Смерть по имени сон - Най Джоди Линн. Страница 32

Перкин засмеялся:

– Это точно. Как-то работал у меня один. Вечно страдал. Так повара вырастили специально для него александрийский лист. И это единственное, что я узнал о нем. Сетти – самый скрытный вид, который я только знаю.

– Если хотите, я дам вам ещё линимент – будете натирать вашу ногу до полного впитывания.

– Спасибо, доктор. – Перкин охотно взял пластиковый пакетик, протянутый ему Лунзи, и выскользнул за дверь, минуя следующего пациента, ожидающего встречи с врачом.

После этого разговора Лунзи и сама начала замечать, что, действительно, с кораблем дело обстоит не совсем ладно. Разумеется, разглядеть неполадки за мишурой побрякушек было трудновато, но стоило посмотреть внимательно…

Перкин оказался прав: многие узлы корабля нуждались в ремонте. Имела место постоянная утечка газа с палуб метанового сектора; многие пассажиры жаловались на запах в коридорах, которые к нему примыкали. Перкин и остальные офицеры пожимали плечами, латая прорехи одну за другой, и обещали держать ситуацию под контролем, пока они не доберутся до следующего порта назначения, в месяце пути от Альфы Центавра, где можно будет провести более основательный ремонт.

Лунзи даже начала беспокоиться, не случится ли с ними беды где-то на полпути к Альфе Центавра. Правда, вероятность дважды в жизни попасть в космическую катастрофу была близка к нулю, и только это пока успокаивало её. Такого не могло случиться с ней ещё раз. Или могло? Она надеялась, обеспокоенность Перкина преувеличена. С неприятным чувством надвигающейся беды Лунзи стала более внимательно прислушиваться к инструкциям по эвакуации. Держа слово, данное Перкину, она молчала об их конфиденциальной беседе, но глаза её были открыты.

К концу месяца в банкетном зале произошли некоторые перемены. Адмиралу Коромелю, Бараки Дону и Лунзи предложили пересесть за стол капитана, председательствовавшего в первой смене, и его первого помощника Шарю, женщины весьма необычной масти и примерно того же возраста, что и Дон. Она была очень мала ростом. Макушка её находилась где-то на уровне подбородка Лунзи. Носила она длинное вечернее платье удобного покроя из того же самого полкового пурпура, что и её форма. А её манера держаться наводила на мысль, что до прихода на линию «Фатум-Круиз» она состояла на военной службе. Изобилие золотого галуна на манжете одного из рукавов свидетельствовало о её высоком служебном положении наряду с маленькой мощной рацией, которая всегда находилась при ней для поддержания связи с капитанским мостиком во время обеда. Другая рука была обнажена до плеча.

Её обременял бриллиантовый браслет. К удовольствию Лунзи, Шарю тоже любила послушать хорошие байки, поэтому Коромель получил для своих историй весьма отзывчивых слушателей.

Впрочем, он не слишком это ценил. Временами он бывал весьма брюзглив и иногда цеплялся к соседям, утверждая, что они смеются над стариком. В конце концов Лунзи перестала доказывать свою невинность и воспользовалась его же оружием.

– Быть может, я покажусь вам смешной, – небрежно бросила она Коромелю, который оборвал своё повествование на полуслове и удивленно на неё посмотрел. – Но даже в школе на уроках нам разрешалось разговаривать больше, чем позволяете вы. У нас тоже есть определенное мнение. И иногда мне хочется его высказать.

– Хе-хе-хе! Боюсь, я возражаю слишком много, да? – Коромель одобрительно рассмеялся. – Это Шекспир, к вашему сведению, молодые люди.

Слишком молодые, чтобы хоть что-то прочесть. Ну-ну. Возможно, я уже в таком возрасте, что нахожусь во власти тех, кто окружает меня, в мире, для которого мои слова уже ничего не значат… Прямо как эти несчастные «тяжеловесы», разве нет?

Лунзи тотчас вскинула голову:

– Вы что-то сказали о «тяжеловесах», адмирал?

– Служили несколько под моим началом. Когда это было?.. Восемь, десять лет назад, а, Дон?

– Четырнадцать, адмирал.

Коромель выставил вперед челюсть, подсчитывая года.

– Да, точно. Будь прокляты эти канцелярские дела. Теряешь ход времени.

«Тяжеловесы»! Плохая затея, вот что. Не должно адаптировать людей к окружающей среде. Мы должны среду адаптировать к людям. В конце концов, по замыслу Божьему, должно быть именно так!

