Ненормальный практик 7 (СИ) - "Извращённый отшельник". Страница 10

— Дедушка, это было вчера, — фыркнула Ингрид.

— И что? — хмыкнул старик. — Я на день состарился, они состарились. Кто первый сдохнет — вот что интересно! И вообще, может их убьёт не старость, а я?

Юмор у него конечно был своеобразный, но даже Корнелия не смогла сдержать слабой улыбки. Что-то в этом сухощавом деде в тапках успокаивало. Как будто пока он рядом, всё будет… не то чтобы хорошо, но хотя бы не совсем дерьмово.

— Спасибо, — тихо произнесла она. — За поддержку. И за память о нём.

Свартбьёрн махнул рукой.

— Не благодари. Свои своих помнят. Так заведено. А он… он был воином до мозга костей. Жаль, что погиб так рано. Мог бы стать величайшим практиком Империи. Такие раз в сто лет рождаются… — старик усмехнулся. — Уверен, где-то в Вальгалле он сейчас гоняет мёртвых героев по залам и ржёт и над ними и всеми нами. Смерть в бою — лучшая смерть для таких, как он.

В этот момент над лагерем разнёсся протяжный звук боевого рога. Низкий, гулкий, пронзающий до костей.

Построение начинается.

— Вот и пришло времечко, — проворчал Свартбьёрн.

Второй рог. Третий.

— Правый фланг! — прогремел голос полковника Суворина, командующего направлением. — Выступаем! Шагом марш!

И тысячи ног застопали по снегу. Взметнулись над головами знамёна. Барабаны забили мерный ритм.

Бум-бум-бум.

Корнелия шла во главе личной гвардии, глядя вдаль, сквозь снег. Рядом двигались северяне клана Белого Клыка. Чуть впереди шёл Свартбьёрн, насвистывая старую песню. Топор на плече, тапки шлёпают по снегу.

А где-то там, за белой пеленой, Аннабель Винтерхолл.

«Жди меня, сука, — леденело внутри Корнелии. — Я иду за тобой. И если Боги дадут мне хоть один шанс, я тебя достану. За то, что ты отняла его.»

Примечание: следующая глава будет побольше, так что уйдёт дня три. Постараюсь в понедельник выложить, если получится раньше, то раньше. А вот после неё будет прям большая глава, которая займёт не меньше пяти дней, зато объёмная:)

Глава 5

Армия двигалась к передовой. Двадцать шесть тысяч человек, готовые к новой битве.

Снег бил крупными хлопьями по забралам шлемов, налипал на плащи. Ветер лез под шинели, выстуживал до костей. Но холод — не самое страшное. Куда внушительней оказалось то, что открывалось взору по мере приближения ко вчерашним позициям.

Поле боя.

Свежий снег припорошил землю, как сахарной пудрой. Та казалась чистой. Прямо белое покрывало толщиной в ладонь, прятавшее грязь, кровь, требуху. Но, стоит признать, прятало паршиво.

Из сугробов торчали древки копий и стрел. Десятки. Сотни. Воткнутые в землю во время вчерашней резни и брошенные, когда их владельцы умерли или бежали. Чёрные стволы на белом фоне — тот ещё мёртвый, мрачный лес.

Меж копьями виднелись другие формы.

Жуткие.

Рука. Посиневшая, задубевшая, торчит из снега пальцами вверх — будто хотела за что-то ухватиться. Не успела.

Нога в сапоге. Просто нога, отдельно от всего остального. Британский сапог, с кожаными застёжками на серебряных бляшках. Кто-то вчера её лишился, под мечом или под топором, не так важно, и истёк кровью неподалёку. А, может, дотащился до лазарета и выжил. Кто знает.

Шлем с головой внутри. Тупо голова без туловища. Лица не осталось — срезало мечом или эфирным контуром — пойди-разбери.

Рядом относительно целое тело, скрюченное так, что живой человек не согнётся. Спина выгнута дугой, пальцы вцепились в живот, из коего вывалились обледеневшие кишки. Рот застыл в немом крике.

И таких картин — сотни. Куда ни глянь.

Армия шла через это. Молча. Глядя перед собой. Стараясь не смотреть вниз и не думать о том, что завтра сами могут лежать в снегу вот так.

Но получалось, естественно, не у всех.

— Господи, помилуй нас грешных, — бормотал молодой солдат, крестясь трясущейся рукой. Лицо бледнее снега под ногами. Глаза не отрывались от руки, торчащей из сугроба. — Господи, помилуй… помилуй…

— Заткнись, Петька, — буркнул ветеран рядом, пузатый мужик лет пятидесяти с густыми рыжими усами. — Молитвами тут не поможешь. Хочешь не стать к весне подснежником — дерись как следует. Вот и вся молитва.

