Омен. Последняя битва. - Зельцер Дэвид. Страница 14

— Джордж! Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул лакей. — Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится. — Да, сэр. Спокойной ночи.

Дэмьен подождал, пока лакей закроет за собой дверь. События сегодняшнего страшного дня вновь пронеслись перед его мысленным взором. Он вспомнил изуродованного, обугленного человека, висящего на веревках, и взглянул на свою ладонь, где отпечатался след от рукоятки кинжала. Вдруг его обуяла холодная ярость.

Торн миновал галерею, выходившую в холл, и устремился по темному коридору, двигаясь быстро и целенаправленно. Он свернул сначала в один, затем в другой и, наконец, в третий коридор. Миновав открытую дверь, он заметил выбежавшую из комнаты собаку. Тяжело дыша, сверкая в темноте желтыми глазами, она потрусила следом за ним.

В конце узкого коридора Дэмьен остановился. Он наклонился, отворил дверь, проскользнул внутрь и закрыл ее за собой. Собака устроилась снаружи, высунув язык и вытянув лапы.

Комната, куда зашел Дэмьен, оказалась часовней для черных месс. Она была круглой и поддерживалась шестью колоннами. Здесь не было ни единого предмета, за исключением креста, стоящего посреди часовни и как бы символизирующего власть в том пространстве. На кресте висела деревянная прибитая скульптура Христа в полный рост. Лицо и грудь Христа были прижаты к наружной стороне креста, ноги скрещены вокруг продольной перекладины, а руки, распростертые вдоль поперечной перекладины, прибиты ладонями вниз. Он был обнажен.

Единственный луч света падал с потолка на скульптуру Христа, выхватывая из тьмы его измученную фигуру, выступающие ребра и позвонки на спине.

С противоположной стены на Дэмьена смотрело лицо ребенка. Изображение красивого мальчика — плод безумной фантазии несчастного сумасшедшего художника, заявившего, что его посетил Сатана. Остаток своей жизни бедный художник пытался запечатлеть дьявольский облик. Он рисовал его тысячи раз и как-то изобразил на стене, которую и обнаружил археолог Бугенгаген. Кто хоть однажды видел ту стену, погибал, ибо на ней было нарисовано лицо Дэмьена Торна.

Дэмьен посмотрел на свой детский портрет, затем повернулся и обратился к окружающей его тьме:

— О, отец мой! — тихо молился он. — Князь тьмы! Человечество не признает Тебя и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам. Поддержи меня и укрепи мои силы в попытке спасти мир от Иисуса Христа и его мирской ненасытности. — Дэмьен помедлил. — Двух тысяч лет было предостаточно. — Он прошел вперед, застыв перед крестом. — Яви человеку величие Твоего царствия, и пусть он проникнется и глубиной Твоей скорби, и святостью одиночества, и чистотой зла, и раем боли. Что за извращенные фантазии рождают в человеке мысли, будто ад сокрыт в земных толщах? Существует только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И рай только один: царствие отца моего.

Дэмьен поднял руки ладонями кверху. Взгляд его уперся в затылок Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем.

— Назаретянин, шарлатан, — раскатистым басом вдруг взревел Дэмьен, — что ты можешь предложить человечеству? — Он замолк, словно ожидая света, затем продолжал: — С тех самых пор, как ты явился на свет из исстрадавшегося чрева женщины ты ничего не сделал. Зато потопил все горячие и настоящие желания человеческого естества в потоке благочестивой морали.

Дэмьен сделал шаг вперед, от лика Христа его отделяли несколько дюймов. Он яростно вцепился в крест, словно собираясь уничтожить сведенное судорогой тело, а затем горячо зашептал в ухо Христа:

— Ты воспламенил незрелый ум молодежи своей мерзкой догмой о первородности греха, и ты же отказываешь человеку в праве на радость после смерти, пытаясь меня уничтожить. Но ты проиграешь, Назаретянин, как и в прошлый раз.

