Ходи невредимым! - Антоновская Анна Арнольдовна. Страница 27
Георгий вскочил, от гнева скулы обострились, он, кажется, заскрежетал зубами. Неземным пламенем опалила мысль: «Нино… золотая Нино! Ни битвам с дикими ордами, ни блеску царских замков, ни прославленным красавицам не затмить золотой поток твоих кудрей и синие озера глаз». Он схватился за пояс и тотчас остыл: перед ним трясся от страха Беридзе из Лихи.
– Нино другому обещана, – угрюмо проронил Саакадзе, – тому, кто сейчас обгоняет ветер на Дигомском поле, рассекая шашкой тень прошлого… И еще, там, в Лихи, передай всем, чтоб не смели впредь являться в Носте и даже мечтать о ностевских девушках не смели. Один раз ошибся и больше с вами не хочу родниться!
– Батоно Моурави…
– Так и передай: ностевки для обязанных перед родиной, у кого кровь кипит, огонь в сердце полыхает. А вы, лиховцы, из воды сделаны… словно не глехи, а откупщики! У нас, когда враг подходит, мальчики, как барсята, выпускают когти. Мой сын Иорам на коня еле влезал, а уже собрал дружину факельщиков, и они на Сапурцлийской долине помогали врагов обнаруживать. По-твоему, ностевкам не дороги их сыновья?.. Хорошо, гость мой… Вернешься, собери лиховцев, объяви им мое решение: если ко мне не прибудет от каждого дыма хотя бы по одному дружиннику, то пусть не рассчитывают на мою помощь во время нашествия врага… А врага мы ждем, и беспощадного врага, он найдет вас и в стороне, и даже в Куре. Вижу, испортил тебе праздничное благодушие, – ну, иди, иди, веселись, уже к утренней еде ностевцы приглашают, золотистую форель приготовили, такая только в свободной реке водится. Потом… разговорчивую птицу возьми обратно, подари царице, – сам сказал, что такой ни у одной не было, а мне, картлийскому Моурави, не подобает перехватывать то, что по праву принадлежит богоравным. Обрадуешь царя Теймураза греческой премудростью, извергаемой птицей, и он вновь за Лихи утвердит речную рогатку, дабы обирать плывущих и к ближним берегам и к дальним столетьям.
Лишь для вида притворился Беридзе огорченным, но внутренне обрадовался: их семья единодушно желала преподнести диковинку царице Натиа, но не с чем было ехать к Моурави. «Как только вернемся, – размышлял Беридзе, благоговейно смотря на Саакадзе, – сам отвезу „выдумку неба“ в Кахети».
Саакадзе не ошибся. Царица и царевна Нестан-Дареджан получили в дар птицу, а Теймураз под ее напевы скрепил своей подписью: «Я царь грузин – Теймураз!» – гуджари, подтверждающий незыблемое право Лихи с древних времен, право, дарованное еще царем Багратом Пятым, собирать речную пошлину с людей и товаров…
Но это произошло позже. А сейчас в Носте снова шум, снова наполняются роги, чтобы пожелать Моурави и на следующий год праздновать так пышно день доброго ангела госпожи Русудан.
Эрасти условно поднял руку. Подходя то к одному застольнику, то к другому, Саакадзе незаметно вышел.
Солнце близилось к горам, когда пирующие направились из замка на аспарези, где уже собрались ностевцы. Нуца счастливо улыбалась: она вновь сидела рядом с величественной Русудан! Лишь бы все запомнить: ведь теперь жены знатных купцов не меньше месяца будут ходить к ней и с завистью слушать рассказ о празднестве в замке Моурави. Внезапно Нуцу охватило легкое беспокойство: хватит ли розового варенья? Ведь после знатных начнут ходить незнатные, заискивая и восхваляя ее, Нуцу. «Как вернусь, еще кувшин наварю», – решила Нуца и тотчас успокоилась.
Любимую Хорешани тесно окружили Магдана, Хварамзе и Маро. Они подшучивали над мамкой, не перестававшей ворчать: зачем маленькому князю сидеть на жестких коленях старого князя? Но Газнели огрызался и еще сильнее прижимал к себе крохотного Дато, именуемого князем Газнели.
«Барсы» словно скинули с плеч два десятка лет. Что только не придумали они, чтобы показать свою удаль джигитовки, игры в лело, метание диска, стрел!.. Но…
– Где, где?
– Тише!..
– Увидите в срок!..
На середину аспарези выехали два всадника в одинаковых рыцарских доспехах и на конях одной масти.
