Дело Фергюсона - Макдональд Росс. Страница 25

— Я знаю. Мы с женой часто там гуляем.

— Ну так вы, наверное, помните, что там установлен платный телескоп. Я не удержался, бросил пятицентовик в щель и навел трубу на мою машину. Вот так я их и увидел.

— Их?

— Его. Гейнса. Он затормозил рядом с моей машиной, забрал картонку и укатил. Будь со мной хорошее охотничье ружье, я бы мог его подстрелить. Надо было взять ружье.

— А его машина?

— Совсем новая, зеленого цвета. Марку точно не назову. Дешевые машины я знаю плохо.

— Так она была дешевой?

— Да. Возможно, «шевроле».

— Или «плимут»?

— Может быть, и «плимут». В любом случае, вылез из нее и взял деньги Гейнс. И тут я взбесился. Просто пролетел по пристани и решил догнать их... его любой ценой. Чем это кончилось, вы знаете.

Кончиками пальцев он легонько потрогал свой распухший нос.

— Вы лжете очень неумело, полковник. Кто был в машине с Гейнсом?

— Никого не было.

Но он отвел глаза. Взгляд его пошарил по комнате и остановился на голове лося на противоположной стене высоко над стойкой. Официант принес мой бутерброд. Фергюсон заказал еще виски — двойную порцию.

Я машинально откусывал и жевал, а мои мысли неслись вихрем, соединяя обрывки фактов. Картина вырисовывалась далеко не полная, но уже вырисовывалась.

— С Гейнсом в машине была ваша жена? Его голова упала, словно подрубленная.

— Она сидела за рулем.

— Вы уверены, что не обознались?

— Абсолютно.

Официант принес ему виски. Он выпил его, точно цикуту. Памятуя вчерашний вечер в «Предгорьях», я уговорил его не заказывать больше.

— Нам необходимо продолжить разговор, Фергюсон. Но не обязательно здесь.

— Мне здесь нравится. — Его взгляд вновь обежал комнату, уже совсем опустевшую, и вернулся к дружественному лосю.

— Вы охотились на лосей?

— Ну как же. У меня дома есть несколько прекрасных голов.

— А где, собственно, ваш дом?

— Свои трофеи я храню преимущественно в моем охотничьем домике в Банффе. Но ведь вы о другом? Вы хотите знать, где я живу постоянно, но на это трудно ответить. У меня есть дом в Калгари, а в Монреале и Ванкувере я постоянно держу номер в отеле. Но вот дома я себя нигде там не чувствую. — Как многие одинокие люди, он был рад облегчить бремя своего одиночества. — Домом для меня всегда была наша семейная ферма в Альберте. Но теперь это нефтяные разработки — и все.

— Про свой дом здесь вы не упомянули.

— Да. В Калифорнии я себя чувствую совсем чужим. Я приехал сюда в расчете на выгодное помещение капитала. И еще потому, что Холли не хотелось расставаться с Калифорнией.

— И вы поссорились из-за этого?

— Не сказал бы. Да нет. Мне приятно было уступать ей. Мы ведь женаты всего полгода. — Последние минуты он поутих, но мысль о жене словно обожгла его. Он извернулся на стуле, как от удара в пах. — К чему эти вопросы о домах и вообще? Почему мы говорим не о деле?

— Я пытаюсь получить какое-то представление о вас и о всей ситуации. Давать советы в полной темноте бессмысленно. Вы не разрешите задать вам еще несколько личных вопросов о вашей жене и ваших отношениях?

— Хорошо. Может, это даже поможет мне разобраться в собственных мыслях. — Он помолчал, а потом сказал с удивлением человека, открывшего в себе что-то новое и неожиданное: — Оказывается, я эмоционален! Всегда считал себя сухарем. Холли все это изменила. Не знаю, радоваться или жалеть.

— У вас к ней какое-то двойственное отношение. Горячо — холодно, горячо — холодно, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— Прекрасно понимаю. То вскипаю, то замораживаюсь. И оба эти состояния равно мучительны. — Фергюсон не переставал удивлять меня. Он добавил: — Odi et amo. Excrucior. Вы знаете латынь, Гуннарсон?

— Юридическую немного знаю.

— Сам я не латинист. Но моя мать кое-чему меня научила. Это Катулл. «Ненавижу ее, и люблю ее, и я на дыбе». — Он почти взвизгнул, точно его и правда вздернули на дыбу. — Потом сказал низким голосом: — Она единственная, кого я по-настоящему любил. За одним исключением. Но ту я любил недостаточно сильно.

