Голос ночной птицы - Маккаммон Роберт Рик. Страница 80

— «Адские огни», я полагаю? — спросил Вудворд.

— Нет, не «Адские огни». «Раскины». В чем-то мы подражали «Адским огням», но несколько больше уделяли внимание учению. И несколько более робкими были, если честно сказать. — Кажется, Джонстон заметил, что проявил горькие чувства по поводу своего состояния, и снова овладел собой и своим голосом. — Простите мою вспыльчивость, — сказал он. — Я не из тех, кто себя жалеет, и не ищу сочувствия у людей. Я люблю свою профессию и считаю, что очень хорошо делаю свое дело.

— Слушайте, слушайте! — воскликнул Уинстон. — Магистрат, Алан проявил себя великолепным учителем. До него у нас школа находилась в сарае, а учителем был старик, и близко не имеющий квалификации Алана.

— Это правда, — подтвердил Бидвелл. — Когда Алан приехал, он потребовал, чтобы построили школу, и начал регулярные занятия по основам чтения, письма и арифметики. Он научил многих фермеров и их детей писать собственную фамилию. Но я должен сказать, что открытая Аланом школа для девочек — это, по-моему, излишний либерализм.

— Это действительно либерализм, — заметил Вудворд. — Некоторые даже назвали бы его заблуждением.

— В Европе женщины становятся все более образованными, — ответил Джонстон усталым голосом человека, которому время от времени приходится вновь защищать ту же позицию. — Я считаю, что по крайней мере один из членов каждой семьи должен уметь читать. Если это жена или дочь, то так тому и быть.

— Да, но некоторых из этих девочек Алану приходится буквально клещами вытаскивать из семей, — сказал Уинстон. — Например, Вайолет Адамс. Образование этим сельским типам несколько против шерсти.

— Вайолет попросила меня научить ее читать Библию, потому что никто из родителей не умеет. Как я мог отказать? О, Мартин и Констанс сперва были очень против, но я их убедил, что чтение не есть непочтенное занятие, и потому Вайолет угодит Богу. Однако после того, что девочка пережила, ей запретили возвращаться в школу. Ладно… будет мне хвастаться. — Учитель оперся на трость и встал из кресла. — Пора возвращаться домой, пока погода не стала еще хуже. Приятно было побеседовать с вами, магистрат. Надеюсь, что вы скоро поправитесь.

— Конечно, поправится! — вмешался Бидвелл. — Бен сегодня придет его лечить. Еще немного, и Айзек будет здоров, как скаковая лошадь!

Вудворд едва заметно улыбнулся. Он никогда в жизни не был скаковой лошадью. Рабочей лошадкой — да, но никак не скаковой. А теперь он еще стал Айзеком для хозяина Фаунт-Рояла, поскольку суд закончен и приговор неминуем.

Бидвелл проводил Джонстона надеть плащ и треуголку. Уинстон встал у огня. Пламя отражалось в стеклах его очков.

— Холодный ветер в мае! — заметил он. — Я-то думал, что оставил это в Лондоне! Но не так плохо для того, у кого есть такой шикарный дом, чтобы погреться, правда?

Вудворд не знал, надо здесь кивнуть или покачать головой, поэтому не сделал ни того, ни другого. Уинстон потер руки.

— К сожалению, мой собственный очаг дымит, а крыша этой ночью будет течь, как дырявая лодка. Но я выдержу. Да, выдержу. Как всегда говорил мистер Бидвелл в тяжелые времена: какие бы испытания ни приходили, они лишь закаляют характер мужчины.

— О чем вы там, Эдуард? — Бидвелл вернулся в гостиную, проводив Джонстона.

— Ни о чем, сэр, — ответил Уинстон. — Просто размышлял вслух. — Он отвернулся от огня. — Я хотел сказать магистрату, что наша прискорбная погода — еще одно свидетельство направленных против нас козней ведьмы: ведь никогда раньше не было такой сырости.

— Я думаю, Айзек уже имеет понятие обо всех способностях ведьмы Ховарт. Но ведь нам не придется их выносить более дня или двух, Айзек?

Бидвелл ждал ответа, губы его разошлись в трещине улыбки, но глаза были тверже гранита. Вудворд, желая сохранить мир и лечь в кровать без необходимости слушать рев, прошептал:

— Не придется.

Тут же ему стало стыдно, потому что он просто танцевал под дудку Бидвелла. Но сейчас он был так устал и болен, что на все наплевать.

