Время войны - Антонов Антон Станиславович. Страница 38

В некоторых регионах можно было обойтись беседой с дежурными офицерами, но в Чайкине, например, этого было явно недостаточно. Страхау потребовал вызвать на работу из дома начальника Закатного управления, шефа следственной части и свободных от дежурства оперативников и следователей.

Когда уже где-то около полуночи начальник управления вышел на связь по секретной линии, Страхау сказал ему:

— Операцию по захвату ключевых фигур надо провести сегодня еще до утра. Второстепенные фигуры взять в течение суток. Интенсивность допросов максимальная. До 5 мая необходимо ликвидировать всю сеть. Всех, включая тех, о ком мы еще не знаем.

— Мне некуда их сажать, — сказал начальник Закатного управления. Это была обычная отговорка, но у Страхау имелся на нее стандартный ответ:

— Активизируйте исполнение высшей меры. Всех ненужных — в расход!

— Куда уж дальше активизировать, — проворчал начальник управления, но деваться ему было некуда.

В этот час на работу как раз заступала очередная смена исполнителей высшей меры. А опергруппы вскоре после того, как начальник управления повесил трубку ВЧ-телефона, стали разъезжаться по адресам на служебных машинах.

Служебных автомобилей в гараже окружного и городского управления, расположенных в одном здании, не хватало, и пришлось вызывать патрульные машины из райотделов.

Проводить аресты в Дубраве было поручено тамошним территориалам. Но доверить им Никалаю окружной начальник не решился. Не дай бог случится что с вражеским резидентом.

Поэтому в Дубраву из Чайкина выехала оперативно-следственная бригада, составленная из лучших специалистов округа. Возглавил ее сам героический подполковник Голубеу, хотя поцарапанное ножиком ребро давало ему право оставаться на больничном еще минимум пару недель.

Когда они выбрались из Чайкина на шоссе, была уже глубокая ночь. В ясном и бездонном тропическом небе удивительно ярко сияли звезды.

— Смотрите, падающая звезда! — воскликнул самый молодой из оперов, выглядывая в открытое окно машины.

Остальные тоже завертели головами, а Голубеу хмуро пробурчал:

— Наверно, кто-то умер.

— А вон еще одна, — не унимался молодой опер. — И еще. Черт, сколько их!

— Значит, кто-то умер не один, — прервал восторги подполковник. — Смотри за дорогой, а то мы тоже до утра не доживем.

42

Лана Казарина стояла у окна и смотрела на звезды, которые казались кусочками льда на черном бархате — неподвижными и холодными, как сама смерть.

Но вдруг Лане показалось, что одна из звезд движется по небу. Но не как стремительный метеор, который молниеносно прорезает черное пространство и сгорает без следа, а медленно и плавно, как-то даже лениво и будто нехотя.

Звезды так вести себя не должны, и Лана решила, что это у нее галлюцинация от переутомления и переживаний. Она тряхнула головой и отвернулась от окна, чтобы дать отдых глазам.

Дверь камеры со скрежетом отворилась.

— Только не меня! Только не меня! — зашептала рядом девушка, которая всегда заводила эту присказку, когда в камеру входил офицер со списком фамилий.

Эта девушка была старше Ланы, но вела себя совершенно как ребенок.

— Питренка, — произнес офицер первую фамилию, и девушка, вздрогнув, как от удара, прекратила причитать.

— Все-таки меня! — тихо, но с жуткой болью в голосе воскликнула она.

— Шумилава, Иванова Илена, Иванова Лариса, Крачкина, Бубнава, Таланава… — бесстрастно бубнил офицер.

Названные старались соблюдать тишину, хотя никто в камере не спал. От двери слышались сдавленные рыдания. Потом случилась заминка. Одна из девушек устроила перепалку с офицером, говоря вполголоса:

— Мы подруги. Я тоже хочу с ней.

— Тебя нет в списке. Отойди от двери.

— Дайте хоть попрощаться.

— Не положено!

И снова пошли фамилии.

— Максимава, Платонава, Каропкина, Василива, Казарина…

Лана оторвала взгляд от окна и прошептала:

— Ну вот и все.