— Вы были женаты прежде?

— Нет. Я успел прийти к убеждению, что брак не для меня. И не надо было отступать. Удача дважды не улыбается.

— Я не вполне понимаю...

— Мне повезло в том смысле, что я сумел разбогатеть. И инстинктивно понимал, что такому человеку, как я, в любви повезти не может. И всегда чурался женщин. Хотя женщины часто вешались мне на шею, но хвастать мне нечем, потому что я прекрасно знаю причину.

— И Холли?

— Вот она нет. Преследователем был я. И очень упорным.

— Как вам случилось с ней познакомиться?

— «Случилось» в строгом смысле слова тут не подходит. Я это устроил сам. Увидел ее в фильме прошлой весной в Лондоне — я туда ездил на торговую конференцию — и решил, что обязательно должен с ней познакомиться. Месяца три спустя в июле я проездом оказался в Ванкувере. У меня есть финансовые интересы в Британской Колумбии, и кое-какой моей недвижимости угрожали лесные пожары. В отеле я взял газету и увидел фотографию Холли. Там как раз шел кинофестиваль, где демонстрировался ее фильм, и она была приглашена на просмотр. С этой минуты я думал только о том, как с ней познакомиться.

— Не хотите же вы сказать, что влюбились в нее с первого взгляда прямо в кинозале?

— Это кажется глупым и сентиментальным?

— Невероятным.

— Нет, если вы поймете, что я чувствовал. Она воплощала все, чего мне не хватало всю мою жизнь. Все то, от чего я отвернулся в юности. Любовь, брак, отцовство. Чудесная девушка, которую я мог бы назвать моей. — Он словно погрузился в грезы, в розовые сентиментальные грезы того сорта, что вспыхивают как целлулоид и запорашивают глаза жгучим пеплом.

— И вы почувствовали все это, просто увидев ее на экране?

— Не только. Но этого я бы не хотел касаться.

— По-моему, у вас нет выбора.

— Но зачем? Та девушка никакого касательства к Холли не имеет. Разве что Холли мне ее напомнила.

— Расскажите мне про ту девушку.

— Копаться в этом теперь слишком поздно и бессмысленно. Просто девушка, с которой я сошелся двадцать пять лет назад в Бостоне, когда учился в Гарвардской коммерческой школе. Одно время я думал на ней жениться, а потом решил, что не стоит. Возможно, зря. — Он смотрел в свой бокал, поворачивая его так и эдак, словно волшебный хрустальный шар, который показывал прошлое вместо будущего. — Холли была как второе воплощение той девушки из Бостона.

Он умолк, точно забыв, что я сижу напротив него.

— И вы сумели познакомиться с Холли, — подсказал я.

— Да. Это было несложно. В Ванкувере у меня большие связи, в том числе и с устроителями фестиваля. В ее честь был устроен банкет, и меня посадили на почетное место рядом с ней. Она была обворожительна и так... так юна... — Его голос дрогнул, не вызвав у меня никакой жалости. — Словно мне был дан шанс снова стать молодым.

— Видимо, вы сумели его не упустить.

— Да. Мы с самого начала понравились друг другу — без всяких сложностей, открыто, по-дружески. Она ничего про меня не знала. Просто сосед за столом с какими-то деловыми интересами. В этом и была вся прелесть. Про мои деньги она узнала только после того, как мы начали постоянно видеться. — О своих деньгах Фергюсон говорил словно о заразной болезни.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. — Он энергично закивал, точно убеждая себя. — Холли не знала, кто я, пока не выяснилось, что она едет в Банфф. Я пригласил ее остановиться в моем охотничьем домике, — ну, разумеется, не одну. У нас образовалась небольшая компания, и мы поехали в собственном вагоне одного моего знакомого. Удивительная была поездка! Я чувствовал такое волнение от того лишь, что она рядом. Нет, не в сексуальном смысле. — Глаза Фергюсона становились тревожно-виноватыми всякий раз, когда он касался этой области. — Я бывал близок со многими женщинами, но к Холли я чувствовал совсем другое. Она сидела в вагоне у окна, точно золотое видение. Я стеснялся смотреть на нее в упор и глядел на ее отражение в стекле. Следил за ее отраженным лицом, а сквозь него скользили горы, и фоном были тоже горы. У меня возникло ощущение, что вместе с ней я погружаюсь в самое сердце жизни, в золотой век... Вы понимаете?