Ходи невредимым! - Антоновская Анна Арнольдовна. Страница 31
И пока Милославский делился новостью с соседями, а те с другими боярами, Хворостинин подхватил «барсов» и усадил рядом с собою по правую и левую руку.
Наступало время полпира.
Широко распахнулась дверь, вошла боярыня в темно-зеленом сарафане и жемчужной кике, держа поднос с кубком. За нею следовали пестрой толпой сенные девушки. Подойдя к старшему Морозову, боярыня низко ему поклонилась. Поклонился ему и подошедший Хворостинин, в голос с женой проговорив:
– Не откажи в чести вина пригубить!
– За тобой следом, боярин! – ответил с поклоном Морозов, принял кубок и осушил его. – Счастья и богатства дому вашему, а вам во здравие!
Застучали кубки. Боярыня вышла и вскоре вернулась, но уже в синем атласном сарафане и в другом кокошнике. Снова пенился на подносе золоточеканный кубок. Как раньше к Морозову, подошла она к Нарышкину и поднесла ему кубок:
– Не откажи в чести вина пригубить!
И опять ушла, и опять вернулась, но уже в вишневом сарафане и новом уборе. С поясным поклоном поднесла она кубок Долгорукому. А там снова ушла и снова вернулась, но уже в голубом сарафане с серебряными лилиями по полю. С поясным поклоном поднесла она кубок Ромодановскому. И вновь уходила, и вновь возвращалась – каждый раз в сарафане другого цвета, в другом кокошнике, – подходила с кубком к каждому гостю, пока не обошла всех.
Как только Хворостинин опустился на свое место, стряпчий тотчас поднес каравай черного хлеба, нарезанный ломтями. Хворостинин нарезал ломти на маленькие кусочки и каждый кусочек особо передавал гостю:
– По примете дедовской: хозяйский хлеб злых духов отгоняет!
Покончив с последним ломтем, Хворостинин ударил в ладоши.
Вереницею, один за другим, вошли слуги, неся в руках дымящиеся мисы с лапшою, со щами, с рассольником, со всевозможной ухой: и черной – с гвоздикой, и белой – с перцем, и просто голой. Поначалу ели степенно, но по мере освобождения жбанов, ковшей, кружек, чарок, многофунтовых кубков, достаканов, овкачей и болванцев все веселели, чаще взлетало над столами:
– Отведай!
– Пригуби!
Пока бояре со всем рвением управлялись с мисами, стряпчий опустил перед Хворостининым опричное – особое блюдо: огромный курник. Важно разрезал его боярин на куски, разложил на блюдца и подал дворецкому знак. По наказу Хворостинина дворецкий подносил эти блюдца гостям, соблюдая старшинство, и низко кланялся:
– Жалует тебя боярин опричным блюдом. Сделай милость, порадуй хозяина!
Вставали Стрешнев, Пушкин, Лопухин, отвешивали поклон:
– Благодарствую за честь!
– На здравие! – отвечал Хворостинин, одаривал гостей посланными блюдами и присоединял к дару кубки и стопы.
Гиви сосредоточенно считал по-грузински: «Раз суп, два суп, три суп…» А когда досчитал до двадцати, боярин Милославский, ухнув, отвалился от стола. И следом пошли пироги: слоеные, подовые, белые, с говяжьей начинкой, с заячьим мясом, смешанным с кашей и лапшой, с рыбьей начинкой. Пробовал Гиви считать и пироги, но сбился со счета. Зато осетра пудового, белугу, налимов, карпов, стерлядь паровую, рыбу тельную с приправою в огромных чашах Гиви решил крепко запомнить, чтобы вконец поразить Папуна.
И наверху, в терему у боярыни, тоже веселились. Помахивая платочком, плавно шла по кругу княжна Хованская, полуопустив густые ресницы, певуче выводила:
Подвыпившие боярыни уже смеялись громко, заливисто. У одной – белесые ресницы и брови набелены, у другой черные – начернены; у одной шея раскрашена голубым, а руки красным, у другой щеки полыхают багрянцем, а лоб отсвечивает мрамором. И у всех на зарукавьях-браслетах горят камни и жемчуг, на шеях поблескивают золотые мониста, кресты, образки и переливаются радуги-платья.
