Мое! - Маккаммон Роберт Рик. Страница 15

Она ответит. Она пройдет через ад, чтобы поцеловать его руку, и ничто не остановит ее порыва на его зов.

Она любила его. Он был ее сердцем, вырванным из нее, как вырвали из ее чрева ребенка, которого она для него носила. Он был ее сердцем, и без него она была пустой оболочкой.

— Эй, что там в» Роллинг Стоун «? — Рука протянулась мимо к столу и схватила журнал.

Мэри Террор повернулась к Горди всем телом. Это поднималось из нее, как огнедышащая магма из вулкана. Она знала, что это такое. Она жила с этим всю свою жизнь. Она любила это, нянчила, лелеяла и вскармливала. Имя этому была Ярость. Она не успела остановить себя, и ее рука схватила Горди за тощую шею и сильно ударила о стену — так, что некоторые из фотографий ее драгоценных младенцев подпрыгнули на гвоздиках и со звяканьем посыпались на пол.

— Хек-хек, — сказал Горди. Его лицо наливалось краснотой, а глаза начали вылезать из орбит. — О Гос… кхе… пусти… кхек-хек…

Она не хотела его убивать. Он еще будет нужен. Десять минут назад она была слизняком с помраченным сполохами ЛСД разумом. Теперь пробудилась глубинная часть ее, жаждущая запаха крови и пороха, и смотрела на мир сквозь серые глаза под тяжелыми веками. Но этот парнишка ей нужен ради того, что он приносит. Она взяла у него из руки» Роллинг Стоун» и отпустила его горло, оставив красный отпечаток пальцев на бледной коже.

Горди кашлял и с присвистом хрипел несколько секунд, пятясь из кухни прочь от нее. Он был босиком, и рубашка висела поверх брюк. Едва отдышавшись, он взвыл:

— Ты психованная! Совсем на фиг психованная! Ты что, пыталась убить меня, сука?!

— Нет.

«А это было бы очень просто», — подумала она. Мэри почувствовала пот у себя в порах и поняла, что подошла очень близко к краю.

— Извини, Горди. И вправду… Я совсем не хотела…

— Ты чуть не удушила меня. Ведьма! А, блин! — Он опять закашлялся и потер глотку. — Ты что, ловишь кайф, душа всех, кто попадается?

— Я читала, — сказала она. Затем вырвала страницу и отдала ему остальной журнал. — Вот. Возьми себе. О'кей?

Горди заколебался, словно бы боялся, что женщина может отгрызть ему руку, если он протянет ее за журналом. Затем он взял журнал и сказал скрипучим голосом:

— Ладно. Слушай, ты чуть мне горло насквозь не продавила на фиг.

— Извини. — Больше она извиняться не будет. Все же холодную улыбку она сумела выдавить. — Мы ведь все равно друзья, верно?

— Да, — кивнул он. — Все равно друзья. А фиг ли! «У Горди мозгов, как у моторного блока, — подумала Мэри. — Все в порядке. Когда я вставила в него ключ зажигания, он завелся».

В прихожей Мэри заглянула ему в глаза и сказала:

— Я бы хотела снова с тобой увидеться, Горди.

— Разумеется. Звякни в следующий раз, когда понадобится дозняк.

— Нет. — Она произнесла это со значением. — Я не это имею в виду. Я бы хотела, чтобы ты пришел и здесь побыл.

— А! Но… Я… У меня же есть подружка.

— Можешь ее тоже привести, — сказала Мэри и увидела маслянистый блеск, зажегшийся в глазах Горди.

— Я… Гм… Я позвоню тебе, — сказал он, вышел в мерзкую морось к своей «мазде» и уехал. Когда автомобиль скрылся из виду, Мэри заперла дверь и сделала длинный глубокий вдох. Она бросила на горелку щепотку земляничного ароматизатора и закрыла глаза, и пока голубые кольца дыма обтекали ее лицо, думала о Лорде Джеке, о Штормовом Фронте, о послании в «Роллинг Стоун» и восемнадцатом февраля. Она думала об оружии, о легавых в синих мундирах, о лужах крови и стенах огня. Она думала о прошлом, ленивой рекой вьющемся через настоящее в будущее.

Она ответит на призыв. Она будет там, у плачущей леди, в назначенный день и час. Много придется составить планов, множество нитей обрезать и сжечь. Горди поможет ей достать то, что нужно. Остальное она сделает, пользуясь инстинктом и хитростью. Она прошла на кухню, достала ручку из выдвижного ящичка и сделала отметку в виде звездочки на восемнадцатом квадратике февраля. Звезда, ведущая к цели в жизни.

Она была так счастлива, что заплакала.

В спальне Мэри легла, оперев спину на подушки и раскинув ноги.

— Тужься, — сказала она себе и начала дышать резкими хриплыми выдохами. — Тужься! Тужься! — Она надавила обеими руками на покрытый шрамами живот. — Тужься! Ну же, тужься! — От напряжения ее лицо исказила мука нарастающей боли. — О Боже, — выдохнула она, скрипя зубами. — Боже, о Боже, о-оооо… — Она затряслась и зафыркала, а затем с длинным криком и спазмом мускулов бедер сунула руку под подушку и вбросила нового ребенка себе меж бедер.