– Люди, люди, смотрите, седла тоже одинаковые!
– Рост тоже одинаковый!
– Жаль, анчхабери опустили!
– Думаешь, лицом тоже одинаковые? – Амкар Сиуш опасливо перекрестился.
– Кто такие? Откуда прискакали?
– Может, родственники дидгорского дэви?
– Может… Я сразу догадался, – вдруг засмеялся прадед Матарса.
– Догадался, про себя радуйся, – рассердился дед Димитрия.
И сразу со всех рядов аспарези понеслось:
– Какой из двух Даутбек?
– Вон тот, первый!
– А кто из них второй?
– Где такого второго взял?
– Люди, и оружие одинаковое имеют!
А когда ни один из двойников не остался победителем в единоборстве, суеверный страх охватил многих.
– Может, дидгорский дэви раздвоил Даутбека? – шепнул отец Элизбара.
– Правда, у Даутбека всегда лицо льдом покрыто, – согласился Кавтарадзе.
На аспарези становилось шумнее и шумнее, зрителей охватили любопытство и нетерпение. Вперед вышел Пануш.
– Э-хе, народ! Кто угадает, какой из двух Даутбек, будет награжден вот этой серебряной чашей с изречением Шота Руставели.
Витязи покружились по аспарези, осадили коней и снова стали рядом. Но ни прадед Матарса, ни Нодар Квливидзе не угадали.
Пытали счастье и Эристави Ксанские, и Мирван Мухран-батони, и другие приезжие гости, и ностевцы. Но все тщетно: совершенно одинаковы всадники.
А витязи опять съезжались и вновь разъезжались, вздымая коней на дыбы.
Внезапно все обернулись на поднявшуюся Магдану:
– Правый – Даутбек!..
И громкие крики послышались с ближних и дальних скамей:
– Какой правый?
– Откуда видишь?
– Укажи, укажи рукой!
Магдана вышла, вынула, как во сне, из черных кос розу и отдала витязю. Он поднял забрало: это был Даутбек.
Под приветственные возгласы и рукоплескания Элизбар, став на одно колено, прочел изречение: «Зло сразив, добро пребудет в этом мире беспредельно!» – и преподнес чашу Магдане. Она, вся розовая от волнения, опустилась на скамью и прошептала Хорешани:
– Сердце подсказало…
– А другой кто? Подыми, подыми забрало, иначе за дэви примем! – кипятился прадед Матарса.
– Чинаровыми ветками забросаем! – поддержали прадеда любопытные старики.
– Я знаю кто другой, – выкрикнул Арчил-"верный глаз".
– Знаешь? – хохотали старики. – Знаешь, как зовут твою сестру!
– О, о! Подсыпь ему саману, с утра не ел! – загоготал рыжий ностевец.
– Сам ты ишак и на ишаке перед женой джигитуешь! Посмотрим, как я не угадал!
– А если не угадал, хвост дрозда вставим в спину! – кричал дед Димитрия.
– Лучше ниже! – посоветовал прадед Матарса.
– Я Великого Моурави и среди тысячи тысяч узнаю! – выкрикнул Арчил-"верный глаз".
– Молодец! – засмеялся Саакадзе и поднял забрало.
Вардан зацокотал. Молодые и старые вскочили с мест, рукоплеща и захлебываясь от восторга. Саакадзе обнял Арчила.
– Прошу, Русудан, возьми его в нашу семью: пусть твой день будет днем радости для этого мальчика. Потом, – Саакадзе засмеялся, – он слишком умен, чтобы гулять на свободе.
– Опять же слишком зрячий, да не станет он отягощать слух ближнего многословием, – и Трифилий многозначительно перекрестил юношу.
Когда поздно ночью закончился пир и гости свалились в изнеможении кто на тахту, а кто прямо на ковер, едва расстегнув пояса, под окном Магданы раздалась песня.
Придерживая шаль, под которой трепетно билось сердце, Магдана чуть приоткрыла ставню. «Барсы» с зажженными факелами из душистой травы пели мольбу о любви… о любви к их другу.
Только двух отважных «барсов» не было под окном Магданы.
Даутбек растянулся поперек моста и уверял:
– Пусть хоть сатана подъедет, не пропущу!
– Известный буйвол! – сердился Димитрий. – В бархатной куладже, а как пастух, в пыли валяешься!
– Димитрий, длинноносый черт! Смотри, какая розовая луна!
Димитрий заерзал на камне:
– Ты… ты… вправду любишь ее?