Омут - Макдональд Росс. Страница 45

Я не стал поправлять перевравшего мою фамилию охранника и уселся на собранный из хромированных железок стул в дальнем конце большого, просторного вестибюля. Я был в нем единственной живой душой по сю, мирскую, сторону от зеркального стекла. Стены же населяли небожители. Гигантские фотографии звезд и героев кинофильмов глядели на меня сверху вниз из нереального возвышенного мира, где каждый был молод и очень весел. Одна из кобылиц с выкрашенными в яркий цвет волосами напомнила мне о Мэвис; один из темнолицых молодых жеребцов мог быть Пэтом Ривисом, тщательно ухоженным и снабженным фарфоровыми зубами. Но Пэт настоящий был убит и даже не покоился под какой-нибудь плитой, Мэвис, скорее всего, до сих пор сидит в здании суда и беседует с адвокатами о поручительстве. "Хеппи-энд" различных киноисторий — это был такой же калифорнийский экспорт, как и огромные апельсины.

В вестибюль вошла невысокая женщина в огненной блузке. Зеркальная дверь захлопнулась за ней и автоматически защелкнулась на замок. Коротко остриженные черные волосы обрамляли маленькую головку женщины плотно, как слой китайского лака. Взгляд темно-карих глаз свидетельствовал о жизненном опыте, полном испытаний.

Я поднялся, чтобы поздороваться с ней. Она подошла быстро, движения ее были раскованны и нервно энергичны.

— Мисс Флеминг? Я Арчер.

— Здравствуйте. — Женщина протянула мне твердую, холодную руку. — А Эл сказал, будто ваше имя Армчер.

— Да, он так меня назвал вам по телефону.

— Я рада, что это не так. Отношение к человеку, впрочем, не зависит от имени. Режиссеры иногда меняют фамилии, если первая не принесла им успеха, но и последующие редко меняют репутацию, если она уже сложилась. — Темп ее речи примерно сто слов в минуту, произношение — будто диктует на пишущую машинку. — Эл сказал также, что вас прислала сюда Мод. Это так, или это еще одна из ошибок его произношения?

— Это не совсем так.

Сопровождавшая улыбку морщинка около ее глаз исчезла, и глаза эти посмотрели на меня сверху вниз и снизу вверх испытующе. Я был рад, что переоделся в чистый костюм по пути из здания суда. Взгляд изучающий и цепкий: и через пять лет она, я думаю, еще будет помнить расцветку моего галстука.

— Ну тогда... скажите мне, что вас сюда привело. И я, может быть, скажу вам, что меня это ни в какой мере не касается. Я очень занятой человек, братишка.

— Меня прислал сюда мой служебный долг. — О нет, только не это!

— Я частный детектив. До прошлой ночи я работал для Мод Слокум.

— И что же вы делали?

— Занимался расследованием. Некоего дела, ее касавшегося.

— Странно, что она ничего не сказала мне об этом деле. — Мисс Флеминг снова заинтересовал мой визит. — Позавчера я видела ее на ленче. А что случилось прошлой ночью? Она вас уволила?

— Нет. Она... успокоилась.

— Не понимаю вас.

Но она поняла. По моей интонации. Волнение нахлынуло на лицо, в ее темные, как чернила, глаза.

— Она совершила самоубийство, — сказал я.

Милдред Флеминг внезапно опустилась на край обитого зеленой клеенкой дивана.

— Вы не шутите?

— Нет.

— Но почему, почему же? Скажите мне ради Бога. — На ее глазах выступили слезы, угрожая наложенному толстым слоем макияжу. Она стерла их уголком смятого платка. — Простите меня. Я была очень привязана к бедной девочке. Еще со школы.

— Мне она тоже нравилась. Именно поэтому я и хочу поговорить с вами.

Мисс Флеминг порхнула к выходу — этакая маленькая колибри:

— Давайте перейдем на ту сторону улицы. Я угощу вас кофе.

В расположенной на углу улицы "дрог-стори" было абсолютно все, чему положено быть в американской аптеке, за исключением разве что лекарств. Газеты и журналы, кинопроекторы и трости, защитные очки от солнца, косметика, купальные костюмы — все это терпеливо ожидало, когда в дверях лавки появятся кинознаменитости. В глубине был и бар, вдоль стены тянулись столики, большинство которых пустовало в это дневное время. Милдред Флеминг скользнула за один из столиков и подняла два пальца, подзывая стоявшую у стойки официантку. Та подбежала, держа на подносе две тяжелые кружки кофе, и во всю засуетилась около моей соседки.