Это был красивый, здоровый мальчик. Джек, вот как она его назовет. Милый, милый Джекки. Он слегка попищал, но он хороший мальчик и не будет мешать ей спать. Мэри прижала его к себе, баюкая. Ее лицо и груди покрылись испариной.

— Такой чудесный мальчик, — напевала она с лучистой улыбкой, — о, какой чудесный, чудесный мальчик. — Она протянула ему палец, как той девочке, сидевшей в тележке для покупок в супермаркете. Она была разочарована, что он не ухватил ее пальца, потому что жаждала тепла прикосновения. Что ж, Джекки научится. Она баюкала его, положив голову на подушку. Он едва двигался, просто лежал у нее на груди, и она чувствовала, как бьется его сердце, — как тихий маленький барабан. Она уснула, и ей приснилось лицо Лорда Джека. Он улыбался, его зубы были белы, как у тигра, и он звал ее домой.

Глава 5

ПРЕСТУПНИЦА ОБЕЗВРЕЖЕНА

Когда Лаура вернулась с фильма с участием Берта Рейнольдса, на автоответчике была запись.

Гудок.

— Лаура, привет. Слушай, тут работы оказалась больше, чем мы думали. Буду где-то в двенадцать, но ты меня не жди. Извини, ради Бога. Завтра вечером я повезу тебя обедать, о'кей? Куда скажешь. Ладно, пора мне обратно в шахту.

Щелк.

«Он не сказал:» Я люблю тебя «, — подумала Лаура.

Над ней нависла волна неимоверной печали, угрожая вот-вот опрокинуться, и Лаура ощущала эту чудовищную тяжесть. Откуда же он звонил? Наверняка не из офиса. Из чьей-то квартиры, может быть, Эрик в Чарльстоне. Дуг о нем лгал. О чем еще он лжет?

« Он не сказал: „Я люблю тебя“, — подумала она, — потому что с ним была другая женщина «.

Она начала набирать номер офиса, но положила трубку. Какой смысл? Какой в этом смысл? Она блуждала по дому, не находя себе места: по кухне, столовой, гостиной, спальне. Ее глаза отмечали предметы их быта: вот гравюры со сценами охоты на стенах, а вот ватерфордская хрустальная ваза, вот кресло стиля» Колониальный Вильямсбург «, чаша со стеклянными яблоками, книжный шкаф, заполненный бестселлерами литературной гильдии, которые никто из них не удосужился прочесть. Она открыла оба шкафа, уставилась на его костюмы от» Брук Бразерс «, на его галстуки, на свои модные платья и шеренгу дорогих туфель. Затем прошла в детскую.

Колыбелька была готова. На светло-голубых стенах по периметру всей комнаты под потолком художник из Бакхеда нарисовал крохотные яркие цветные воздушные шарики. Комната все еще слабо пахла свежей краской. Над колыбелькой висела погремушка в виде пластмассовой рыбки с подвижными частями, готовая подлетать и звякать.

Дуг с другой женщиной.

Лаура снова оказалась в ванной. Она посмотрела на себя в зеркало, освещенное недобрым светом, сняла золотой зажим, который сдерживал волосы, и дала им свободно рассыпаться по плечам каштановым каскадом. Ее глаза глядели в ее глаза, светло-голубые, как апрельское небо. К ним уже подкрадывались крохотные морщины — предвестницы будущего. Сейчас они были похожи лишь на крохотные гусиные лапки, но позже они станут следами ястребов. Под глазами она различила темные круги — надо больше спать, но, к сожалению, ей это не удается. Если внимательно приглядеться, можно обнаружить достаточно много седых волосков в прическе. Ее возраст близится к сорока, году черного шара. Она была на шесть лет старше того возраста, когда уже не полагается никому доверять. Она осмотрела свое лицо. Острый нос и твердый подбородок, густые темные брови и высокий лоб. Ей захотелось, чтобы у нее были точеные скулы манекенщицы вместо бурундуковых щек, которые стали еще пухлее от соков вынашиваемого младенца, хотя и раньше они были почти такие же. Она никогда не была красавицей, внушающей благоговейный трепет, она, скорее, выглядела домашней и заурядной — странное слово — вплоть до своего шестнадцатилетия. Свиданий в ее жизни было не так уж много, основное время отнимали книги. Еще были путешествия и мечты о том, как она станет репортером-крестоносцем. С косметикой она была очень привлекательна, но от макияжа ее черты начинали выглядеть резче. Особенно это касалось глаз. Она не пользовалась линиями и тенями, придающими взгляду некоторую задумчивость, но подменяющими свет весеннего неба светло-голубым светом пакового льда. Это были глаза человека, чувствующего, как утекает время. Время уходит в черную дыру прошлого, как Алиса в погоне за своим белым кроликом.