– Формирование планет отнимает слишком много времени, адмирал, – резонно ввернула Шарю. – Миры, где живут «тяжеловесы», всем хороши для людей, за исключением гравитации. Вот «тяжеловесов» и сотворили, чтобы они к ней адаптировались.

– Вот именно, сотворили! Сотворили национальное меньшинство, вот что они сделали, – брызгал слюной адмирал. – Мало нам было проблем с партизанщиной. Едва мы добились того, что все расы и народы притерлись друг к другу, как эти умники отелились ещё одним подвидом, и все это безобразие началось сначала. Добились лишь того, что обычные люди во весь голос завопили о той трагедии на Фениксе, говоря, что «тяжеловесы» плясали на могилах «легковесов», которые поселились там прежде. Но можно побиться об заклад, что они немало отвалили тому, кто помог им устроить обвал. И, вероятно, изрядный процент от их экспортного дохода в придачу.

– А я слышала, что первое поселение уничтожили пираты, – заметила Лунзи, с досадой вспоминая острую тоску, в которой она прожила два года, думая, что Фиона – одна из тех, кто погиб на Фениксе.

– И вы вполне можете верить этому, доктор. Скорее всего они отрезали Феникс от внешнего мира, выведя из строя линии связи, разрушили системы жизнеобеспечения, торговлю и так далее. А когда население планеты оказалось не в состоянии само поддерживать своё существование, права автоматически перешли к следующей группе, которой это было под силу. Мой корабль как-то получил сигнал бедствия от торгового корабля. Пираты преследовали его от внешнего края системы Эридана. Они имели довольно тяжелые повреждения, но тем не менее ещё шли на ионниках, когда на сцене появились мы. Мой связной офицер три недели трепался с их старшим, пока мы летели на выручку. Потеряешь присутствие духа – потеряешь победу, вот что я скажу!

– Вы взяли пиратов в плен? – нетерпеливо спросила Лунзи, подаваясь вперед.

Адмирал с сожалением покачал головой:

– Нет, черт побери. В этом ряду побрякушек на моей груди появилась бы ещё одна симпатичная звездочка, если бы нам это удалось. Мы вступили в бой, как только они с отчаяния пальнули вслед торговому кораблю, и открыли ответный огонь. Эти бедные торговцы на своем маленьком суденышке помолились небесам о благословении на наши головы и со всех ног удрали! У пиратов не оставалось выбора. Они не могли повернуться ко мне задом. Мой корабль был продырявлен, но вполне жизнеспособен. Пиратам повезло меньше.

Я видел, как с их судна сорвало листовую обшивку корпуса, полетели обломки и рваные края скрутились, когда раздался взрыв. Должно быть, в атмосферной камере, где пряталась команда. Надеюсь, не там, где пленники.

Каковы бы ни были их двигатели, наши оказались лучше. Мы преследовали их за пределами системы, в радиационном поясе, гнали мимо комет. В конце концов мой стрелок поразил их двигатель по левому борту. Их пару раз крутануло, но они восстановили курс, однако мой снайпер опять их достал.

Они и отпрыгались. Но как только мы передали, что мы с нашей ударной группой идем брать их на абордаж, они взорвали себя! – Адмирал вытянул перед собой руки, хватая ртом воздух. – Я видел их так же, как собственные пальцы! Ни один капитан не смог ещё взять в плен планетарных пиратов. Но я льщу себе тем, что если не сумел я, то и никто не сможет.

– Вы действительно льстите себе, адмирал, – дерзко заметила Шарю. – Но скорее всего вы правы.

Лунзи неизменно проводила вечера в голограммной комнате в обществе адмирала и его помощника, если не требовалось её присутствия в лазарете.

Больше прочих Коромель любил две голограммы. Их частенько запрашивали в нишу, где они с Доном часами сиживали перед отходом ко сну. Первая изображала капитанский мостик его флагманского корабля, носившего название «Федерация». Вторая появлялась, когда у Лунзи возникало подозрение, что Коромель в печальном расположении духа. То был пылающий камин с изразцами и узорным медным колпаком в каменно-кирпичной стене. Система демонстрации голограмм включала не только видеоэкран, но также терморегулятор и генератор запахов. Лунзи ощущала тепло пламени и вдыхала запах горящих поленьев, когда усаживалась в одно из трех глубоких мягких кресел, которыми была меблирована ниша.