Три дороги - Макдональд Росс. Страница 9

Он поставил бокалы на стол, подошел к ней и посмотрел в окно поверх ее стройных плеч. Она пристально всматривалась в темноту. Обнесенная стеной территория гостиницы выглядела спокойной и пустынной, как сельская местность. Единственный звук доносился из отдаленного бунгало, где негромко играло радио, нарушая тишину.

На своих высоких каблуках она была выше его на дюйм или два. Когда они оба стояли, ему было трудно сохранить покровительственную манеру поведения, свойственную его профессии. Он бросил свою клинику и профессорство, уехал в чужую страну и иногда с опаской замечал, что хотел бы попасть под влияние одной из таких женщин. Он захватил правой рукой свою густую черную бороду и совершенно искренне подумал о себе, как о почти священнике, который стоит выше человеческих слабостей, даже своих собственных, как о человеке, лишенном нежных привязанностей, как говорили американские колонисты.

Затем она повернулась, и он увидел на ее лице выражение ужаса.

— Что вас тревожит, мисс Вест?

Она ответила быстро и негромко, но у Клифтера сложилось впечатление, что ей стоило большого труда произнести эти слова:

— Мне показалось, что кто-то заглянул в это окно.

— Кто же?

— Не знаю. Незнакомец. Я увидела лишь два глаза, или мне это показалось.

— Это, наверное, игра вашего воображения. Ворота гостиницы закрываются в восемь часов вечера, и любой гость должен пройти через конторку дежурного. До этого ко мне никто не заглядывал в окно.

Она неуверенно засмеялась.

— До последнего времени и ко мне никто не заглядывал. Но вот уже два месяца как я нахожусь под впечатлением, что кто-то за мной следит. Я не чувствую себя в безопасности даже у себя дома.

— Это неприятное ощущение, даже если оно и не соответствует действительности.

— Вы когда-нибудь испытывали такое, доктор? Такое чувство, что за вами наблюдают злые глаза?

Тут она заметила на кофейном столике полный бокал с коктейлем, подошла к столику и жадно выпила.

Доктор Клифтер еще раз осмотрел по-казенному меблированную комнату. Уже два года он снимал этот домик — бунгало на территории сельской гостиницы мексиканского типа, но все еще считал себя постояльцем. Он не повесил здесь ни одной картины, не приобрел никакой мебели, не посадил ни одного цветка на клумбе. Вокруг его домика пышно распустились разные цветы, но они, казалось, цвели не для него. Он считал, что его единственное право — право нового переселения. Его сундук стоял в чулане, дожидаясь, когда его упакуют. В худшем случае, в самом что ни на есть плохом, он был готов тронуться в путь немедленно, имея в кармане лишь денежные чеки путешественника и книжечку с поэмами Рильке.

— Когда я выхожу из двери, то смотрю направо и налево, — сказал он. — Когда подхожу к перекрестку, то осматриваю улицу с разных сторон. Я знаю, что в Америке нет гестапо, но гестапо сидит у меня теперь в печенках. Надеюсь, когда-нибудь я отделаюсь от этого наваждения. Но пока у меня болит шея оттого, что постоянно приходится озираться.

— Вы, похоже, уверены, что мои страхи воображаемые. — Выпитое слегка зарумянило ее щеки.

— Вещи, которые вы видите, глаза и люди, следящие за вами, почти наверняка являются плодом вашего воображения.

Реальны сами страхи. Нас всех преследует страх — от рождения до кончины, от боязни родиться до страха смерти. Нет таких людей, которые хоть раз не увидели бы подобные глаза ночью. В качестве примера я указал на свои типично европейские страхи.

— Вы очень добры, — заметила она.

— Наоборот, я очень жесток. — Он жестом предложил ей сесть в кресло и сам сел к ней лицом. — Но я склонен думать, что моя жестокость — это жестокость хирурга, который ампутирует руку, чтобы спасти жизнь. Вы проявили мужество, рассказав мне так много об убийстве, без всяких уверток. Скажете ли вы мне еще об одной вещи?

— Да, если смогу.

