Голос ночной птицы - Маккаммон Роберт Рик. Страница 9

Он упал.

Упал так резко, что даже не сообразил, что случилось. Первой мыслью было, что ноги ушли совсем в топь. Вторая мысль — спасти пламя фонаря, чтобы не погасло. И поэтому, падая на брюхо в плеске воды и грязи вокруг касторового пальто магистрата, он сумел поднять руку, чтобы фонарь не залило. Мэтью сплюнул набившуюся в рот грязь и с пылающим от гнева лицом произнес:

— Проклятие!

Он попытался сесть. Лицо залепило грязью так, что даже глаза ослепли. Сесть оказалось труднее, чем он думал. Ноги схватила земля. Почва, как выяснилось, ушла из-под подошв, и сейчас они запуталась в чем-то, на ощупь похожем на куст ежевики, увязший в болоте. Оберегая фонарь, Мэтью сумел вывернуть правую ногу из этой путаницы, но то, что держало левую, не поддавалось. Полыхнула молния, дождь припустил сильнее. Мэтью подтянул под себя правую ногу, собрался и дернул левую вверх и наружу.

Послышался сухой треск — голень освободилась.

Посветив фонарем, Мэтью увидел, что наступил на что-то, выступающее из земли, и это что-то еще держит его за лодыжку.

Сперва он не понял, что это. Нога попала в нечто вроде залитой грязью клетки. Виднелись обколотые края, один из которых оставил у него на ноге кровоточащую царапину.

Дождь постепенно смывал грязь с непонятного предмета. Мэтью вгляделся и при очередной вспышке молнии сумел увидеть, что его держит. Сердце будто сжала ледяная рука.

Не надо было вспоминать занятия по анатомии, чтобы понять: он наступил на грудную клетку размером с человеческую. От нее еще не отвалилась секция позвоночника, и те клочья серо-коричневого вещества, что с нее свисали, могли быть только гниющей плотью.

Придушенно вскрикнув, Мэтью задергал другой ногой, сбивая капкан. Кости треснули, сломались и отвалились, а Мэтью, отряхнув остатки ребер и позвонков, пополз прочь так быстро, как только позволяла грязь. Потом сел посреди листвы и хвои, прижался спиной к дереву. Глаза его вылезали из орбит, он дышал часто и прерывисто.

Издалека всплыла мысль, как будет недоволен магистрат из-за своего пальто. Такими пальто не бросаются. Несомненно, оно загублено. Грудная клетка. Человеческого размера. Загублено, никак не отчистить. Черт бы побрал этот дождь и эту грязь, эту чертову глушь, проклятого Шоукомба и ночной горшок, которого нет у этого мерзавца.

Грудная клетка, снова подумал Мэтью. Дождь стекал по его лицу. Стал пробирать холод, и это помогло собраться с мыслями. Конечно, это может быть грудная клетка животного. Правда ведь?

Фонарь оказался вымазан грязью, но — слава Провидению — все еще горел. Мэтью встал и прошел по грязи к поломанным костям. Присев, он посветил фонарем, пытаясь определить, какому животному они принадлежали. Пока он был поглощен этим занятием, послышался негромкий хлюпающий звук откуда-то справа. Посветив туда фонарем, Мэтью заметил зияющую дыру четырех футов в диаметре, открывшуюся в промокшей земле, — хлюпающий звук издавала грязь, соскальзывающая со стенок ямы.

Мэтью подумал, что именно это, наверное, и поддалось у него под ногами, вызвав падение, ибо уже сама земля возмутилась непрестанным потоком воды с неба. Он встал, подвинулся к краю ямы и посветил туда фонарем.

Сперва ему показалось, что в яме лежит груда палок. Все перемазанные грязью, перепутанные между собой. Но чем дольше он смотрел, тем яснее становилась картина.

Да. Яснее — и ужаснее.

Видны были кости руки, упавшие поперек полуразложившегося голого торса. Из глины торчал посеревший коленный сустав. Вон кисть руки, пальцы сгнили до костей и стремятся вверх, будто просят помощи. А вон и голова — в основном покрытый глиной череп, но кое-где еще осталась плоть. Мэтью с пересохшим ртом и колотящимся сердцем разглядел след страшного удара, пробившего темя.

Такой удар можно нанести молотом, понял он. Молотом — или деревянным молотком, которым бьют крыс.

Может быть, в этой яме не один труп. Может быть, четыре или пять, перепутавшиеся между собой. Трудно сказать сколько, но костей очень много. И ни одно тело не было похоронено с одеждой.

