Дело Уичерли - Макдональд Росс. Страница 7

— Что она за человек, Бобби?

— Феба — необыкновенная девушка.

Можно подумать, что я в этом сомневался.

— Опиши мне ее, пожалуйста.

— Попробую. Для женщины она довольно высокого роста — пять футов, семь с половиной дюймов, стройная. Прекрасная фигура, красивые стриженые волосы.

— Какого цвета?

— Темно-русые, она почти блондинка. Мне она казалась очень хорошенькой, хотя некоторые бы со мной, наверно, не согласились. Когда ей было хорошо, когда она была в ударе, она была очень красива. У нее потрясающие темно-синие глаза и обворожительная улыбка.

— Насколько я понимаю, хорошо ей было далеко не всегда.

— Да, проблемы у нее были.

— Она делилась с тобой своими неприятностями?

— Не особенно. Но я знал, что у нее не все гладко. Вы, думаю, слышали: у нее разошлись родители. Но на эту тему она говорить не любила.

— Она что-нибудь рассказывала тебе про письма, которые ее родители получили прошлой весной?

— Какие письма?

— Письма с нападками на ее мать.

Он покачал головой:

— Первый раз слышу. Она вообще ни разу не говорила мне про свою мать. Это была запрещенная тема.

— И много у нее было таких запрещенных тем?

— Немало. Она не любила вспоминать прошлое, вообще говорить о себе. Детство у нее было трудное: родители никак не могли ее между собой поделить, и на Фебе это сказалось.

— В каком смысле?

— Ну, например, она сомневалась, надо ей иметь детей или нет, — думала, что из нее выйдет плохая мать.

— А вы обсуждали эту тему?

— Конечно, ведь мы собирались пожениться.

— Когда?

Он замялся и молитвенно поднял глаза на висевшую под потолком лампочку.

— В этом году, после окончания колледжа. Мы твердо решили. — Он оторвал глаза от гипнотической лампочки. — Что я теперь буду делать — не знаю.

— Странно, что твоя мать ни словом обо всем этом не обмолвилась. Она была в курсе ваших планов?

— Конечно. Сколько у нас с ней об этом разговоров было! Она считала, что мне еще рано жениться. Да и Фебу она недолюбливала.

— Почему?

Он криво усмехнулся:

— Просто мать меня к ней ревновала. И потом, она вообще не любила богатых.

— А ты?

— Мне безразлично, богатая она или нет. Справлюсь и без ее денег — учусь ведь я хорошо. По крайней мере учился хорошо — только в этом семестре стал отставать. Ничего, подтянусь — у меня ведь еще есть пара недель в запасе.

— А что произошло в этом семестре?

— Вы же сами знаете, — отозвался он, в растерянности смотря на раскрытые чемоданы. Зеленые глаза полузакрыты, нижняя губа оттопырена. — Давайте уйдем отсюда, — выговорил он наконец, энергично тряхнув головой.

— Почему же? Разговаривать и здесь неплохо.

— Я вообще не хочу больше с вами разговаривать. Мне надоели ваши намеки. Вы все время пытаетесь уличить меня во лжи.

— Просто мне кажется, Бобби, что ты от меня что-то скрываешь. Мне нужна полная информация.

— Не можем же мы стоять здесь целый день.

— Кто ж тебя заставляет стоять — садись.

Он даже не пошевелился.

— А что вы еще хотели узнать?

— Как она училась? — решил я задать нейтральный вопрос.

— Очень неплохо, на «хорошо» и «отлично». Феба специализировалась по французскому языку, она вообще была к языкам способна. В Болдер-Бич, по ее словам, ей было легче, чем в Стэнфорде, — здесь она чувствовала себя более раскованно.

На его лице вновь заиграла непроизвольная кривая улыбочка. Создавалось впечатление, что он сам над собой смеется.

— Что значит «более раскованно»?

— Я не специалист, — сказал он, неуклюже поводя своими могучими плечами. — Но нервы у нее никуда не годились — это сразу было видно. Сегодня она веселей некуда, а завтра мрачнее тучи. Я сказал, что ей необходимо пойти к врачу, но она ответила, что уже к психиатру обращалась.

— Когда?

— В прошлом году, в Пало-Альто. Впрочем, по-настоящему лечиться она не стала. Сходила пару раз на консультацию — и все.

