия для пассажиров. Весь-день и всю ночь простояли на якоре у Нанкина, пока первый помощник капитана лез из кожи вон, стараясь достать хоть что-нибудь съестное. Конечно, в Нанкине продовольствие было, но его захватили япошки.

На второй день первый помощник поехал в город, взяв с собой меня и еще пятерых моряков, которые умели стрелять. Мы были чем-то вроде личной охраны. Никогда не забуду, как мы шли вдоль городской стены. Я в Европе насмотрелся похожего, но все же не такого. С обеих сторон стены, а она тянулась мили на две, валялись кучи трупов. Единственный раз в жизни я увидел, как с человеческими созданиями обращались хуже, чем с хворостом.

Мэри побледнела, ее глаза расширились и заблестели. Хэтчер обратил на это внимание и извинился:

— Простите меня. Мне не следовало бы выкладывать все это. Как бы там ни было, вы можете понять, почему я на протяжении половины войны стараюсь попасть на Тихоокеанский фронт. У меня никогда не было чувства ненависти к немцам, но, возможно, потому, что я никогда не видел нацистского концентрационного лагеря.

— Удалось ли вам тогда достать продовольствие для пассажиров?

— Да, нам удалось связаться с одним из дельцов черного рынка. Он тоже был белый, можете поверить? Но сумел снюхаться с косоглазыми. Думаю, он скупил чуть ли не весь рис в городе и заламывал баснословные цены. Первый помощник в конце концов выторговал пятьдесят мешков, но это не помогло.

— Почему же?

— После одного дня хода вверх по реке япы разбомбили корабль. Почти всем удалось покинуть его, но само судно сгорело до ватерлинии. С огромным трудом нам удалось добраться до Шанхая. После всего этого я уехал из Китая. — Он криво усмехнулся. — Думал, покидаю Китай навсегда, но держу пари, что пройдет не больше года, как я опять окажусь там. Мне бы хотелось встретиться с тем желтопузым, который сбросил бомбы.

Мимо нашего купе прошел Андерсон. Я предложил ему выпить, и он присоединился к нам. Я сказал Мэри, что схожу в вагон-ресторан и попытаюсь достать содовую воду и лед, но Андерсон перебил меня:

— Не думаю, что вам это удастся. В штате Канзас "сухой закон".

— Да и вообще, я уже достаточно выпила, — заметила Мэри.

А я недостаточно. Мы продолжали осушать мою пустеющую бутылку. Андерсон пропустил стопку и вернулся к мисс Гриин. Проводник начал застилать наши полки. Мэри вышла посидеть у Тессингеров, а мы с Хэтчером пошли в мужскую курительную комнату.

Он наклонился ко мне и прошептал:

— Что, этот толстый парень — ваш приятель?

— Нет, я лишь сегодня встретил его в поезде.

— А как его фамилия?

— Андресон. Он занимается нефтяным бизнесом.

— Ах вот так! Его фамилия Андерсон, и он занимается нефтяным бизнесом...

— Разве вы знаете его?

— Не знаю, — медленно протянул он. — А может быть, и знаю. Если же я его знаю, то это будет интересно.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, — протянул Хэтчер, — он мне кажется весьма любопытным парнем. Меня всегда интересовал нефтяной бизнес.

Если бы я был в другом настроении, то его уклончивый ответ насторожил бы меня, и я бы попытался порасспросить его. Но мою кровь разгорячило хорошее виски, и во всем своем организме я ощущал приятный подъем. Я погрузился в сладкое спокойствие основательного опьянения. С расстояния суточного путешествия и с олимпийской высоты своего теперешнего состояния даже смерть Сью Шолто и Бесси Лэнд я рассматривал как что-то несущественное. Их мертвые тела казались мне пустяками, поломанными куклами, оставшимися в памяти с детства. Весь этот черный мир за окном поезда казался нереальным. Единственной реальностью стала ярко освещенная движущаяся комната, в которой я сидел и выпивал с интересным попутчиком, и отражение моего собственного, глупо благодушного лица в темном проеме окна.

Из бокового кармана Хэтчер вынул скомканный конверт и начал шарить по всем другим своим карманам.

— Что вы ищете? — спросил я его. — Только скажите — и вы это получите.

— Вот письмо, мне надо его отправить. Черт подери, куда же я положил ручку?

Я протянул ему свою. Он вынул два свернутых листка из скомканного конверта и разгладил их. Я увидел, что они плотно исписаны строчками. Подложив журнал, который он поместил на колено, Хэтчер принялся что-то писать на обратной стороне второго листка, шевеля губами, беззвучно выговаривая слова, которые писал. Если бы я умел читать по движению губ, то узнал бы содержание написанного и, возможно, сумел сохранить ему жизнь.

Когда он закончил писать, то снова вложил разросшееся послание в конверт и возвратил мне ручку. Я заметил, что конверт был уже с маркой, адресом и пометкой "Авиапочта".

— Мне надо было еще раньше его отправить. Знакомой девушке, — пояснил он. — Вы не знаете, смогу ли я опустить это письмо в поезде или надо ждать станции?

— Почтовый ящик есть в вагоне-ресторане, на стене, между письменным столиком и баром.

— Спасибо. — Хэтчер заклеил конверт и ушел. Но через несколько минут он вернулся и принес бутылку виски. Письмо все еще было у него в руках.

— Ваше виски мы прикончили, — заметил он. — Отведайте моего.

Он отдал мне бутылку, а сам снова ушел. На незнакомой мне этикетке было написано, что это выдержанное, старое, первосортное американское виски из Кентукки. Пятилетней выдержки. 45 градусов. Я снял наружную опечатку и штопором карманного ножичка вынул пробку. Мне показалось, что я почувствовал резкий запах сивушного масла, но, отбросив сомнения, налил себе немного в бумажный стаканчик. Напиток был не очень мягкий, но согревающий. К тому же в моем состоянии мне было все равно.