Поющие в терновнике - Маккалоу Колин. Страница 56

— Хорошо еще, что этот дурень не видал, как иной стригаль невзначай пропорет овце живот, а потом зашивает толстенной иглой, какой мешки шьют, — утешал он смущенную миссис О'Рок. — Да вы не расстраивайтесь, миссис О'Рок. Эти горожане понятия не имеют, как мы, не городские, живем, им-то можно нянчиться со своими кошечками да собачками, будто с малыми детьми. А у нас тут все по-другому. Если кто попал в беду, мужчина ли, женщина, большой или малый, мы никого без помощи не оставим, а городские — они о зверюшках своих любимых заботятся, а человек хоть зови, хоть плачь — и пальцем не шевельнут, чтоб помочь.

Фиа подняла голову.

— Он прав, миссис О'Рок, — сказала она. — Никто не ценит того, чего слишком много. У нас тут в избытке овцы, а в городе — люди.

В тот августовский день, когда грянула роковая буря, далеко от дома оказался один Пэдди. Он спешился, надежно привязал лошадь к дереву и сел под вилгой, собираясь переждать налетевший шквал. Поблизости жались друг к дружке пять дрожащих собак, а овцы, которых он перегонял на другой участок, разбрелись беспокойными кучками и рысцой бестолково перебегали с места на место. Буря налетела страшная, и полную волю своей ярости она дала, когда сердцевина урагана оказалась как раз над Пэдди. Он заткнул уши, зажмурился — оставалось только молиться.

Он сидел под вилгой, которая все громче шумела никлой листвой под крепнущим ветром; невдалеке, наполовину скрытые высокой травой, виднелись несколько пней и упавших стволов. А посреди этой выбеленной, точно кость, груды мертвого дерева торчал одинокий сухой великан эвкалипт, обнаженный ствол его взметнулся ввысь на добрых сорок футов и словно вонзал в черные, как ночь, тучи острие голой, тощей и угловатой верхушки.

И вдруг даже сквозь сомкнутые веки Пэдди ослепила яркая вспышка синего пламени, он вскочил, и тотчас его, как игрушку, швырнуло наземь чудовищным взрывом. Он приподнял голову — по стволу мертвого эвкалипта вверх-вниз плясали багровые и синие призрачные отсветы, прощальное великолепие ударившей молнии; не успел Пэдди опомниться — все запылало. В этой груде мертвой древесины давным-давно не осталось ни капли влаги, и высокая трава кругом была сухая, как бумага. Казалось, земля бросает ответный вызов небесам — над исполинским деревом, далеко над его вершиной, вскинулся столб огня, вмиг занялись рядом пни и упавшие стволы, и отсюда, разгоняемые вихрем, шире, шире и шире пошли кружить и полыхать полотнища огня. Пэдди не успел даже подскочить к лошади.

От жара занялась и вилга, мягкая эфироносная древесина взорвалась, во все стороны полетели обломки. Куда ни глянь, вокруг стеной — огонь; пылают деревья, вспыхнула под ногами трава. Жалобно заржала лошадь, и Пэдци всем сердцем рванулся к ней — не может он бросить несчастное животное на погибель, беспомощное, на привязи. Взвыла собака, и вой перешел в отчаянный, почти человеческий вопль. Мгновенье пес метался, точно живой факел, — и рухнул в горящую траву. Еще и еще вой — собак одну за другой охватывало стремительное пламя, ветер мчал его, и не уйти было ни одной живой твари, самой быстроногой или крылатой. Малую долю секунды Пэдди соображал, как бы добраться до лошади, и тут волосы его опалил огненный метеор, он опустил глаза — к его ногам упал изжаренный заживо большой попугай.

И вдруг Пэдди понял — это конец. Из этого ада нет выхода ни для него, ни для лошади. Не успел додумать — за спиной вспыхнул еще один сухой эвкалипт, во все стороны, как от взрыва, полетели клочья пылающей смолистой коры. Кожа на руках Пэдди почернела и сморщилась, пламенные волосы его впервые затмило пламя более яркое. Нет таких слов, которыми можно описать подобную смерть: огонь вгрызается внутрь. И сгорают последними, последними перестают жить сердце и мозг. Пэдди метался в этом жертвенном костре, одежда на нем пылала, он исходил криком. И этот смертный вопль был — имя жены.

