Морита — повелительница драконов - Маккефри Энн. Страница 28

Неужели они никогда не смолкнут? Капайм никогда не думал, что барабаны гремят так невыносимо громко. Почему он раньше этого не замечал? Надо было бы врачевателям поселиться в более тихом месте! В тщетной надежде на облегчение, Капайм закрыл уши ладонями. И тут он вспомнил все те сообщения, что он оставил для передачи в холды и вейры. Неужели их до сих пор не передали. Уже, наверно, полдень! Разве мастер барабанщик не понимает, насколько все это важно?! Или какой-нибудь глупый ученик посмел спрятать его записку в надежде поспать лишнюю пару часиков?

Подобной головной боли Капайм еще никогда не испытывал. Невыносимо. И сердце билось под стать бешеному ритму барабанов. Весьма странно… Но вот барабаны умолкли — но ни его голова, ни сердце этого даже не заметили. Перекатившись на бок, Капайм попытался сесть. Надо что-нибудь принять от головной боли. Собравшись с силами, которых оказалось не так уж и много, Капайм сел. И не сдержал глухого стона. Шатаясь из стороны в сторону, он встал на ноги и добрался до шкафа.

Сок феллиса. Несколько капель. Должно помочь. Это всегда ему помогало. Отмерив дозу, Капайм плеснул в чашку воды и одним глотком выпил лекарство. Не в силах больше стоять, он, чуть не падая, доковылял до кровати и ничком повалился на постель. Он и сделал-то каких-то несколько шагов, а сердце теперь колотилось еще безумнее, чем раньше, и он буквально обливался потом.

Капайм был слишком хорошим лекарем, чтобы тешить себя иллюзиями. Он снова застонал. Сейчас не время болеть. Ему следовало заниматься борьбой с этой непонятной эпидемией, а не валяться в постели. Лекари не болеют. Кроме того, он же так тщательно мылся после осмотра каждого больного. Почему не помогает сок феллиса? Из-за этой гадкой головной боли он совершенно не может думать. Надо так много всего сделать! Надо перечитать и обработать записи, проанализировать ход развития болезни и вероятность вторичных инфекций типа пневмонии или ангины. Но как же он сможет работать, если ему даже глаз не разлепить? В отчаянии Капайм обхватил голову руками и даже застонал от чувства собственного бессилия.

Каким-то шестым чувством Капайм почувствовал, что в комнате находится кто-то еще кроме него. Еще минуту назад он был один.

— Не подходите ко мне, — воскликнул он, резко поднимая голову, и тут же вскрикнул от жгучей боли в висках — последствие его неосмотрительно резкого движения.

— Не буду.

— А, это ты, Десдра…

— Я поставила у вашей комнаты ученика. Не дело, если вам не дадут выспаться, — Капайм слушал этот спокойный голос и чувствовал, как в него вливаются новые силы. — Вы ведь заразились этой новой болезнью, не так ли? — В этом есть какая-то высшая справедливость, — чувство юмора редко покидало Капайма.

— Это, возможно, было бы именно так, — усмехнулась Десдра, — если бы только вас сейчас не поминали так часто.

— Карантин, похоже, не прибавил мне популярности?

— Можно сказать и так. Башни барабанщиков находятся в настоящей осаде. Фортин делает все, что в его силах.

— Вон в том мешке лежат мои заметки. Передай их Фортину. Ему всегда лучше удавались организационные дела, чем диагностика. Ты только передай ему мои заметки. В них все, что мне удалось узнать об этой болезни.

Десдра пересекла комнату и вытащила из вещевого мешка довольно тонкую папочку.

— Узнали вы, похоже, не так уж и много, — заметила она, просматривая ее содержимое.

— Это так, — согласился Капайм и, криво усмехнувшись, добавил, — но очень скоро я узнаю об этой болезни гораздо больше.

— Разумеется, — кивнула Десдра. — Ничто не может сравниться с собственным опытом. Что вам принести?

— Ничего не надо! Нет, принеси воды… и какого-нибудь соку…

— С введением карантина нам уже никто ничего не привозит…

— Тогда только воды. Теперь вот еще что. Никто не должен входить в эту комнату. Даже ты сама не должна проходить дальше двери. Все, что я попрошу, оставляй на столе у входа.

— Я вполне готова все время находиться вместе с вами.

— В этом нет нужды, — Капайм покачал головой и тут же об этом горько пожалел. — Я предпочитаю быть один.