— Вот глупая, — сказала Милдред Флеминг, когда официантка убежала. Она думает, что я какая-то влиятельная особа. Больше в Голливуде нет влиятельных особ. — Она облокотилась на столик, отхлебнула кофе. — Ну а теперь расскажите мне о бедняжке Мод. Без кофе я не смогла бы этого вынести.

Я-то пришел к ней, чтобы самому получить какие-нибудь сведения, но... пришлось сначала рассказать ей то, что она должна была узнать. Что сделала вода с Оливией Слокум, что сделал огонь с Рианом, что сделал стрихнин с Мод. Я не стал рассказывать о Килборне и Мэвис, о том, что они сделали друг с другом.

Мисс Флеминг слушала меня спокойно, если не считать, что к концу рассказа ей понадобилось поправить свой макияж. Она не произнесла ни слова до тех пор, пока я не упомянул Надсона и не сообщил, что он выпроводил меня из города.

— Вам не следовало бы обращать слишком большое внимание на то, что он говорил. Могу вообразить себе его чувства. Не убеждена, что стоит вам знать о том, но...

— Надсон любил ее, это было заметно.

Я отыскивал слабые места в ее линии поведения. У большинства секретарш есть профессиональная слабость: они молчаливо накапливают информацию, но после того, как накопят ее в достаточном количестве, должны кому-нибудь ее сообщить.

Мисс Флеминг почувствовала себя уязвленной:

— Если вам уже все известно, зачем вы пришли ко мне?

— Я знаю крайне мало, мисс Флеминг. Я не знаю, кто утопил Оливию Слокум, почему Мод Слокум приняла стрихнин. Я пришел к вам, потому что вы ее самая близкая подруга. Я думал, что вы в праве знать, что произошло, и что вы захотите помочь мне выяснить все до конца.

Мои объяснения удовлетворили ее.

— Хорошо, я попробую вам помочь. Мод мне всегда доверяла. Могу сказать вам: у нее была очень трагическая жизнь. — Мисс Флеминг заказала еще кофе и продолжала:

— Раз уж речь зашла о ее свекрови... вы говорили, что Пэт Риан убил ее?

— Это версия Надсона, и большинство улик ее подтверждает. У меня была другая версия, я не смог пока ее подтвердить.

— Но вы не думаете, что Мод... — Глаза моей собеседницы сверкнули угольком.

— Нет.

— Я рада. Каждый, кто знал ее, мог бы сказать, что она никого и пальцем не тронет. Она была кротким созданием. Несмотря ни на что.

— Несмотря ни на что?

— Я говорю обо всей ее проклятой жизни, полной неприятностей. Обо всем, что заставило ее покончить с собой.

— Значит, вы знаете, почему она это сделала?

— Думаю, что да... Ее истязали в течение пятнадцати лет. Она была единственной женщиной, из тех, кого я когда-либо знала, которая хотела жить правильно. Но никогда ей этого не удавалось. Она сделала пару ошибок, которые так и не смогла исправить. Я расскажу вам, но при одном условии... Можете вы дать мне честное слово?

— Да. На войне я был офицером, хотя джентльменство в той среде не пользовалось успехом.

Меня снова смерили суровым долгим взглядом.

— Так... Буду доверять вам столько же, сколько доверяю себе, но не больше. Дайте мне слово, что Кэти никогда не услышит того, что я расскажу вам, и мои сведения никак не повредят Кэти.

Я догадывался, что именно она собиралась рассказать.

— А если об этом знают другие?

— Никто не знает, кроме меня... И конечно, Надсон и, возможно, жена Надсона.

— Так у Надсона есть жена?

— Он не живет с ней уже пятнадцать или шестнадцать лет, но они не разведены, и так будет всегда. Она никогда не даст ему развод, а то, что он делает "на стороне", для нее не имеет значения. Она его ненавидит. Правда, она весь мир ненавидит. Она наверняка обрадуется, когда узнает, что Мод Слокум покончила с собой.

— Вы знаете эту женщину?

— Знаю ли я ее! Я жила в ее доме почти целый год, и я знаю ее лучше, чем мне того хотелось бы. Элеонора Надсон — одна из тех праведниц, которые не пожертвуют и двух центов на то, чтобы закрыть глаза умершего. Мод тоже жила там, мы были соседками, вот как все это началось. Мы учились тогда на втором курсе в Беркли...