Обрекаю на смерть - Макдональд Росс. Страница 30

Таким же нейтральным тоном, словно разговаривала с младшей по возрасту, она сказала: — Бедная мама, пусть тебе приснятся сладкие сны. Или лучше ничего не приснится. Желаю тебе спать вообще без сновидений.

— Может, мне отнести ее наверх? — предложил я.

— Пусть спит здесь. Не в первый раз. Это бывает два-три раза в неделю. Мы привыкли.

Милдред села в ногах у матери и оглядела комнату, словно стараясь запомнить ее убогий вид. Она уставилась в пустой глаз телевизора. Пустой глаз, в свою очередь, уставился на нее. Она посмотрела на лицо спящей матери. Когда Милдред вновь заговорила, мне еще больше показалось, что она поменялась со своей матерью возрастом:

— Бедная моя рыжая. А знаете, у нее были натуральные рыжие волосы. Я даю ей деньги, чтобы она подкрашивала их в парикмахерской. Но она предпочитает красить сама, а на сэкономленные деньги покупает выпивку. Я не могу осуждать ее. Она устала. Четырнадцать лет она содержала пансион, а потом устала.

— Ваша мать — вдова?

— Не знаю. — Она подняла на меня глаза. — Не имеет особого значения. Отец ушел от нас, когда мне было семь лет. У него появился замечательный шанс купить ранчо в Неваде по очень дешевой цене. У отца всегда возникали замечательные шансы, но на этот раз дело обещало быть верным. Он договорился с мамой, что через три недели или месяц, когда все устроится, он приедет за нами. Но так и не приехал. Только один раз дал о себе знать — прислал подарок к моему дню рождения, золотую десятидолларовую монету из Рено. С монетой была записка, что мне не разрешается ее истратить. Я должна сохранить монету как знак отцовской любви. Я и не потратила. Потратила мама.

Если Милдред и испытывала возмущение, то ничем его не проявила. Некоторое время она просидела молча, не двигаясь. Затем дернула хрупким плечом, словно сбрасывая мертвую руку прошлого.

— Не понимаю, с чего это я заговорила об отце. Ну да ладно, все равно. — Она резко изменила тему. — Тот самый Рика из «Гостиницы Буэнависта», что он за человек?

— Развалина. Ничего не осталось, кроме голода. Долгие годы прожил на наркотиках. Как свидетель он не годится.

— Как свидетель?

— Он сказал, будто Карл признался ему, что не убивал Джерри.

Ее лицо покрылось легким румянцем, и глаза оживились. — Почему вы мне об этом не сказали?

— Как-то не довелось. Вы там на шоссе, похоже, устроили рандеву с грузовиком. — Румянец усилился, — Сознаюсь, вы вывели меня из себя. Не следовало обнимать меня.

— Я сделал это по-дружески.

— Знаю. Просто это мне кое-что напомнило. Мы говорили о тех людях из гостиницы.

— У меня создалось впечатление, что вы с ними не знакомы.

— Не знакома и не хочу знакомиться. — Она заколебалась. — А вы не находите, что вам следует сообщить в полицию о том, что сказал тот человек?

— Я должен подумать.

— Но вы ему поверили?

— С оговорками. Я никогда и не верил, что Карл застрелил брата. Но мое мнение основывается не на показаниях Рики. Он фантазер.

— На чем же тогда оно основывается? У меня возникает странное чувство, когда я вспоминаю о сегодняшних событиях на ранчо. В них есть нечто нереальное. Это каким-нибудь образом согласуется с тем, что заметили вы?

— Думаю, что да, хотя четко сформулировать не могу. Что именно вы имеете в виду?

— Если бы я знала точно, то мне было бы ясно, что там произошло. Но я не знаю, что произошло, пока еще нет. Кое-что из того, что я видела собственными глазами, показалось мне словно бы разыгранным специально для меня.

— Поступки вашего мужа, по-моему, лишены смысла, а также кое-какие поступки остальных. Включая шерифа.

— Это еще не значит, что Карл виновен.

— Вот именно. Шериф изо всех сил пытался доказать обратное, но не убедил меня. Вы знакомы с ситуацией, с теми, кто оказался вовлеченным. И если Джерри застрелил не Карл, то убийца — кто-то другой. У кого мог быть мотив для убийства?

— У Зинни, конечно. Только это невозможно. Женщины, подобные Зинни, не убивают людей.