— Ну и страдайте в одиночестве и тишине.

— Не смейся надо мной, женщина. Знаешь ли ты, что эта болезнь необыкновенно заразна? Скажи, в холде или в Мастерской больше никто не заболел?

— Полчаса тому назад все были здоровы.

— А который час — спросил Капайм.

— Уже вечереет. Четыре часа.

— Любой, побывавший хоть на одном из Собраний и вернувшийся сюда…

— Что вы категорически запретили, введя карантин…

— Ну, какой-нибудь засранец наверняка решит, что он все знает лучше меня… Так вот, любого, кто появится, тут же изолировать на четыре дня. Судя по сообщениям, обычно инкубационный период составляет два дня, но рисковать не хочется… Кстати, я до сих пор не знаю, как долго больной остается заразным — а значит, нам следует проявлять двойную осторожность. Я буду записывать ход болезни и ее симптомы. Я положу свои записи вот сюда: на случай… на случай…

— Знаете, пессимизм вам не очень-то идет.

— Но ты же сама все время говорила, что в один прекрасный день я умру от болезни, которую не смогу исцелить…

— Это еще что за разговоры? — рассердилась Десдра. — В Архиве работа идет день и ночь.

— Знаю. Слышал вчера вечером, как храпели ваши работнички.

— Мастер Фортин так и решил, когда никто не смог ответить ему, когда вы прилетели в холд. К сожалению, сам он отправился спать до вашего появления, и потому добрался до своего стола только к полудню. Он наверняка захочет с вами увидеться.

— Ему нельзя входить ко мне в комнату.

— Не сомневаюсь, что он и не захочет в нее входить.

Почему не помогает сок феллиса? Сердце колотиться, как безумное…

— Десдра, передай, пожалуйста, Фортину, что настойка сладкого корня не помогает. Более того, мне кажется, что от не больше вреда, чем пользы. В Айгене и Керуне, между прочим, мы использовали именно сладкий корень — и что толку? Посоветуй ему попробовать настойку из листьев папоротника. Может, она и собьет жар. Пусть попробует также и другие жаропонижающие.

— Как? И все на одном-единственном пациенте?

— Не волнуйся, — с мрачной уверенностью ответил Капайм, — скоро у него будет вдоволь пациентов. Пробуй — не хочу… Ладно, Десдра, иди. Моя бедная голова и так гудит, словно барабан.

В ответ на это бессердечная Десдра только хмыкнула. А может, это она так выражала симпатию? Кто знает? Капайм никогда не знал, чего от нее ожидать. Она всегда говорила то, что думала… Но порой лекарю приходится становиться дипломатом.

От разговора с ней ему не стало спокойнее, но странным образом Капайму было приятно, что за ним ухаживает именно она.

Он лежал, стараясь не шевелиться. Лежал, положив голову на подушку, таинственным образом ставшую каменной. Ему до смерти хотелось, чтобы боль прошла, чтобы сок феллиса наконец-то оказал свое волшебное действие. Его сердце колотилось, как в лихорадке. О сердцебиении говорили многие пациенты, но Капайм и не представлял, что все это настолько плохо. И кроме как на сок феллиса — никакой надежды…

Он пролежал так, казалось, целую вечность, и хотя головная боль и стала несколько слабее, сердце все так же бешено стучало у него в груди. Если бы только удалось привести пульс в норму, он смог бы уснуть. Он страшно устал, а ночной, полный кошмаров и барабанного боя сон не принес облегчения. Мысленно Капайм перебирал известные ему сердечные средства: белошип, адонис, глоукап, тэнси, аконит… Подумав, он выбрал аконит — старое испытанное лекарство.

Ему пришлось снова встать с постели — операция, сопряженная с неимоверными усилиями и сопровождаемая едва сдерживаемыми стонами: Капайму не хотелось, чтобы стоящий за дверью ученик был свидетелем немощи мастера лекаря. Достаточно и того, что главный мастер заболел…

Двух капель, наверно, достаточно. Аконит — сильное лекарство, и применять его следует с осторожностью. Прихватив с собой лист пергамента, перо и чернильницу, Капайм вернулся в постель. Усилием воли он заставил себя записать все, что чувствовал — симптомы и впечатления, а также все принятые им лекарства, тщательно отмечая время их приема. Закончив, он с облегчением откинулся на подушку и сосредоточился на своем дыхании. Мысленно он приказал сердцу биться все медленнее и медленнее. Где-то посередине упражнения его сморил сон.