Голубой молоточек - Макдональд Росс. Страница 6

— Что ты принимала?

— Только несколько таблеток от нервов. Они помогают мне медитировать. Она снова принялась возиться со своими ногами, пытаясь зафиксировать их в нужном положении. Ступни ее были грязны.

— Что это за таблетки?

— Такие красные. Только две... Все потому, что со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было. Фред говорил, что принесет мне из дому что-нибудь поесть, но, наверное, его мама ему не разрешила. Она меня не любит... хочет, чтобы Фред принадлежал ей одной, — помолчав, она добавила все тем же тихим и ласковым голосом: — Пусть провалится ко всем чертям, где ей и место.

— Но ведь у тебя самой есть мать, Дорис...

Она оставила в покое свои ступни и села, вытянув ноги и прикрыв их своей хламидой.

— Ну и что с того?

— Если тебе нужна еда или помощь, почему ты не попросишь у нее?

Она неожиданно резко затрясла головой, волосы упали ей на глаза и губы. Она подняла их резким движением обеих рук, напоминающим жест человека, снимающего резиновую маску.

— Не нужна мне такая помощь! Она хочет отнять у меня мою свободу, запереть меня и выбросить ключ! — она неуклюже поднялась на колени и ее голубые глаза оказались вровень с моими. — Вы что, шпик?

— С какой стати?

— Точно? Она мне грозилась напустить на меня шпиков. Мне очень жаль, что она до сих пор не сделала этого, я могла бы им всякого порассказать... — она кивнула головой с мстительным удовлетворением, резко двигая своим тонким подбородком.

— Что, например?

— Например, что единственное, чем они занимались всю свою жизнь — это ругань и драки! Построили себе этот огромный, холодный, мертвый дом и жрут друг друга в нем, не переставая. Или молчат...

— А по какому поводу были драки?

— По поводу какой-то Милдред в том числе... Но на самом деле они просто не любили друг друга... и жутко жалели каждый себя по этому поводу. И винили в этом меня в том числе, во всяком случае, по их поведению это было видно. Я не слишком много помню о сцене, произошедшей, когда я была еще маленькая... Только то, что они дрались надо мной... были голые и орали, будто разъяренные великаны, а я стояла между ними... И что его член торчал, такой огромный... Она взяла меня на руки, отнесла в ванную и заперла дверь на ключ, а он выломал ее плечом. Потом долго ходил с рукой на перевязи... А я, — тихо прибавила она, — с тех пор хожу с душой на перевязи...

— Таблетки тебе в этом случае не помогут.

Она зажмурила глаза и выпятила нижнюю губу, словно упрямый ребенок, готовый вот-вот расплакаться.

— Никто не просил вашего совета! Вы шпик, да? — она шумно втянула воздух носом. — От вас пахнет грязью, грязными человеческими тайнами!

Я выдавил из себя нечто, символизирующее кривую усмешку. Девушка была молода и глупа, наверное, немного отуманена и, как сама мне сказала, находилась под действием наркотика. Но она была молода и волосы ее были чисты. Мне было грустно, что она слышит от меня запах грязи.

Я поднялся, слегка задев головой бумажную бабочку, подошел к балконной двери и выглянул наружу. В узком пространстве между двумя корпусами виднелся краешек светлого моря. По нему двигался трехмачтовый корабль, убегая от легкого ветерка.

Когда я обернулся, комната показалась мне темной, будто прозрачный кубик тени, полный невидимой жизни. Казалось, бабочка и впрямь начала летать. Девушка поднялась и, покачиваясь, стояла под нею.

— Вас прислала моя мать?

— Не совсем так. Но я с ней говорил.

— Думаю, она вам рассказала обо всех моих грехах. О том, какая я злая? Какой у меня невыносимый характер?

— Нет. Но она тревожится о тебе.

— Ее тревожит моя связь с Фредом?

— Думаю, да.

Она утвердительно кивнула и так и не подняла головы.

— Меня это тоже тревожит, но совсем по другому поводу. Она думает, что мы любовники или что-то в этом роде. Но, оказывается, я неспособна жить с людьми. Чем ближе я к ним подхожу, тем мне холоднее!

— Почему?