— Иногда убивают. Если этим человеком является собственный муж. Любовь и деньги — сильное сочетание.

— Вам известно о ней и д-ре Грантленде? Хотя, конечно, известно. Зинни и не пытается скрывать их отношений.

— Как давно у них продолжается роман.

— Не долго, в этом я уверена. Что бы между ними ни было, началось все после того, как я съехала с ранчо. В городе до меня дошли слухи. Одна из моих лучших подруг работает секретаршей у юриста. Два или три месяца назад она сказала, что Зинни хочет развестись с Джерри. Но он не собирался давать ей развода. Пригрозил, что станет бороться за Марту, и Зинни, очевидно, оставила эту затею. Зинни никогда не согласится отдать Марту.

— Смерть Джерри не лишает ее Марты, — сказал я, — если только Зинни не осудят.

— Не намекаете ли вы на то, что Зинни застрелила Джерри? Не могу в это поверить.

Я тоже не мог. Но и в невиновность Зинни я не верил. Я вертел в голове это дело так и этак, пытаясь представить, как оно выглядит. Выглядело оно отвратительно.

— А где сейчас Зинни, знаете?

— Я не видела ее с того момента, как уехала с ранчо.

— А Марта где?

— Полагаю, она с миссис Хатчинсон. Она проводит большую часть своей жизни с миссис Хатчинсон. — Понизив голос, Милдред добавила: — Будь у меня дочь, я бы сама ее воспитывала. Только у меня нет.

Глаза ее заблестели от слез. Я впервые осознал, что означал для нее неудавшийся бесплодный брак.

В коридоре громко, словно будильник, зазвонил телефон. Милдред пошла взять трубку.

— Это Милдред Холлман. — Ее голос зазвучал пронзительно. — Нет! Я не хочу видеть вас. Вы не имеете права тревожить меня... Нет, конечно, не приходил. Мне не нужна ничья защита.

Я услышал звук брошенной трубки, но Милдред в гостиную не вернулась, а прошла в переднюю часть дома. Нашел я ее в комнате за прихожей, где она стояла в темноте у окна.

— Что-нибудь случилось?

Она не ответила. Я отыскал возле двери выключатель и зажег свет. В старой медной люстре замигала одинокая лампочка. Возле противоположной стены на меня глядело, усмехаясь желтыми клавишами, старое пианино. На его крышке стояла пустая бутылка из-под джина.

— Кто звонил — шериф Остервельт?

— Как вы догадались?

— По вашей реакции. Реакция на Остервельта.

— Ненавижу его, — сказала Милдред. — И ее тоже не выношу. С того момента, когда Карла поместили в больницу, она все больше и больше ведет себя так, словно он принадлежит ей.

— Я что-то не улавливаю. О ком идет речь?

— О женщине по имени Роуз Париш. Она работает в клинике. Она сейчас вместе с шерифом, и они оба хотят прийти сюда. Не хочу их видеть. Они людоеды.

— То есть?

— Люди, которые живут за счет чужих бед. Надеюсь, после моих слов они не заявятся. Я уже достаточно покусана.

— Насчет мисс Париш вы, думаю, ошибаетесь.

— Вы ее знаете?

— Я познакомился с ней сегодня утром в больнице. Мне показалось, что она с большим сочувствием относится к случаю вашего мужа.

— Тогда что она делает с шерифом Остервельтом?

— Вероятно, перевоспитывает его, насколько я знаю мисс Париш.

— Перевоспитание ему не помешает. Если он появится здесь, то я его не впущу.

— Боитесь его?

— Наверное. Хотя нет. Я слишком сильно ненавижу его, чтобы бояться. Он поступил со мной ужасно.

— Это в тот день, когда вы отвозили Карла в больницу?

Милдред кивнула. Бледная, с потускневшими глазами, она выглядела так, словно молодость ее вытекла из открытой раны того дня.

— Пожалуй, мне следует рассказать вам, что произошло на самом деле. Он попытался сделать меня своей... своей шлюхой. Попытался отвезти в «Гостиницу Буэнависта».

— В тот самый день?

— Да, когда мы возвращались из больницы. По пути он раза три или четыре останавливался и всякий раз возвращался в машину все более пьяным и несносным. Наконец я попросила его высадить меня на ближайшей автобусной остановке. К тому времени мы уже были в Буэна Виста, недалеко от дома, но я уже не могла терпеть его присутствия.