Мастер Загадок - МакКиллип Патриция Анна. Страница 49

– Ты мог бы ответить на мои вопросы.

Только спустя несколько дней он вышел во двор, к мастерским. Рука его почти зажила, сила, от которой он успел отвыкнуть, возвращалась к нему. Моргон стоял на вытоптанном снегу, принюхиваясь к запахам, текущим из ближайшей кузницы. Мир казался успокоившимся под тихим серо-белым небосводом. Данан окликнул Моргона, тот обернулся. Король горы, закутанный в меха, положил руку на его плечо:

– Я рад видеть, что тебе лучше.

Моргон кивнул:

– Приятно выйти на воздух. Где Дет?

– Сегодня утром он вместе с Эшем поехал в Кирт. Они вернутся на закате. Моргон, я тут думал… Я хотел тебе дать что-нибудь, что бы помогло тебе… Я все раскидывал мозгами, пытаясь придумать, что именно. И вот мне пришло в голову, что бывают моменты в твоих странствиях, когда ты мог бы просто захотеть исчезнуть с глаз твоих врагов, от друзей, от мира, отдохнуть немного, подумать… Нет ничего более естественного, чем дерево в лесу…

– Дерево. – Что-то промелькнуло в его мыслях. – Данан, ты можешь меня этому научить?

– У тебя есть дар менять облик. Принимать облик дерева куда легче, чем облик тура. Ты только должен научиться быть неподвижным. Ты же знаешь, какой неподвижностью обладает камень или горсть земли.

– Когда-то знал.

– Ты знаешь – в глубине своей души. – Данан посмотрел на небо, потом на суетящихся, занятых своими делами работников, что сновали вокруг. – В такой денек, как сегодня, нетрудно стоять неподвижно. Пойдем. Еще некоторое время никто нас не хватится.

Вслед за Дананом Моргон вышел из Харте и спустился по извилистой тихой дорожке, и, пройдя еще немного, они оказались в лесах над Киртом. Их шаги глубоко отпечатывались на мягком снегу, вокруг высились сосны и ели, их ветви сгибались под тяжестью снега. Моргон и Данан шли молча. Вскоре они уже не могли видеть ни дороги, ни Кирта, расположившегося внизу, ни Харте, только темные неподвижные деревья окружали их. Тогда они остановились, прислушиваясь. Облака отдыхали в тишине, с которой составляли одно целое и неподвижные деревья, – тишина отпечаталась в каждой завитушке их коры, в каждом изгибе ветки, в тяжелых мантиях их иголок и заостренных верхушек. Кажется, опираясь крыльями на эту тишину, в небе парил ястреб и, чтобы не нарушать ее, нырнул вниз и исчез из виду. Через некоторое время Моргон повернулся к Данану, внезапно ощутив свое одиночество, но вместо короля увидел рядом с собой громадную сосну, молчаливо грезящую об Исиге.

Моргон не двигался. Пока он стоял неподвижно, холод пробирал его до костей, но, по мере того как молчание становилось его частью, изменяя его дыхание и сердцебиение, холод исчез, и Моргон почувствовал себя опустошенным, он стал лишь оболочкой зимней тишины. Окружавшие его деревья, казалось, испускают тепло, точно дома в Кирте, – тепло, которое защищает от зимы. Прислушиваясь, он неожиданно услышал шум в их жилах, несущих жизнь из глубин земли под снегом, под твердой, замерзшей почвой. Моргон чувствовал, что он сам укоренился здесь, включенный в ритм гор; его собственные ритмы отступили, потерянные за пределами памяти в окутывающей его тишине. Сквозь него проходило не выраженное словами знание о неспешно протекающих веках, о пронзительных ветрах, рожденных далеко за пределами этой земли, о том, как начинаются и кончаются времена года, о терпеливом, неспешном ожидании чего-то, что лежит глубже корней, что спит в земле еще глубже, чем основание Исига, что-то находящееся на границе бодрствования и сна…

Тишина отступила. Моргон пошевелился и ощутил странную скованность, словно лицо его превратилось в пласт древесной коры, а вместо пальцев выросли ветки. Дыхание, которого он сначала не замечал, вырывалось изо рта быстрыми белыми облачками.

