Ваал - Маккаммон Роберт Рик. Страница 4

— Очень хорошо. А теперь послушайте внимательно. И внушите остальным. — Он понизил голос: — На других этажах о ее состоянии ни гу-гу. Это наша проблема. Договорились?

— Да, сэр.

Винтер кивнул и пошел по коридору к палате, где лежала Мэри Кейт. Уже протянув руку к ручке двери, он вдруг передумал: незачем еще раз заглядывать к ней, незачем разглядывать ее тело и спрашивать себя и дерматолога доктора Бертрама, что это, черт побери, такое. Он знал ответ. Но что, объясните Христа ради, сказать Рейнсу? Чем, с точки зрения логики, объяснить ожоги на теле его жены? Не трением об асфальт, на который ее повалили, это уж точно.

Ожоги повторяли очертания человеческой руки.

Ожоги первой степени, ничего серьезного, но…

Следы ладоней там, где насильник хватал ее. На животе, предплечьях, бедрах горели отпечатки рук, такие четкие, словно насильник сперва окунул их в красную краску, а потом с размаха прижал к гладкой белой коже девушки.

И два отпечатка пальцев.

По одному на каждом веке.

3

В предрассветный час жара высоко поднялась над крышами — и вновь камнем упала вниз, как канатами опутав гранитные глыбы зданий. И стала ждать восхода, чтобы выжечь и иссушить город.

Джо так и не сомкнул глаз. Опухший от пива, он сидел на треснутом пластиковом стуле у открытого окна и смотрел на далекие, никогда не тускнеющие огни центра.

Боже мой, твердил он про себя, пока ему не начало казаться, что это говорит кто-то другой, стоящий рядом, Боже мой. Как можно допускать такое? Воспаленным внутренним оком он видел — вот пьяный грязный бродяга подстерегает в темноте приближающуюся Мэри Кейт. Потом выскакивает из своего укрытия и, точно тяжелый мешок с дерьмом, сбивает ее с ног. И дергается на ней, дергается, дергается… пока Джо не становится невыносима эта мысль.

С некоторых пор жизнь на планете была не столь уж прекрасна и удивительна; Джо знал это даже слишком хорошо. И вот это ; оно ворочалось у Джо внутри, пытаясь вырваться из-за решетки его зубов, заставить Джо схватить револьвер и бешеным псом ринуться на улицы.

Вернувшись, он позвонил ее родителям. Мать Мэри с трудом сдерживала крик. «А ты где был? Только не там, где надо было! Там тебя не было! Нет, ты дома штаны протирал! Ее же могли убить!»

— Виноват ты, Джо, так и знай! — рявкнул отец Мэри, отнимая у жены трубку. — Так хоть сейчас будь мужчиной! В какую больницу ее отвезли?

— К ней не пускают, — тихо сказал он. — Даже меня не пустили.

— Наплевать! Адрес больницы?

Джо осторожно положил трубку на рычаг, оборвав возмущенную тираду тестя. Он ждал сердитого стука в дверь, но они так и не приехали. Возможно, они обзвонили все больницы и нашли ее или, быть может, решили заявиться к нему с утра. Сейчас это его не заботило: он был рад, что не нужно ни с кем объясняться.

Он приехал сюда два года назад со Среднего Запада, стремясь получить образование и набраться «полезного жизненного опыта». Джо вырос в семье, «привязанной к земле», по выражению его отца. Им хотелось, чтобы и он, Джо, пустил корни в родных местах и рос, наливался соками, как пшеничный колос на черноземе. Но такая жизнь была не по нему; Джо давным-давно понял это. Ему хотелось стать учителем, преподавать Шекспира или литературу эпохи Возрождения, но прежде всего ему хотелось жить, вырваться из плена степи, где он появился на свет, и, может быть, обрести второе рождение в каком— нибудь крупном городе — так ему нашептывал юношеский идеализм.

Джо нашел работу — неполную ставку водителя такси; это вместе с ежемесячной помощью из дома давало ему возможность не только существовать, но и учиться по вечерам. Было время, он даже позволял себе насладиться то «Отелло», то концертом в Центральном Парке, то сладкой властью марихуаны.