Страшная суть этих слов, казалось, лишила Дэмьена последних сил. Он склонил голову, и его волосы коснулись плеча Христа. Со звериным неистовством Дэмьен схватил и сжал распростертое на кресте тело. Когда он вновь поднял голову, голос его окреп:

Мы оба созданы по образу и подобию человеческому, но тебя зачал импотентный Бог, меня же — сам Сатана, отверженный, падший. — Дэмьен задумчиво покачал головой. — Твоя боль на кресте — это всего лишь заноза по сравнению с муками моего отца, низвергнутого с небес, по сравнению с болью падшего и отвергнутого ангела. — Он вцепился в голову Христа, и терновые колючки впились ему в ладонь. — Я вгоню эти иголки еще глубже в твое прогнившее тело, ты, нечестивый, проклятый Назаретянин.

Дэмьен резко отстранился от креста, прикрыл глаза и закричал, но отчаянный и страшный крик этот внезапно прервался.

— О, Сатана, возлюбленный отей мой, я отомщу за твое страдание. Я уничтожу Христа навсегда.

Дэмьен почувствовал, как шипы глубоко вонзились в его ладонь. Кровь закапала с нее на глаза Христу и пурпурной слезой скатилась по искаженному в муках лику Спасителя…

Глава девятая

Подстегиваемый любопытством, Джон Фавелл мчался в своем автомобиле на юг. Нервы его были напряжены. Пробежав глазами прогноз погоды, Джон в мыслях обратился к Богу, в которого, по сути дела, не верил, умоляя Его, чтобы облачность рассеялась. Молитва астронома была услышана. Значит, он сможет зафиксировать слияние — слияние Троицы, как он его называл. И вовсе не Святой — осложнять дело, привнося в это явление еще и религиозные мотивы, не было никакой нужды.

Нельзя, правда, сбрасывать со счетов священника. Когда тот в своем письме напросился присутствовать при этом событиии, Фавелл поначалу чертыхнулся про себя, разозлившись, что в его дела вечно кто-то пытается сунуть нос. Но из вежливости он все-таки ответил священнику, и теперь от рабочей атмосферы не осталось и следа. Фавелл терпеть не мог, когда в обсерватории присутствовали посторонние. Своими идиотскими вопросами посетители каждый раз выводили астронома из себя.

Однако чем больше Фавелл размышлял над будущим визитом священника, тем сильнее росло его любопытство. Понаблюдать за реакцией человека, далекого от науки, весьма интересно. Пожалуй, своими действиями священник будет напоминать антрополога, следящего за поведением низших существ.

Фавелл свернул за угол и взглянул на вырисовывающуюся вдалеке обсерваторию с гигантским зеркалом телескопа. Каждый раз при виде этого здания его охватывало волнение. Он любил свою работу.

Выйдя из лифта, астроном поднялся на залитую неоновым светом смотровую площадку. Его помощник Барри уже с головой ушел в работу, и они обменялись обычными приветствиями.

Первое время они занимались необходимой ежедневной рутиной. Когда раздался звонок, оба ученых взглянули на часы. Барри пересек кабинет, подошел к селектору, послушал и повернулся к Фавеллу:

— Это тот ненормальный монах.

— Не богохульствуй, — улыбнулся Фавелл. — Пусть заходит.

— Вот они уже и входят, — констатировал помощник, нажимая на кнопку, контролирующую вход внизу.

— Что?

— Их трое.

— Черт возьми, — пробормотал Фавелл. — Здесь вряд ли найдется место для всех. — Астроном опять начал злиться. «Не хватает, чтобы они захватили с собой ладан и мирту», — сердито подумал он.

Однако как только отец де Карло вместе с братьями Симеоном и Антонио вошли в кабинет, раздражение Фавелла как рукой сняло. Священник и монахи были вежливы, скромны и вели себя на редкость достойно.

Отец де Карло назвал себя, затем представил монахов. — Мы благодарим вас за сообщение о Троице. — Ну, меня-то не стоит благодарить, — смущенно протянул Фавелл. — Бог вознаградит вас, — продолжал отец де Карло. — Боюсь, что я не отвечаю вашим… — Господь все равно вознаградит вас, — просто возразил священник.

Фавелл пожал плечами и подвел его к телескопу, объясняя на ходу, что это один из лучших в мире телескопов. Астроном показал им компьютер, мониторы, а также прозрачные слайды на освещенном стенде, позволяющие проследить движение трех звезд.

— Нам необходимо знать, где произойдет рождение, — напомнил де Карло.