Голос ночной птицы - Маккаммон Роберт Рик. Страница 34

Он сообразил, что на некоторое время окажется здесь пленником. На стенном крюке висел фонарь, и под его колоколом теплился огонек. Мэтью понял, что здесь недавно кто-то был, но куда этот кто-то мог деваться, он понятия не имел. В сарае имелись четыре узких стойла, в двух из них стояли лошади. Обе лошади смотрели на него внимательно, а одна издала будто приветственный звук из глубины горла. Мокрой рукой Мэтью провел по щетине собственных мокрых волос и стал с приличного расстояния от двери смотреть на внешний потоп.

Сарай был хорошо сколочен. Кое-где с крыши капала вода, но не столько, чтобы об этом беспокоиться. Мэтью огляделся, где бы отдохнуть, и заметил груду сена у дальней стены. Подойдя к ней, он сел и вытянул ноги, чтобы переждать бурю. Одна из лошадей заржала, будто спрашивая, что он здесь делает. Мэтью надеялся, что владелец сарая не будет слишком недоволен его присутствием, но в любом случае не хотел тонуть по дороге к дому Бидвелла. От вспышек молний и ударов грома лошади метались и взвизгивали. Дождь все еще лил — даже сильнее, чем раньше, — и Мэтью подумал, что ему здесь, увы, придется пробыть дольше, чем он рассчитывал.

Капля дождя стукнула в темя. Мэтью поднял голову, и следующая угодила между глаз. Да, он сидел точно под протечкой кровли. Сдвинувшись на два фута вдоль стены, Мэтью снова вытянул ноги.

Но тут он ощутил новое неудобство — что-то вжималось в хребет. Он сунул назад руку, пошарил в сене — и пальцы наткнулись на грубую мешковину. Какой-то мешок, подумал он, продолжая его ощупывать. Мешок, закопанный в сено.

Он убрал руку. Что там в этом мешке — не его дело. В конце концов, это частная собственность. И хотя бы из чувства благодарности не следует рыться в чужом сене.

Он посидел минуту, глядя на дождь: то ли немного стих, то ли кажется. Из дырки, от которой он отодвинулся, все еще капало. Мэтью почти бессознательно сунул руку назад, в сено, и снова ощупал поверхность мешка. И снова убрал руку. «Частная собственность, — напомнил он себе. — Не трогай».

Но тут ему на ум пришел вопрос. Да, это частное владение, но что за нужда у владельца прятать мешок под грудой сена? И следующий вопрос: что же может быть в мешке, что заслуживает такого тщательного сокрытия?

— Не мое это дело, — вслух сказал он, будто таким образом мог себя убедить.

И вспомнились еще слова миссис Неттльз: «Сатана действительно ходит по улицам Фаунт-Рояла, но Рэйчел Ховарт не из тех, что с ним. Однако есть здесь много такого, что сильно боится света, и вот это вам святая правда».

Мэтью поймал себя на мысли, не принадлежит ли этот мешок к таким вещам, которые, по словам миссис Неттльз, боятся света.

Если так, не может ли это иметь отношение к делу о ведьмовстве? А в этом случае разве не обязан он исследовать вопрос и доложить магистрату Вудворду?

Вполне возможно. Но возможно, что и нет. Мэтью разрывался между любопытством и уважением к частной собственности. Прошла еще секунда, и морщины решимости легли на его лицо. Он принял решение: он отодвинет сено так, чтобы мешок был хорошо виден, и тогда определит свои дальнейшие действия.

Когда это было сделано, зрение сказало Мэтью, что это простой мешок для зерна. Но осязание сообщало, что содержимое его зерном не является: пальцы Мэтью нащупали что-то круглое, что на ощупь было деревянным или металлическим. Требовались дальнейшие исследования. Мэтью схватил мешок и, попытавшись его сдвинуть, понял, насколько тот тяжел. Плечи заныли от усилия. Теперь все нежелание проникать в тайну испарилось под ударами жажды знания. Мэтью вцепился в мешок как следует и вытянул его примерно на половину длины. Тут его руки нащупали еще что-то круглое, а еще — складки и морщины какого-то неизвестного материала. Мэтью взялся изо всех сил, готовясь вытащить мешок настолько, чтобы рассмотреть его другой — и предположительно открытый — конец.

Тут одна из лошадей внезапно фыркнула и с шумом выдохнула. У Мэтью волоски на затылке встали дыбом, и он тут же понял, что в сарай только что кто-то вошел.