Уинстон вскоре распрощался, и Бидвелл пригласил миссис Неттльз и служанку помочь магистрату подняться к себе. Вудворд, как ни был болен, решительно возразил против попыток служанки его раздеть и настоял, что сам приготовится ко сну. Лишь несколько минут удалось ему полежать под одеялом, как раздался дверной звонок, и вскоре миссис Неттльз постучалась в дверь магистрата, объявив о приходе доктора Шилдса, а вслед за ней вошел сам доктор со своей сумкой снадобий и приспособлений.

На свет появилась чаша для кровопусканий. Горячий ланцет как следует впился в закрывшиеся раны утренней процедуры. Свесив голову за край кровати и слушая, как капает в чашу испорченная кровь, Вудворд смотрел в потолок, где шевелилась тень доктора Шилдса, очерченная желтым светом лампы.

— Бояться нечего, — сказал доктор, массируя пальцами разрезы, чтобы кровь не остановилась. — С этой болезнью мы справимся.

Вудворд закрыл глаза. Ему было холодно. Живот свело судорогой — не от боли, но от мысли о трех ударах плетью, которые вскоре обрушатся на Мэтью. Зато хотя бы после плетей Мэтью будет свободен выйти из этой грязной дыры и, слава Богу, окажется избавлен от воздействий Рэйчел Ховарт.

Кровь продолжала капать. Вудворд ощутил — или ему показалось, — что у него мерзнут руки и ноги. Зато в горле продолжал бушевать огонь.

Он попытался отвлечься мыслью о том, как Мэтью ошибся в своей теории насчет испанского шпиона. Если здесь и есть шпион, то никак не Алан Джонстон. Или по крайней мере Джонстон — не тот вор, который забрал монету Мэтью. Мальчик бывает в своих теориях самоуверен до невыносимости, и вот хорошая возможность напомнить, что ему, как и прочим представителям рода человеческого, свойственно ошибаться.

— Горло, — шепнул он доктору Шилдсу. — Очень больно.

— Да-да, я им снова займусь, как только закончу с этим.

Весьма неудачно вышло, подумал Вудворд, заболеть так серьезно вдалеке от настоящей больницы. То есть больницы большого города. Но ничего, вскоре здешняя работа будет завершена. Естественно, обратное путешествие в Чарльз-Таун ничего приятного не сулит, но ни за что он не останется в этой болотной дыре на лишний день.

Он надеялся, что Мэтью сумеет перенести плети. Первая вызовет шок, вторая, вероятно, раздерет кожу. Вудворд видел закоренелых преступников, которые плакали и звали маму, когда кнут третий раз прорывал им спину. Но это испытание вскоре закончится. Скоро они оба уедут отсюда, и пусть Сатана спорит с комарами за развалины, а Вудворду будет все равно.

«Не кажется ли вам весьма странным, что Дьявол столь открыто явил себя городу? — спрашивал Джонстон. Вудворд зажмурился сильнее. — …речь, конечно, идет лишь о возможности… если Сатана действительно орудует в Фаунт-Рояле и подставляет нам мадам Ховарт вместо настоящей ведьмы. Или, быть может, колдуна».

«Нет! — подумал Вудворд. — Нет! Есть свидетели, поклявшиеся на Библии, и куклы, которые прямо сейчас лежат на комоде». Допустить, что есть другая ведьма, — это не только задержит вынесение решения в отношении узницы, но также приведет к полному опустошению Фаунт-Рояла. Нет, сказал себе Вудворд. Идти по этой дороге — чистое безумие!

— Простите? — спросил доктор Шилдс. — Айзек, вы что-то сказали? — Вудворд покачал головой. — Простите, мне показалось. Еще чуть-чуть накапает в чашу, и мы закончим.

— Хорошо, — отозвался Вудворд.

Он бы мог сейчас заснуть, если бы в горле так не саднило. Капающая в чашу кровь звучала странной колыбельной. Но перед тем, как заснуть, он еще помолится Богу, чтобы Он укрепил силы Мэтью — как в сопротивлении козням этой женщины, так и в способности вытерпеть плети с достоинством, подобающим джентльмену. А потом он произнесет молитву о том, чтобы сохранить собственный ум ясным в это время испытаний, дабы сделать то, что он считает правильным и уместным в строгих рамках закона.

Но он был болен, и он был взволнован и начал сейчас понимать, чего боится: заболеть еще сильнее, боится влияния Рэйчел Ховарт на Мэтью и еще — боится совершить ошибку. Боится так, как не боялся со времен последнего года в Лондоне, когда весь его мир расползался в клочья, словно истлевшая простыня.