— Я их боюсь! Когда он... когда мой отец выломал дверь ванной, я влезла в корзину для белья и закрыла за собой крышку. Я никогда не забуду, что я тогда почувствовала: словно я умерла, похоронена и навсегда в безопасности!

— В безопасности?

— Но ведь мертвого невозможно убить!

— Чего ты боишься, Дорис?

Она подняла на меня глаза и глянула из-под светлых бровей.

— Людей.

— И Фреда тоже?

— Нет. Его я не боюсь. Иногда он доводит меня до бешенства. Тогда мне хочется его... — она прервалась на полуслове. Я услыхал скрип стиснутых зубов. — Чего тебе тогда хочется?

Она заколебалась; на лице ее отразилось напряжение, словно она вслушивалась в отголоски собственного внутреннего мира.

— Я хотела сказать: «убить его». Но на самом деле я так не думаю. В конце концов, к чему это привело бы? Бедный старина Фред тоже уже мертв и похоронен, как и я.

Под влиянием минутной злости я хотел возразить ей, сказать, что она слишком молода и хороша собой для таких разговоров. Но она была свидетелем и мне не хотелось с ней ссориться.

— А что произошло с Фредом?

— Много всякого. Он из бедной семьи и полжизни потратил на то, чтобы оказаться там, где он находится сейчас, а это, собственно, значит нигде. Его мать что-то вроде сестры милосердия, но она помешалась на своем муже. Он остался калекой в войну и ни к чему не способен. Фред должен был стать художником или кем-то таким, но, наверное, никогда уже не достигнет этого...

— У него были какие-то неприятности?

Ее лицо стало непроницаемым.

— Я этого не говорила.

— Но мне показалось, что ты подразумеваешь это.

— Может, и так. У каждого есть какие-то неприятности...

— Но в чем же состоят неприятности Фреда?

Она покачала головой.

— Я вам не скажу. Вы донесете моей матери.

— Нет...

— Да!

— Ты любишь Фреда?

— Я вправе любить хоть кого-то на этом свете! Он милый парень, милый человек...

— Разумеется. Не этот ли милый человек украл картину у твоих милых родственников?

— Не пытайтесь иронизировать!

— Иногда приходится. Видимо, потому, что все вокруг такие милые. Но ты не ответила на мой вопрос, Дорис. Не Фред ли украл эту картину?

Она затрясла головой.

— Ее вообще не крали.

— Ты хочешь сказать, что она сошла со стены и отправилась прогуляться?

— Нет, я не это хочу сказать! — из глаз ее брызнули слезы и покатились по лицу. — Это я ее взяла!

— Зачем?

— Фред сказал мне... Фред меня просил.

— Он мотивировал свою просьбу?

— У него были причины.

— Какие именно?

— Он просил никому не говорить об этом.

— И картина до сих пор у него?

— Думаю, да. Он ее не приносил.

— Но говорил, что намерен вернуть ее?

— Да... И он наверняка сделает это! Он сказал, что хочет ее исследовать.

— Что именно исследовать?

— Установить ее подлинность.

— Значит, он подозревает, что это подделка?

— Он должен удостовериться.

— И для этого должен был ее украсть?

— Он вообще не крал ее! Это я разрешила ему взять картину. А вы ужасно все воспринимаете!

Глава 6

Я был уже почти готов признать ее правоту. А потому оставил ее в покое и спустился к машине. Весь последующий час я сидел в машине, следя за входом в корпус и наблюдая, как падающие на другую сторону улицы тени домов становятся длиннее в свете послеполуденного солнца.

В павильончике с круглой крышей, стоящем на этом участке улицы, располагался бар, где продавали диетические гамбургеры, и слабые порывы ветра время от времени доносили до меня запах еды. Я вышел из машины и съел гамбургер. В заведении царила довольно гнусная атмосфера. Бородатые клиенты показались мне пещерными людьми, ожидающими конца оледенения. Когда, наконец, подъехал Фред Джонсон, я уже снова сидел в машине. Он припарковал свой голубой «форд» сразу за моей спиной и оглядел улицу, потом вошел в подъезд «Шербурна» и скрылся в лифте. Я двинулся по лестнице. Встретились мы на площадке четвертого этажа. На нем был зеленый костюм с широким желтым галстуком.