— Мне пришло на ум — я буду с вами так же откровенен, как вы были со мной, — что потеря памяти у господина Тейлора была и остается проявлением его желания уклониться от какой-то вины, которую он не смог перенести. Вы находились с ним в тот вечер и в состоянии пролить для меня свет на это обстоятельство.

— Уж не хотите ли вы спросить, не сам ли Брет убил свою жену?

— Именно об этом.

— Он этого не делал. Я знаю, что он ее не убивал. Но вам не обязательно верить мне на слово. Полицейский хирург определил, что ее убили примерно вполовине одиннадцатого, а в это время мы с Бретом находились на полдороги в Малибу. Есть и другое доказательство, которое подтверждает медицинское показание. Соседка слышала вопль, раздавшийся в это время из их дома.

— Видели ли кого-нибудь выходившим из дома?

— Та женщина не выглянула наружу. Она решила, что вопль раздался по радио. Больше никто ничего не видел и не слышал, пока Брет и я не обнаружили ее тело.

— Спустя девять месяцев это происшествие все еще живо в вашей памяти.

— А разве может быть иначе? Я сохранила вырезки из газет по этому вопросу. Они у меня с собой. Если хотите, можете взглянуть.

Она порылась в своей сумочке и извлекла из нее вырезки, зажатые скрепкой. Развернув верхние листочки, разложила их на кофейном столике перед ним.

— Эти, по-моему, самые плохие, но вот газета «Экземайнер» дала наиболее полное описание.

Доктор бегло просмотрел колонку печатного текста:

"На ее шее остались темные следы, и лицо мертвой девушки было налито кровью, по словам д-ра Ламберта Симса, помощника медицинского эксперта. Д-р Симс быстро установил, что молодую женщину удавили, а также совершили над ней половое насилие всего за полчаса до звонка миссис Пэнгборн.

Имелись явные доказательства того, что в комнате находился незнакомый мужчина, и версия полиции заключается в том, что убийца пришел в дом вместе с жертвой. Никто из других жителей этой спокойной улицы не видел, как он пришел или ушел после совершения кровавого преступления. Миссис Маргарет Шульц — соседка, жившая рядом с убитой женщиной, — заявила во время следствия, что она слышала негромкий вопль из этого дома примерно в половине одиннадцатого вечера в день убийства. Миссис Шульц дала показания, что она не придала этому значения в тот момент, отнесла это на счет радиопрограммы с рассказом о преступлениях, но ее слова помогли подтвердить заключение медицинской экспертизы и установить время смерти.

Наиболее зловещими и многозначительными симптомами оказались пятна крови на крыльце и на пешеходной дорожке возле бунгало, где произошло убийство. Д-р Симс смог определить, что эти пятна являются каплями свежей человеческой крови, но относящейся к группе, к которой не относится кровь ни одного из основных действующих лиц этого дела. Человек, оставивший эти следы и, по предположению полиции, являющийся убийцей, еще не задержан.

Лейтенант Сэмюэль Уоррен из уголовного отдела полиции Лос-Анджелеса, который ведет это дело, придает также большое значение набору отпечатков пальцев, очевидно, принадлежащих этому человеку и найденных на месте преступления. Эти «отпечатки», снятые с поверхности столика возле кровати, где произошло убийство, показывают, по словам лейтенанта Уоррена, что убийца оперся на него при совершении своего черного дела. Лейтенант Уоррен уверен, что убийца в конце концов допустит неминуемую ошибку и попадет в руки закона. Когда это произойдет, отпечатки его пальцев в досье полиции помогут осудить его".

Доктор Клифтер положил вырезку на стол и сделал глубокий вдох.

— Это ужасно, правда?

— Это одно из обстоятельств, которое заставляет меня примириться с потерей памяти Бретом. Ему не обязательно вспоминать все это. Он не знает даже о том, что его фамилия попала в заголовки газет.

— Вы ему ничего не рассказали?

— Ничего. И к счастью, заведующий отделением госпиталя Райт согласен со мной. Я не могла заставить себя показать ему это. — Она с отвращением указала на вырезки на столе. — Можете их оставить у себя, если хотите. Не знаю, зачем я их так долго храню.