Неисповедимый путь - Маккаммон Роберт Рик. Страница 24

— Его сбил грузовик, мама! — кричал Уэйн. — Я видел, как это случилось! Позови кого-нибудь помочь Тоби!

Но Кемми не знала, что делать, а вид крови вызвал у нее отвращение. Ошеломленная, она отступила назад, и тогда ее сын, по поцарапанному, пыльному лицу которого текли слезы, пронзительно закричал «ПОЗОВИ КОГО-НИБУДЬ!» голосом, который потряс ее до глубины души. Она побежала к телефону, чтобы позвонить Джимми Джеду в Бирмингем, где у него была деловая встреча, но она знала, что Тоби осталось жить несколько минут. У входной двери она оглянулась и увидела, что Уэйн в измазанных кровью и грязью новых джинсах наклонился над собакой.

Она только успела связаться с телефонисткой, как вдруг Уэйн издал леденящий душу вопль «Тоооообиииии!» Кемми бросила трубку, и от страха волосы у нее на голове встали дыбом. Она хотела успокоить Уэйна, но остановилась на террасе, увидев, что Уэйн поднял Тоби, чуть снова не упал, а затем медленно, поднимая ботинками пыль, двинулся к ней.

Он улыбался. От уха до уха. Его глаза были заплаканные и распухшие, но они горели огнем, который Кемми никогда раньше не замечала. Она почувствовала, что сползает по перилам террасы.

— Теперь Тоби лучше… — произнес Уэйн хриплым голосом.

Он положил Тоби на пол, и Кемми чуть не упала в обморок. Кости собаки были вправлены так, будто этим занимался ненормальный ученый…

Или безумный ребенок. Голова пса была страшно искривлена, передние лапы вывернуты вовнутрь, а задние наружу, спина скручена и имела горб, как у верблюда. Короче, получилось что-то похожее на персонаж шоу уродцев, однако дыхание его было больше не затруднено, и хотя он не мог держаться на ногах, а его глаза были закрыты, Камилла видела, что он вне опасности. Она наконец сумела оторвать ноги от пола террасы и кое-как смогла дозвониться до Бирмингема.

Фальконер усмехнулся про себя. Он видел рентгеновские снимки, сделанные доктором Консайдайном: кости представляли собой мешанину, и, переплетаясь причудливым образом, образовывали сложную головоломку, однако они были прекрасно сросшимися, и только по едва уловимым признакам можно было определить, что они были сломаны или раздроблены. Ветеринар был искренне поражен состоянием Тоби, говоря Фальконеру, что данный случай необъясним для науки…

Совершенно необъясним. Движения Тоби были ограничены, поэтому конечности ему пришлось сломать и заново срастить, но уже подобающим образом. Что же касается верблюжьей спины и криво посаженной головы, то к этому пес почти уже приспособился и снова мог подобно молнии носиться по лугам Фальконера. После этого случая в голове Фальконера все время стоял один и тот же вопрос: если он сумел излечить ЖИВОТНОЕ, то что же он сможет сделать с ЧЕЛОВЕКОМ?

Ответ пришел в виде голубого побитого форда-пикапа, в котором сидели мужчина с хмурым лицом, женщина и маленькая девочка с кукольным личиком. Их фамилия была Гнатт, а жили они на другом конце Файета. От одного из своих друзей они услышали рассказ о сыне Дж. Дж. Фальконера, а тот в свою очередь слышал об этом из уст соответствующего ветеринара. Их маленькая девочка не могла ходить; ее отец сказал Фальконеру, что «ее ножки уснули и не хотят просыпаться». Фальконер поднялся наверх в комнату Уэйна, где с потолка свисали модели аэропланов. Мальчик, сидя за столом, терпеливо склеивал фюзеляж «Ревелла Р-38». Фальконер присел на стул и с минуту понаблюдал за его работой. Мальчик был мастер на все руки и ему нравились аэропланы.

— Внизу кое-кто хочет видеть тебя, — наконец сказал евангелист. — Кто, папа?

— Мужчина, женщина и их маленькая дочка. Ей семь лет, и ее зовут Черил. Ты знаешь, почему они здесь?

Он отрицательно покачал головой осторожно приклеивая на место крыло.

— Потому что узнали, как ты вылечил Тоби. Помнишь, ты рассказывал мне, что когда ты увидел, что Тоби умирает, твое сердце заболело так, что ты подумал, будто оно взорвется, а затем ты почувствовал, что должен дотронуться до Тоби и захотел больше всего на свете, чтобы он выздоровел?

Уэйн отложил свою работу и удивленно поглядел на отца ярко — голубыми глазами.

— Да, сэр.