– Хороши у тебя настойки на корице, боярыня, больно хороши! – проговорила Нарышкина, потягивая из чарки. – И зверобой на померанцах зело хорош!
– Чарочка за чарочкой, что ласточки весною, так и упархивают! – подхватила Лопухина, опоражнивая ковшик.
Приоткрыв дверь, сенная девушка поманила княжну Хованскую. Пошептавшись, они выскользнули в сени, где в углу притаился Меркушка. В новом стрелецком кафтане он казался осанистым, даже чуть важным.
– Спасибо тебе, стрелец, – мягко проговорила княжна. – Боярин, дядя мой, сказывал – в путь долгий идешь. Жалую тебя образком для бережения от нечистой силы да пищалью завесною для брани с недругами. – И, взяв у девушки оправленную в серебро и украшенную резьбой пищаль, протянула Меркушке, а на шею ему застенчиво надела позолоченный образок на цепочке.
Исчезла княжна, а Меркушка все стоит, как зачарованный, сжимая завесную пищаль.
Окончился полупир, и начался пир разливанный, разгульный. Холопы вторично внесли длинные палки с фитилями из пакли и стали зажигать свечи в паникадилах. Свет сотен восковых свечей ярко озарил пирующих.
Хворостинин вышел из-за стола с кубком романеи, зычно произнес:
– За здоровье царя нашего батюшки, благоверного Михаила Федоровича, государя всея Руси, великия и малыя, царя Сибирского, царя Казанского, царя Астраханского. – Проговорив полный титул, осушил кубок до дна.
Бояре в свой черед повторяли ту же здравицу и неторопливо выпивали кубки и братины.
А над головами бояр продолжали плыть чеканные блюда с куриными пупками, с перепелами и жаворонками, журавлями и рябчиками. Резво лилось боярское вино – простая водка, настойка на разных травах. По лицам гостей катился крупный пот, шел смутный говор. Высоко поднятый на огромном блюде, вплывал в полном оперении жареный лебедь.
Пока бояре расправлялись с лебедем, стряпчий опустил перед Хворостининым опричное блюдо – огромный пряженый пирог с налимьей печенкой. Важно разрезал его боярин на куски, разложил на блюда и подал дворецкому знак. По наказу Хворостинина дворецкий поднес первое блюдо Гиви, уже задыхавшемуся от еды, и низко поклонился:
– Жалует тебя боярин опричным блюдом. Сделай милость, порадуй хозяина!
Гиви побледнел. А рядом уже вставали Ромодановский, Долгорукий, Толстой, отвешивали поклон:
– Благодарствую за честь!
– На здравие!..
И уже исчезли жаркие, отпенилось ренское вино, бастр, а на смену им заполнили столы блюда и тарели со всякими сластями, от смоквы и маковок до мазюни из редьки.
– Не настал ли час потехи, милостивые гости? – пряча в бороде улыбку, спросил Хворостинин.
– Ох, как настал! Чай, уж опорожнили и беременные бочки и полубеременные! В самый раз! – закричали захмелевшие бояре.
Хворостинин подал знак. Распахнулись двери, и с гиком ввалились скоморохи, кривляясь и приплясывая.
– Играй плясовую! – закричали бояре. Загремели бубны, раздался свист. Скоморохи вынеслись на середину:
– Помощь эта – братская, – продолжал Дато вполголоса убеждать Хворостинина. – На земли грузинские надвигаются шаховы полчища. У нас, кроме собственной груди, стрел да шашек, ничего нет. Шах Аббас у себя с помощью голштинцев пушек наотливал множество. А чем преградить дорогу врагу, владеющему пушками? Шах ядовитую пакость в рыбьих пузырях возит, ослепляет в битве, заразных верблюдов на противника гонит. Устрой, воевода, хоть семь пушек, если больше не можешь.