— Но… но ведь это… это же люди были, дядь Вась, — выдавил парень, всё ещё глядя на закоченелую руку. — Живые… Ещё вчера…

— Были, — согласился ветеран, плюнув через плечо. — Теперь мясо. Мёрзлое. К лету оттает, завоняет, черви сожрут. Природа, Петька. Круговорот жизни, так сказать. Не бери в голову. Война не любит, когда в ней копаются. — Он хлопнул паренька по плечу увесистой ладонью. — Не трясись. Повезёт — доживёшь до конца. Не повезёт — ну, и хрен с ним. Главное голову не теряй во всяких там тайных смыслах. А лучше — вообще её не теряй. — гыгыкнул он, кивнув на обезглавленное туловище, мимо которого они проходили.

Кто-то сзади хмыкнул. Да, чёрный юмор — единственное, что не даёт свихнуться в этом аду.

— Васька! А если я ногу потеряю, ты мне новую подберёшь⁈ — крикнул голос из строя. — Видал, британцы тут своих пораскидали, может, какую и прихватить⁈

— Подбирай, Вова, только примерь сначала! — отозвался тот. — Вдруг размер не твой!

Смешки прокатились по колонне. Нервные, натянутые, но всё же отчасти задорные.

Офицер, высокий худой лейтенант с усиками, обернулся и рявкнул:

— Тишина в строю! Не базарить! Мертвяков обходить, не пинать, сучары!

— Так точно, господин лейтенант! — хором отозвалась рота, но смех совсем не стих.

Нужно было шутить. Нужно было улыбаться. Иначе страх сожрёт изнутри раньше, чем британцы убьют снаружи.

Дальше, ближе к передовой, стало ещё хуже, мрачнее. Тут вчера был самый ад, эпицентр резни. Трупы лежали не поодиночке, а грудами. Сваленные в кровавые холмы, присыпанные снегом, как странные белые курганы.

Из одного торчала рука. Из другого виднелась половина лица с застывшим оскалом. Из третьего — знамя. Рваное, заляпанное кровью. С эмблемой белой розы. Британское.

— О, зырь, — пробормотал кто-то из солдат, — флаг ихний остался. Может, забрать, как трофей?

— Не трожь, дурак, — одёрнул его сержант. — Видишь, сколько под ним мертвяков? Знамя до последнего держали. Там офицеры лежат. Тронешь — хрен знает, что рванёт. Может, кто контур посмертный поставил.

— Ага, — поддакнул другой. — У меня в прошлом году рядовой с мёртвого магистра кольцо стянул. Думал, золото, загонит, разбогатеет. Кольцо его и спалило. За три секунды. Все органы в жижу.

— Жесть, — присвистнул первый. — Ладно, хрен с ним, с этим флагом. — и махнул рукой, решив не испытывать судьбу ради трофея.

Армия продолжала движение. Шла через кладбище оборванных жизней, что напоминало: война не разбирает — храбрый ты или трус, матёрый или зелёный. Добрый иль же злой. Ей абсолютно плевать кого обнулять.

Наконец колонны добрались до вчерашних позиций. Протяжной пологий склон, изрытый после артиллерийских выстрелов. Никаких окопов. Деревянных укреплений. Относительно чистый простор без деревьев или валунов. Единственное, что возвышалось над полем боя — мобильные вышки для командиров, желающих наблюдать за битвой с высоты. Однако, многие справлялись посредством донесений с передовой и прекрасно контролировали ситуацию через гонцов.

— Занять позиции! — рявкнули офицеры.

— Первая рота — левый фланг!

— Вторая — центр!

— Третья — правый!

— Артиллеристы, проверить орудия!

— Тяжёлая пехота в авангард!

— Живо! Живо!

Тысячи людей рассыпались по позициям. Кто выдвигался вперёд, кто ставил контурные щиты вокруг пушек. Артиллеристы как раз подкатывали те и распрягали яков, дабы отвести животину в арьегард к повозкам снабжения и выносным палаткам лазарета, кои уже устанавливали, как и главный мобильный командный пункт для генерала Разина.

Солдаты регулярной армии, как и наёмники, занимали места. Контурщики готовились поднять щиты над пехотой. Магистры и мастера вставали на ключевые точки, откуда могли бы наиболее эффективно отработать по врагу.