Эй, клерк! Так он точно не расстанется с жилеткой?

Земля покачнулась и поплыла у него под ногами. Потом раздался звук, будто зашипели сразу с десяток змей, и из земли показались еще человеческие кости, всплыли, словно обломки разбитых кораблей на коварных мелях. Как в одури кошмара, Мэтью стоял посередине уходящего вниз куска земли, и вещественные доказательства убийства открывались у него под ногами. И только когда его уже почти засосали объятия мертвецов, он повернулся, вытаскивая сапоги, и побрел к сараю.

Мэтью с трудом пробивался сквозь дождь в сторону таверны. Срочность дела будто снабдила ноги крыльями. Он еще раз поскользнулся и упал, пока добрался до двери, — на этот раз фонарь плюхнулся в лужу, и свечку залило. Красная глина покрывала Мэтью с головы до ног. Ворвавшись в таверну, он обнаружил, что Шоукомба уже нет за столом, хотя кружка на месте, и в воздухе держится едкий запах трубочного дыма. Подавив первое побуждение — криком предупредить магистрата, — Мэтью вбежал в комнату, захлопнул дверь и наложил щеколду. Вудворд по-прежнему крепко спал, разметавшись.

Мэтью стал трясти его за плечо:

— Просыпайтесь! Вы меня слышите? — Его голос, хотя и придушенный страхом, был достаточно силен, чтобы пробить забытье судьи. Вудворд потянулся, веки его открылись, глаза пытались разглядеть, что перед ним. — Надо убираться отсюда! — настойчиво говорил Мэтью. — Немедленно! Надо уходить…

— Господи ты Боже мой! — простонал Вудворд и сел. — Что с тобой случилось?

— Послушайте! — заговорил Мэтью. — Я нашел тела! Скелеты, зарытые за сараем. Я думаю, Шоукомб — убийца!

— Что? Ты с ума сошел? — Вудворд принюхался к дыханию юноши. — Или дело в этом проклятом индейском эле?

— Нет, я нашел тела в яме! Может быть, Шоукомб убил и Кингсбери и бросил его туда. — На лице магистрата отразилось недоумение. — Послушайте меня! Нам надо уехать как можно ско…

— Джентльмены? — Голос Шоукомба. Услышав его с той стороны двери, Мэтью почувствовал, как кровь похолодела в жилах. Потом послышался осторожный стук по дереву. — Что-нибудь случилось, джентльмены?

— Я уверен, что сегодня он собирается нас убить! — прошептал Мэтью магистрату. — Он хочет забрать ваш камзол!

— Мой камзол, — повторил Вудворд.

У него пересохло во рту; он посмотрел на дверь, потом на заляпанное грязью лицо Мэтью. Если что-то в этом обезумевшем мире и было правдой, так это то, что Мэтью не лжет, а также никогда не следует полету фантазии. Горящий в глазах юноши страх был слишком подлинным, и у Вудворда тоже заколотилось сердце.

— Джентльмены? — Шоукомб говорил, приблизив рот к двери. — Я слышал, вы разговариваете. Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось! — крикнул в ответ Вудворд. — Все у нас в порядке, спасибо!

На секунду наступило молчание. Потом раздались слова:

— Слушай, клерк, ты входную дверь оставил открытой! Как это тебя угораздило?

Настало время принимать одно из самых ужасных решений за всю жизнь Айзека Вудворда. Сабля, столь же ржавая, сколь и тупая, осталась в фургоне, обороняться было нечем — разве что крестом и молитвой, а это для данного случая не очень подходящее оружие. Если Шоукомб действительно убийца, то для него наступило время принести им смерть. Вудворд поглядел на единственное закрытое ставнями окно комнаты и принял решение: придется бросить все — сундуки, парики, одежду, — все вообще, чтобы спасти шкуру. Он показал Мэтью на окно и поднялся с влажной соломы.

— Ты что, пацан, язык проглотил? — спросил Шоукомб, и голос его стал злобным. — Я тебя спрашиваю!

— Минутку! — Вудворд открыл сундук, выбросил пару рубашек и взял в руки золототитый камзол. Его он оставить не мог, пусть даже убийца дышит ему в спину. Не было времени ни влезать в сапоги, ни хватать треуголку. Вцепившись в камзол, он выпрямился и дал Мэтью знак отпереть ставень.

Мэтью отпер. Щеколда слегка дзенькнула, и Мэтью распахнул ставень наружу, под дождь.