Потом он повстречал Мэри Кейт. Зашел в первую попавшуюся забегаловку и там вдруг понял, что всерьез заинтересовался тоненькой большеглазой девушкой, которая с грохотом поставила перед ним тарелки и торопливо выписала счет неуклюжим крупным почерком малообразованного человека. Их объединяло только одно — раннее, незрелое сексуальное томление; после ласк Мэри нравилось читать любовные романы. Родители Джо, узнав о его грядущей женитьбе, энергично воспротивились ей. Сын, написали они ему, если ты это сделаешь, не рассчитывай, что мы по-прежнему будем каждый месяц высылать тебе деньги. Помни, тебе нужно образование. Джо ответил: «Идите к черту».

Но вскоре все его планы рухнули. Очень нужны были деньги; теперь Джо крутил баранку полный день, а курсы английской словесности пошли псу под хвост. Стало мучительно ясно: они с Мэри Кейт не пара, ее безграмотность и невежество заставляли его брезгливо морщиться. Так они и жили, словно соседи по комнате в общежитии, которые вдруг поняли, что мешают друг другу, жили, едва сводя концы с концами и не помышляя о таком дорогом удовольствии как развод.

Но выпадали и хорошие минуты, минуты близости и нежности. Однажды во время медового месяца они пошли в кино на программу из двух фильмов ужасов; они сидели на балконе и бросали воздушной кукурузой в хищные, перемазанные кровью лица на экране, а потом соскользнули вниз, в проход между рядами, и целовались — громко, как старшеклассники. И у них были общие друзья — беззаботные хиппи, снабжавшие их за бесценок первоклассным зельем, и несколько супружеских пар, с которыми Джо познакомился на курсах. Иногда забегали и парни с работы Джо, выпить пива и поиграть в покер; тогда Мэри Кейт подавала им сэндвичи и выписывала счета на бумажных салфетках: шутка, которая пользовалась неизменным успехом.

Сидя на стуле в окружении пустых банок из-под пива, он неожиданно понял, что квартира без Мэри стала совсем другой. В этот утренний час Мэри Кейт обычно будила его тем, что металась во сне, сражаясь с призраками из своей забегаловки. Порой он садился в постели и смотрел, как бегают под закрытыми веками глаза Мэри Кейт. Что ей снилось? Час пик? Обеденная суматоха? Гамбургер пятьдесят футов в поперечнике?

Он нес ответственность за нее, «в горе и в радости», как гласили венчальные обеты. Кому же, как не ему, помогать ей пройти через это ? Он собрал банки и высыпал в мусорное ведро. За окном сквозь серую вуаль утренних сумерек пробивался рассвет. Странно, подумал он, до чего небо в это время суток бледное и блеклое — не угадаешь, чего ждать, дождя или солнца. Пустое, словно чье-то бесстрастное лицо, неподвижно взирающее на тебя.

Дождавшись часов посещений, он сел на автобус, который через весь город доставил его в больницу «Бельвю».

На восьмом этаже он остановил медсестру и спросил о жене.

— Извините, сэр, — последовал ответ, — но я не могу пустить вас к миссис Рейнс без официального разрешения доктора Винтера или доктора Бертрама.

— Что? Послушайте, я ее муж. Я имею право увидеться с ней. В какой она палате?

— Извините, сэр, — повторила сестра и пошла к посту в конце коридора.

Что-то тут не то. Он уже почувствовал это раньше и теперь убедился: что-то случилось. Он поймал медсестру за запястье.

— Я намерен немедленно увидеться с женой, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Немедленно , и вы сейчас же отведете меня к ней.

— Хотите, чтобы я вызвала охранника? Сейчас вызову.

— Хорошо, черт подери, валяйте, зовите своего паршивого охранника, но все равно: вы отведете меня к ней в палату. — Это прозвучало неожиданно жестко. Краешком глаза он заметил, как пялились на него медсестры у поста. Одна из них взяла телефонную трубку и нажала какую-то кнопку.

Угроза сработала.

— Палата 712, — сказала медсестра и вырвалась.

Джо прошагал по коридору к палате 712 и не колеблясь вошел.

Мэри Кейт спала. Ее поместили в отдельную палату с серовато— белыми стенами. Окна были наполовину закрыты белыми занавесками; солнце, пробиваясь сквозь жалюзи, ложилось на кровать тремя полосками.

Он закрыл дверь и приблизился. Мэри Кейт лежала, укрытая одеялом по шею. Бледная, изможденная, хрупкая, она казалась потерявшейся в этом мире. Ее веки были странно красными и припухшими (вероятно, подумал Джо, от слез). Здесь, среди облачно— белых стен, Мэри казалась очень далекой и от аляповатых, кричащих неоновых красок гриль-бара, и от их опустевшей квартиры.