У двери кто-то наступил ей башмаком на босую ногу, и Лана почему-то вспомнила поездку на сельхозработы и потасовку с пейзанками. И еще Игара Иваноу — единственного мужчину, с которым она целовалась в своей жизни и которого так и не выдала этим предателям из Органов.

«А хорошо бы он и правда был амурским разведчиком, — пришла вдруг в голову неожиданная мысль. — Тогда бы он ворвался сюда и освободил меня».

Но тут же Лана оборвала себя. Наверняка у амурских разведчиков есть дела поважнее. К тому же Игар никакой не разведчик. Все это вранье. Следователи Органов — большие мастера врать.

А значит, помощи ждать неоткуда. Сейчас ее убьют, и никто об этом даже не узнает. И никто о ней не вспомнит, кроме разве что отца, которому тоже недолго осталось жить, да того же Игара. Хотя он, наверно, давно уже забыл об их случайной встрече между монументами на границе двух краев.

И учительницу начальных классов, фамилию которой — Платонава — Лана вспомнила только сейчас, тоже убьют. Хотя она-то наверняка не виновата ни в чем вообще. Даже ножом никого не резала. Для нее муху убить — и то проблема.

А через несколько минут некто в серой форме Органов, похожей цветом на шкуру не то крысы, не то волка, прихлопнет ее, как муху, и даже не поморщится.

Группа из двадцати смертниц под охраной двух конвоиров спускалась вниз по лестнице у северной стены здания, и через окно на площадке было слышно, как часы над гробницей Василия Чайкина бьют полночь.

Праздничный день закончился.

Часть Вторая

Вторжение

Солдат всегда здоров,

Солдат на все готов,

И пыль, как из ковров,

Мы выбиваем из дорог.

И не остановиться,

И не сменить ноги,

Сияют наши лица,

Сверкают сапоги.

В. Высоцкий

1

Четыре мобильных катера на антигравитационной подушке скользили вниз, как санки с горы. Невидимые даже для мощных радаров, а не только для того досадного недоразумения, которое называлось радарами на Целине, они бесшумно подкрадывались к линии, где море сходится с землей и прибой плавно накатывает на золотые пески тропических пляжей.

Люди в катерах были абсолютно спокойны. Все они проходили этот путь уже не раз. Мобильные катера 108-й фаланги славно потрудились за время сосредоточения, доставляя на Целину рейнджеров Сабурова и вывозя их обратно на звездолет.

А теперь рейнджерам предстояло начать вторжение.

Прежде чем на посадку пойдут громадные «утюги» с боевой техникой и живой силой легиона, надо захватить штаб военного округа, штаб военно-морской базы и штаб ПВО. Тогда все сообщения с мест о подозрительных летающих и плавающих объектах упрутся в глухую стену непонимания и никуда дальше не пойдут.

Следующие цели коммандос — штаб 1-й армии, военная комендатура, окружной комиссариат и управление Органов, но это уже во вторую очередь, потому что у Сабурова слишком мало катеров. Четыре собственных и восемь реквизированных в боевых фалангах.

Штаб легиона, ставка и полевое управление ни одного катера Сабурову не дали. Им тоже был нужен спецтранспорт — для восточной операции, которая началась тремя часами раньше.

Двенадцать катеров на пять точек высадки — это было все равно что совсем ничего. Но отнять у боевых фаланг больше Сабуров не мог. Им надо было зачищать побережье и брать под контроль аэродромы, чтобы самолетам легиона, взлетающим с челноков, было потом куда сесть.

Челноки высадят людей и машины и уйдут, а самолеты останутся в воздухе, и горючее у них кончится довольно быстро.

Когда под сабуровскими катерами замелькали улицы Чайкина, два из них повернули в разные стороны, а другие два опустились в парке перед большим зданием, выстроенным в стиле тоталитарного классицизма.

Без шума и суеты на свежий воздух выбрались 80 рейнджеров и их командир — полковник Бессмертный. Как они поместились в двух катерах, рассчитанных на 24 пассажира каждый, ведомо только богу — особенно если учесть, сколько у них было с собой оружия и снаряжения.