Он стал поворачиваться, но не успел даже повернуть головы, как услышал хруст сапог по земляному полу, и его схватили две руки — одна сзади за шею, другая за правую руку выше локтя. Прозвучал неразборчивый выкрик, возможно, проклятие с упоминанием имени Божия, и в тот же миг Мэтью был поднят и куда-то брошен с невероятной силой. У него не было времени удачно приземлиться; по дороге он зацепил правым плечом деревянный столб и влетел в ворота, запирающие пустое стойло. От удара у него вышибло дух, и он свалился на пол. Кости вдруг будто разъединились и стали как мягкая штукатурка.

Он изо всех сил старался вдохнуть, когда напавший снова навис над ним. Теперь пальцы схватили его за рубашку, вздернули вверх, а другая рука вцепилась в горло. Она так давила, что Мэтью боялся, как бы глаза не выскочили из орбит.

— Ах ты проныра чертов! — орал человек.

Резким движением он снова швырнул Мэтью, на этот раз на стену, с такой силой, что весь сарай содрогнулся, и старая пыль взлетела из щелей. Оглушенный клерк почувствовал, как зубы прикусили язык, и он снова рухнул на землю, ощущая во рту вкус крови. Человек бросился за ним.

— Я тебя убью, пролаза! — проревел он и замахнулся сапогом, целясь в голову.

Вспышкой пришло осознание, что, если сейчас он не двинется, ему проломят череп, и Мэтью подался вперед, выставив руку, чтобы защититься от удара. Сапог пришелся в правую лопатку, с окровавленных губ Мэтью сорвался крик боли, но он продолжал отчаянно ползти и подтянул под себя ноги раньше, чем человек занес сапог для второго удара. Мэтью встал, шатаясь, колени подкашивались, но он заставил себя стоять и повернулся лицом к противнику, прижимаясь спиной к доскам стены.

При свете фонаря он узнал этого человека. Он его видел вчера утром, когда они с магистратом встречались у общественных конюшен с Пейном. Это был кузнец по имени, если верить вывеске, Сет Хейзелтон. Приземистый пузатый мужчина средних лет, с серой щеткой волос на голове и неряшливой клочковатой седой бородой. Лицо его было изборождено, как обветренная скала, нос — крючковатый обрыв. Сейчас ярко-синие глаза горели огнем чистой ярости, и на бычьей шее проступили узловатые жилы. Он остановился, будто узнал клерка магистрата, но колебание длилось лишь пару секунд. Лицо его вновь загорелось огнем, и он с воплем ярости и гнева снова бросился вперед.

Мэтью умел действовать быстро, когда надо. Он угадал направление удара отведенной руки, нырнул под него и бросился прочь из сарая. Но и кузнец тоже был скор на ногу, когда от него это требовалось. Он метнулся вслед за Мэтью, как крупная гончая, и поймал юношу за плечо рукой, затвердевшей в борьбе с железом. Мэтью развернуло лицом к преследователю, две руки схватили его за горло, его оторвали от земли и понесли, потом снова впечатали в стену с такой силой, что чуть не треснул хребет. Руки стали сжимать горло смертной уверенной хваткой.

Мэтью вцепился в запястья и попытался разжать эти убийственные руки, но знал, что все напрасно. Вспотевшее лицо Хейзелтона было прямо перед ним, и глаза кузнеца остекленели от жара этого — достаточно одностороннего — боя. Пальцы впивались в горло Мэтью. Он не мог дышать, и черные точки заплясали перед глазами. При этом он, как ни странно, отчетливо осознавал, что одна лошадь жалобно ржет, а другая бьет копытом.

Он сейчас умрет, он это знал. Через несколько секунд темнота поглотит его, и он умрет прямо здесь, в сокрушительных руках кузнеца.

Вот минута, когда его надо спасти, подумал он. Минута, когда должен войти кто-то и оторвать от него Хейзелтона. Но Мэтью понимал, что вряд ли такое случится. Нет, никакой добрый самарянин не спасет его сегодня от его судьбы.

Фонарь. Где был фонарь?

Справа, все еще висел на крюке. Он с усилием выгнул голову, и глаза увидели фонарь в нескольких футах в стороне. Он потянулся к фонарю — руки у него были длинные, но фонарь висел почти вне пределов досягаемости. Отчаяние придало ему силы выцарапать один или два лишних дюйма. Мэтью схватил горячий фонарь с крюка и изо всей силы опустил его на лицо Хейзелтона сбоку.