Данан обратился к нему, и голос его прозвучал в такт неторопливому ритму тишины:

– Когда у тебя найдется минутка, попрактикуйся, чтобы ты мог при одной только мысли об этом перейти из состояния человека в состояние дерева. Но будь осторожен. Иной раз я забываю превратиться в человека. Я забываюсь, наблюдая, как горы тают в сумерках, как звезды расталкивают своим мерцанием темноту, словно самоцветы, вделанные в камень, пока Бере не приходит меня звать или пока я не услышу движения Исига подо мной и вспомню, кто я такой. Это очень успокаивает и дает отдых. Когда я слишком устану, чтобы жить дальше, я пройду так высоко вверх по Исигу, как мне только хватит сил, а потом остановлюсь и стану деревом. Если путь, избранный тобой, кажется невыносимым, ты всегда можешь ненадолго исчезнуть, и ни один волшебник или Меняющий Обличья на всей земле не найдет тебя, пока ты не будешь к этому готов.

– Благодарю тебя. – Звук собственного голоса удивил Моргона, заставив вздрогнуть, как будто он совсем забыл, что может говорить.

– У тебя – великая мощь. Ты воспринимаешь это так же легко, как кое-кто из моих детей.

– Это было просто. Так просто, что даже кажется странным: почему я никогда не пытался сделать этого раньше.

Моргон шел рядом с Дананом, пробираясь по протоптанной ими тропинке к большой дороге, все еще ощущая мирную зимнюю тишину. Голос Данана, в котором звучал его собственный внутренний покой, не нарушал этого ощущения.

– Помню, однажды, когда я был молодым, я целую зиму провел в облике дерева, чтобы понять, каково это. Я почти не ощущал течения времени. Грания послала рудокопов искать меня; она и сама ходила, но я ее даже не заметил, так же как и она не замечала меня. В этом облике ты можешь переживать жуткие бури, если это тебе понадобится по дороге к горе Эрленстар, – даже тур устает через какое-то время, когда бежит против ветра.

– Я-то выживу. А Дет? Он может менять облик?

– Не знаю. Никогда его не спрашивал. – Данан задумался. – Я всегда подозревал, что у него больше талантов, чем одна только игра на арфе, и все-таки не могу себе представить, чтобы он превратился в дерево. Не похоже, чтобы он когда-нибудь мог совершить подобное.

Моргон спросил:

– А какие таланты ты у него подозреваешь?

– Да, в общем, ничего такого, просто я бы не очень удивился, если бы он смог сделать что-нибудь необычное. Он ведь большей частью молчалив и никогда не выходит из себя… Вернее, он всегда весь в себе. Ты, вероятно, знаешь его лучше, чем кто-нибудь другой.

– Нет. Молчание – это я знаю… Иногда мне кажется, что это просто молчание, к которому привел его жизненный опыт, а иной раз – что оно становится молчанием ожидания чего-то.

Данан кивнул:

– Да. Но ожидания чего?

– Не знаю, – тихо ответил Моргон. – Но очень хотел бы знать.

Они вышли на дорогу. По ней грохотала телега, везущая выделанные шкуры убитых в окрестностях Кирта зверей. Кучер, заметив их, замедлил бег лошадей и остановил телегу. Они уселись в нее, и Данан, откинувшись на шкуры, сказал:

– Я интересуюсь Детом с того дня, как он однажды зимой, семьсот лет назад, пришел к моему двору и попросил, чтобы его научили старинным исигским песням в обмен на его музыку. Выглядел он точно так же, как теперь, а его игра на арфе… Даже тогда она казалась неземной.

Моргон медленно повернул к нему голову:

– Семьсот лет назад?

– Да. Я помню, что это случилось всего через несколько лет после того, как я услышал об исчезновении волшебников.

– А я думал… – Моргон осекся на полуслове. Колесо телеги подскочило на камне, скрытом в выбоине под снегом. – Так, значит, он не был в Исиге, когда Ирт делал для меня арфу?

– Нет, – удивленно ответил Данан. – Как он мог быть здесь? Ирт сделал эту арфу примерно лет за сто до основания Лунголда, а Лунголд – это место, где родился Дет.

Снова пошел снег, падая легко и бесцельно; Моргон посмотрел на черное небо с внезапным отчаянным нетерпением:

– Все опять начинается сначала!

– Нет. Неужели ты не чувствуешь там, в глубине земли? Конец…

В этот вечер Моргон сидел один в своей комнате, не двигаясь, устремив взгляд на огонь. Круг камней и кольцо ночи окутывали его знакомым покойным молчанием. Он взял в руки арфу, но играть не стал; пальцы его не спеша ощупывали края звезд. Наконец он услышал шаги Дета, и шкуры, закрывающие дверь в комнату, отодвинулись. Он поднял голову, встретил взгляд арфиста, когда тот входил, и послал в бездонные вопрошающие глаза осторожную мысль.