— Как звали врача?

— Не знаю. На этот вопрос вам скорее ответит ее тетка, миссис Тревор. Она живет неподалеку от Пало-Альто.

— Ты Треворов знаешь?

— Нет.

— А других ее родственников?

— Нет.

— А с Фебой ты давно знаком?

Он ответил не сразу:

— С сентября, с тех пор, как она здесь учится. Меньше двух месяцев.

— И вы уже решили пожениться?

— Я-то сразу решил. Только ее увидел.

— Когда это было?

— В сентябре. Она пришла посмотреть комнату, а я в это время кухню красил.

— Странно, а я понял, что вы раньше познакомились.

— Значит, плохо поняли.

— Разве ты не познакомился с Фебой прошлым летом на пляже и не уговорил ее перевестись в здешний колледж?

Он глубоко задумался. На его лице и в глазах появилось какое-то отсутствующее выражение, и мне вдруг пришло в голову, что дело, за которое я взялся, — самое что ни на есть банальное: парень сошелся с девушкой, увидел, что она вот-вот проговорится, и убил ее.

— Ну да, — признался он наконец. — Так оно, собственно, и было.

— А зачем же тогда соврал?

— Не хотел, чтобы мать узнала.

— Я же не твоя мать.

— Да, но ведь вы уже с ней беседовали и, возможно еще будете.

— А почему ты скрывал это от матери?

— На всякий случай. Знай она, что мы с Фебой знакомы она могла бы отказать ей в комнате. Мать у меня человек подозрительный.

— Какое совпадение, и я тоже. Ты с Фебой спал?

— Нет. А и спал бы — ваше-то какое дело! Мы уже взрослые.

— Совершеннолетние, так скажем. Так спал или нет?

— Говорю же, нет. Когда хочешь на девушке жениться, никаких глупостей себе с ней не позволяешь. Мне, по крайней мере, так кажется.

— Где же вы познакомились?

— В местечке под названием Медсин-Стоун, к северу от Кармела. Я поехал туда в августе на недельку. Слышал, что в тех краях отличный серфинг. Феба жила там в это время у Треворов, и мы познакомились на пляже.

— "Мы познакомились" или ты с ней познакомился?

— Не передергивайте. Я учил ее серфингу, она рассказала, что хочет перевестись в другой колледж, и я порекомендовал ей Болдер-Бич. В Стэнфорде она бы все равно не осталась.

— И ты снял ей квартиру.

— Она сама попросила меня найти ей комнату в пансионе, — сказал он, покраснев.

— С милым и в шалаше рай.

Бобби стиснул кулаки, на его загорелых плечах огромными буграми вздулись мышцы. В какой-то момент мне показалось, что он собирается меня ударить. Что ж, может, это и к лучшему: глядишь, в сердцах и проговорится. Но парень сдержался.

— Шутите-шутите. Да, два месяца я был счастлив, как в раю, зато потом наступил кромешный ад.

— Когда ты виделся с ней в последний раз?

Этот вопрос не застал его врасплох.

— Утром второго ноября, в пятницу. Ранним утром. В тот день она уезжала на машине в Сан-Франциско проводить отца и попросила меня подкачать ей шины и проверить уровень масла, что я и сделал. Моя машина в это время была неисправна, и Феба подвезла меня до колледжа. С тех пор я ее больше не видел. — Последние слова он произнес без всякого выражения.

— Какая у нее была машина?

— Двухдверный зеленый «фольксваген» 1957 года.

— Номер машины помнишь?

— Нет, но его можно узнать у перекупщика. Машина подержанная, Феба купила ее в Болдер-Бич, в «Импортед моторс».

— Задолго до отъезда?

— Примерно за месяц, может, больше. Она вдруг решила, что ей позарез нужна машина: автобусное сообщение здесь неважное.

— Перед отъездом у нее было нормальное настроение?

— Вроде бы ничего. Фебу ведь не поймешь, у нее настроение каждый день меняется.

— Она говорила, как собирается провести выходные?

— Нет, не говорила.

— И когда вернется, тоже не сказала?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я ее не спрашивал. И так было ясно, что приедет она либо в воскресенье поздно вечером, либо в понедельник утром.

— Случайно не знаешь, она должна была встретиться с кем-то в Сан-Франциско, кроме отца?