«Для цели мы высокой созданы…» Поэзия декабристов - Осминина Анастасия. Страница 1
«Для цели мы высокой созданы…»
Поэзия декабристов
© ФГБУН Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН и РГАЛИ, 2025
© Государственный исторический музей, 2025
© Состав. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
Издательство Азбука®
А. А. Бестужев (Марлинский)
«Близ стана юноша прекрасный…»
Близ стана юноша прекрасный
Стоял, склонившись над рекой,
На воды взор вперивши ясный,
На лук опершися стальной.
Его волнистыми власами
Вечерний ветерок играл,
Свет солнца с запада лучами
В щите багряном погасал.
Он пел: «Вы, ветерки, летите
К странам отцов, к драгой моей,
Что верен был всегда, скажите,
Отчизне, славе, чести, ей.
Отечество и образ милой
В боях меня воспламенят,
Они своей чудесной силой
Мне в грудь геройства дух вселят.
Когда ж венец побед лавровый
Повергну я к стопам драгим,
Любовь мне будет славой новой,
Блаженство, коль еще любим.
Но, может, завтра ж роковая
Меня в сраженьи ждет стрела,
Паду и сам, других сражая,
Во прах на мертвые тела.
Тогда вы, ветерки, летите
К любезной сердцу с вестью сей,
Что за отчизну пал, скажите,
Для славы, для драгой моей».
Умолк! Лишь лука тетивою
Вечерний ветерок звучал,
И уж над станом и рекою
Луны печальный свет блистал.
Саатырь [1]
(Якутская баллада)
Не ветер вздыхает в ущелье горы,
Не камень слезится росою —
То плачет якут до полночной поры,
Склонясь над женой молодою.
Уж пятую зорю томится она,
Любви и веселья подруга,
Без капли воды, без целебного сна
На жаркой постели недуга;
С румянцем ланит луч надежды погас,
Как ворон, над нею – погибели час.
Умолкните, чар и моления вой
И бубнов плачевные звуки! [2]
С одра Саатырь поднялась головой,
Простерла поблеклые руки;
И так, как под снегом роптанье ручья,
Как звон колокольчика дальный [3],
Струится по воздуху голос ея.
Внемлите вы речи прощальной.
Священ для живых передсмертный завет:
У гробных дверей лицемерия нет!
«О други! Уйдет ли журавль от орла?
От пуль – быстроногие козы?
Коль смертная тень мне на сердце легла,
Прильют ли дыхания слезы?
О муж мой! Не плачь: нам судьба изрекла
И в браке разлучную долю.
По воле твоей я доселе жила,
Исполни теперь мою волю:
Покой и завет нерушимо храня,
На горном холме схорони ты меня!
Не вешай мой гроб на лесной вышине [4]
Духам, непогодам забавой;
В родимой земле рой могилу ты мне
И кровлей замкни величавой.
Вот слово еще, роковое оно:
Едва я дышать перестану,
Сей перстень возьми и ступи в стремено:
Отдай его князь Буйдукану.
Разгадки ж к тому не желай, не следи —
Тайна эта в моей погребется груди!..»
И смерть осенила больную крылом,
Сомкнулись тяжелые вежды;
Казалось, она забывается сном
В объятиях сладкой надежды;
С дыханием уст замирали слова,
И жизнь улетела со звуком;
Отринув стрелу, так звенит тетива,
Могучим расторгнута луком.
Родных поразил изумляющий страх…
На сердце тоска, и слеза на очах.
Убрали. Поднизки подобием струй
Текут на богатые шубы [5].
Но грусти печать – от родных поцелуй
Не сходит на бледные губы [6];
Лишь смело к одру подходил Буйдукан
Один, и стопою незыбкой;
Он обнял ее, не смущен и румян,
И вышел с надменной улыбкой.
И чудилось им – Саатыри чело,
Как северным блеском, на миг рассвело!..
Наутро, где Лена меж башнями гор
Течет под завесой туманов
И ветер, будя истлевающий бор,
Качает гробами шаманов [7],
При клике родных Саатырь принесли
В красивой колоде кедровой [8],
И тихо разверстое лоно земли
Сомкнулось над жертвою новой.
И девы и жены, и старый и млад
В улус потекли, озираясь назад.
Вскипели котлы, задымилася кровь
Коней, украшения стада,
И брызжет кумыс от широких краев,
Он – счастья и горя услада;
И шумно кругом, упоенья кумир,
Аях пробегает бездонный [9];
Уж вянет заря. Поминательный пир
Затих. У чувала [10] склоненный
Круг сонных гостей возлежит недвижим,
Лишь в юрте, синея, волнуется дым.
Осыпаны кудри цветных тальников
Росинками ночи осенней,
И вышита зелень холмов и лугов
Узором изменчивых теней;
Вот месяц над теменем сумрачных скал
Вспрянул кабаргой златорогой,
И луч одинокий по Лене упал
Виденьям блестящей дорогой:
По мхам, по тропам заповедных полян
Мелькают они сквозь прозрачный туман.
Что крикнул испуганный вран на скале,
Блюститель безмолвия ночи?
Что искрами сыплют и меркнут во мгле
Огнистые филина очи?
Не адский ли по лесу рыщет ездок
Заглохшей шаманскою тропкой?
Как бубен звуча, отражаемый скок
Гудит по окрестности робкой…
Вот кто-то примчался – он бледен лицом,
Как идол, стоит на холме гробовом.
И прянул на землю; удар топора
Раздвинул затвор над могилой,
И молвит он мертвой: «Подруга, пора!
Жених дожидается милой!
Воскресни для новых веселия дней,
Для жизни и счастия. Кони
Умчат нас далеко, и ветер степей
Завеет следы от погони.
Притворной кончиною вольная вновь,
Со мной ты найдешь и покой, и любовь».
«Ты ль это? О милый! о князь Буйдукан!
Как вечно казалось мне время!
Как душно и страшно мне было! Обман
На сердце налег, будто бремя!..
Роса мне катилась слезами родных,
На ветре – их стон безотрадный!
И черви наместо перстней золотых
Вились – и так смело, так жадно!..
Вся кровь моя стынет… А близок ли путь?
О милый, согрей мне в объятиях грудь!»
И вот поцелуев таинственный звук
Под кровом могильной святыни,
И сладкие речи… Но вдруг и вокруг
Слетелися духи пустыни,
И трупы шаманов свились в хоровод,
Ударили в бубны и в чаши… [11]
Внимая, трепещут любовники. Вот
Им вопят: «Вы наши, вы наши!
Не выдаст могила схороненный клад;
Преступников духи карают, казнят!»
И падают звезды, и прыщет огонь…
Испуганный адскою ловлей,
Храпит и кидается бешеный конь
На кровлю – и рухнула кровля!
Вдали огласился раздавленных стон…
Погибли. Но тень Саатыри
Доныне пугает изменчивых жен
По тундрам Восточной Сибири.
И ловчий, когда разливается тьма,
В боязни бежит рокового холма…