— Ты еще говорил, что думал только о том, чтобы кости Тоби снова срослись вместе, и что твои руки дрожали, а там, где ты ими касался Тоби, кости двигались сами собой?

Уэйн кивнул.

Фальконер очень осторожно взял сына за плечи.

— Черил и ее родители приехали сюда за твоей помощью. У нее заснули ноги, и их нужно вылечить.

Уэйн выглядел изумленным. — Она попала под машину? — Нет. Я думаю, что это из-за нервов. Но ей нужно…

То, что ты сделал до этого, излечив Тоби. Как ты думаешь, сможешь ты это повторить?

— Я не знаю. Это…

Это другое дело. Может быть, я больше никогда этого не смогу, может быть, я все израсходовал на Тоби, потому что очень хотел его вылечить. Из-за этого мое сердце так болит, папа…

— Да, я знаю. Но не становится ли тебе от этого вместе с тем лучше? Не вдохновляет ли это тебя, не слышишь ли ты при этом голос Бога и не чувствуешь ли ты Его Силу внутри себя?

— Возможно, но…

— Ты целитель, сынок. Живой чудодейственный целитель! — он обнял сына одной рукой. — В тебе есть сила, которая дана тебе для вполне определенной цели. Черил и ее родители ждут внизу. Что мне им сказать?

— Я… Я сделал это, потому что очень любил Тоби. А эту девочку я даже не знаю!

Фальконер наклонился к нему и понизил голос.

— Сделай это, потому что любишь меня.

Отец Черил Гнатт положил ее на бок на простыню, постеленную на обеденном столе. Маленькая девочка задрожала и схватилась за руку матери, когда Уэйн склонился над ней не зная, что предпринять. Фальконер ободряюще кивнул головой; Кемми, переутомленная происходящим, вышла из дома и уселась на ступеньках террасы, дожидаясь окончания процедуры. Когда Уэйн наконец коснулся ноги девочки, он закрыл глаза, в его висках застучала кровь, и он принялся растирать круглые колени Черил. Девочка глядела в потолок и что-то тихо шептала.

Это продолжалось около часа, пока лицо Уэйна не стало блестящим от пота, а руки не перестали слушаться его. Родители Черил, не говоря ни слова, подняли девочку и отнесли ее в грузовик. Уэйн стоял на террасе, пока грузовик не скрылся вдали с поникшими от поражения плечами; когда он встретился глазами с отцовским взглядом, то из его груди вырвалось рыдание, и он убежал наверх в свою комнату.

Фальконер вернулся в свой уставленный книжными шкафами кабинет, закрыл двойную, обитую дубом дверь и сел за письменный стол, смотря перед собой невидящим взглядом. Затем он решил для восстановления равновесия духа обратиться к Библии, каждая страница которой была для него откровением. Он обнаружил, что открыл тринадцатую главу Евангелия от Матфея на речи Христа о семенах, посеянных на каменистой почве, в сорняках, и на плодородной почве, где они дали плоды. Он медленно прочитал три страницы до того, как уловил послание. Оно оглоушило его, как удар молнии; конечно! — подумал он и на него словно нашло возбуждение. Поскольку не до всех доходит слово Божье, то почему бы не быть тому же самому и с чудесами! Если эта девочка не исцелилась, то не потому ли, что в ее родителях недостаточно веры, или они ужасные грешники, стоящие слишком далеко от света? Проблема была не в Уэйне, а либо в этой девочке, либо в ее родителях! Он уже почти собрался пойти и поговорить с Уэйном, как вдруг зазвонил телефон.

Это был мистер Гнатт, звонивший с бензоколонки «Тексако», расположенной на другом конце города. Его дочка неожиданно начала дрожать и говорить, что плохо себя чувствует, поэтому они завернули на бензоколонку. Миссис Гнатт отнесла ее в туалет, где ее вырвало. Неожиданно Черил, закричала, что чувствует, как в ее ногах течет кровь, и ее испуганная мать поставила ее на ноги. Черил сразу упала, но затем поднялась, и своими силами добралась до грузовика, где отец подхватил ее на руки и стал кричать о том, как Маленький Уэйн Фальконер исцелил его дочь.

Три дня спустя в «Крестовый поход Фальконера» пришло письмо от Гнаттов, внутри которого лежал завернутый в тонкую оберточную бумагу десятидолларовый банкнот. Спустя некоторое время телефонные звонки и письма понеслись селевым потоком, и Фальконер решил, что ему пора передать Уэйну все, что он знал о публичных выступлениях, о том, как надо управлять толпой и помещать в сердца людей любовь к Господу. Мальчик обладал врожденным талантом ко всему этому, и в последнюю минуту Фальконер добавил на плакаты, предназначенные к летнему туру палаточных проповедей, имя Уэйна.