Остальные мужчины успели вернуться на Главную усадьбу до бури, завели лошадей на конный двор и разошлись кто в барак для работников, кто в Большой дом. В ярко освещенной гостиной Фионы, у мраморного камина, где жарко горели большие поленья, собрались братья Клири и прислушивались к буре — в эти дни их не тянуло выйти и посмотреть, как она бушует. Так славно пахли смолистым эвкалиптом дрова, так соблазнительно громоздились на передвижном чайном столике пирожки и сандвичи. Пэдди к вечернему чаю не ждали — ему слишком далеко, не успеет.

Часам к четырем тучи откатились на восток, и все невольно вздохнули свободнее; во время сухих бурь тревога не отпускала, хотя в Дрохеде на всех до единой постройках имелись громоотводы. Джек с Бобом встали и вышли из дому — сказали, что хотят немного проветриться, на деле же обоим хотелось отдохнуть от недавнего напряжения.

— Смотри! — Боб показал на запад. Над вершинами деревьев, что кольцом окружали Главную усадьбу, разрасталась, отсвечивая бронзой, туча дыма, бешеный ветер рвал ее края, и они развевались клочьями летящих знамен.

— О Господи! — Джек кинулся в дом, к телефону.

— Пожар, пожар! — закричал он в трубку, и все, кто был в комнате, ошеломленные, обернулись, потом выбежали наружу. — В Дрохеде пожар, страшнейший!

Джек дал отбой — довольно было сказать это телефонистке в Джилли: все, кто пользуется общей линией, обычно снимают трубку, едва у них звякнет аппарат. Хотя за годы, что семья Клири жила в Дрохеде, в джиленбоунской округе не было ни одного большого пожара, все знали наизусть, как надо поступать.

Братья побежали за лошадьми, работники высыпали из бараков, миссис Смит отперла один из сараев-складов и десятками раздавала дерюжные мешки. Дым встает на западе и ветер дует с запада, — значит, пожар надвигается сюда, на усадьбу. Фиа сбросила длинную юбку, натянула брюки Пэдди и вместе с Мэгги побежала к конюшням — сейчас на счету каждая пара рук, способных держать мешок.

На кухне миссис Смит, не жалея дров, жарко затопила плиту, ее помощницы снимали с вбитых в потолок крючьев огромные котлы.

— Хорошо, что вчера закололи вола, — сказала экономка. — Минни, вот тебе ключ от кладовой, где спиртное. Подите с Кэт, притащите все пиво и ром, сколько есть, потом принимайтесь печь лепешки, а я буду тушить мясо. Да поскорей вы, поскорей!

Лошадей взбудоражила буря, а теперь они еще и дым учуяли и не давались седлать; Фиа с Мэгги вывели двух беспокойных, упирающихся чистокровок во двор, чтобы легче с ними совладать. Пока Мэгги воевала с каурой кобылой, по проселку, ведущему от джиленбоунской дороги, тяжело топая, подбежали двое — явно бродяги-сезонники.

— Пожар, хозяйка, пожар! Найдется у вас еще пара лошадей? Давайте мешки!

— Возьмите вон там, у сарая. Господи, хоть бы никого из ваших огонь не захватил! — сказала Мэгги, не знала она, где в эту минуту был ее отец.

Они схватили дерюжные мешки и бурдюки с водой, которые дала им миссис Смит; Боб и все мужчины с Главной усадьбы уже минут пять как уехали. Эти двое поскакали вдогонку, Фиа с Мэгги выехали последними — галопом к реке, на другой берег и дальше, навстречу дыму.

У дома остался Том, старик-садовник; работая насосом, он наполнил грузовик-цистерну, завел мотор. Конечно, такой пожар никакими запасами не потушишь, разве только хлынет проливной дождь, но надо подвезти воду, чтоб мочить мешки, да и одежду людей, которые ими орудуют. Том переключил машину на малую скорость, одолевая подъем на противоположный берег, и мимолетно оглянулся — вот он стоит, опустелый дом главного овчара, и за ним еще два пустующих домика, это — самое уязвимое место Главной усадьбы, только здесь то, что может загореться, оказалось близко к деревьям на другом берегу. Старик Том поглядел на запад, покачал головой, с внезапной решимостью стал пятить машину и ухитрился задом вывести ее обратно через реку на ближний берег. Пожар там, на выгонах, никакая сила не остановит, люди вернутся ни с чем. Над устьем ущелья, у дома главного овчара, где и сам он, бывало, квартировал, Том привернул к цистерне шланг и щедро полил дом, потом перешел к двум домикам поменьше, облил и их. Вот где он поможет верней всего — пропитает эти дома водой насквозь, чтоб ни в коем случае не загорелись.