Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна. Страница 100

В честь свадьбы друга Саакадзе перевел всех молодых месепе Носте в глехи, а обмененных дедом Димитрия на десять аршин бархата и бурдюк вина у эзатского гзири мать и сестру Киазо, Дареджан, поселил в просторном жилище, дав им хозяйство и в помощь одного беглого месепе.

Квливидзе, перепивший всех на свадебной неделе, самодовольно теребя свои усы, восхвалял щедрость и благородство азнаура Саакадзе и даже сам швырнул несколько горстей монет распухшим от вина зурначам. Когда затих свадебный пир и Носте погрузилось в обычные будни, Саакадзе после долгих колебаний передал Дато письмо Нугзару и отдельно Русудан.

Для пышности посольства Дато сопровождали десять дружинников и двое слуг. Проехав Зедазенский монастырь, он спустился к Душети и, помня с конях, заночевал в сторожевом замке Арагвских Эристави.

На рассвете, любуясь синим шатром, украшенным огненным диском, Дато свернул к Арагвской долине, покрытой цветущим ковром пунцовых маков. Как ни был подготовлен Дато к богатству князя Нугзара, но, подъезжая к Ананури, поразился великолепию столицы Арагвских Эристави. Только теперь понял он, какую победу одержал Георгий, покорив сердце владетельного князя.

«А вдруг раздумала? Сейчас Нугзар необходим, а если Русудан в Носте не поедет, князья не постесняются с азнаурским союзом. Хорошо — только землю и хозяйство отнимут, а если и головы захотят взять?»

Встревоженный Дато застучал в ворота энергичнее, чем полагается гостю.

Как лоза, выпрямилась Русудан, услышав имя гостя. Нугзар, улыбаясь, посоветовал подождать, пока азнаур не переоденется с дороги. Но не одну Русудан взволновал приезд посла. Нато рвала тонкие кружева лечаки.

— Сам не приехал, неужели еще не князь. Тогда… — Нато рванулась к двери.

На малом дворе Дато передал княжне подарок. Русудан с гордостью осматривала белоснежного коня под черным сафьяновым седлом: только Георгий мог прислать невесте такой подарок.

Княгиня хотела возмутиться, но вдруг смягчилась. Дато с низким поклоном передал ей тонкую серебряную ткань, затканную бледно-розовыми бабочками, скрыв, конечно, о специальной поездке Папуна в Иран за драгоценной тканью и другими подарками.

Нугзар любовался белыми цаги, обсыпанными бирюзой, Зураб — дамасским клинком, Баадур — кинжалом для медвежьей охоты. Но предусмотрительный Георгий не забыл и мамку Русудан, и Дато изящно накинул на плечи взволнованной старухе щелковую тебризскую шаль.

Ночью князь заперся с послом. Письмо распалило князя. Как!.. Арагвского Эристави смеют оскорблять? Избранника княжны лишают заслуженного княжеского знамени? Тогда пусть вспомнят доблесть Нугзара! Он покажет Метехи, сколько у Эристави друзей, он напомнит, как воюет Нугзар. Он разобьет крепкие стены Метехи, не раз защищаемые мечом Арагвских Эристави.

Долго бушевал возмущенный князь. Напрасно Дато силился объяснить князю, что месть Шадимана относится только к Саакадзе. Нугзар не слушал, свирепея от собственной ярости.

Встревоженная тайной беседой отца с Дато, Русудан рано утром послала мамку в комнату гостя.

— Я ждал приглашения, прекрасная Русудан, привез письмо от Георгия и слово имею сказать…

Прочтя письмо, Русудан побледнела от гнева. Упрямо сдвинулись изогнутые брови. Так вот в чем месть царицы! Неужели она думает, Русудан позволит смеяться над собою?

Русудан в волнении зашагала по ковру.

Дато, вздохнув, подумал: «Нехорошо, когда женщина крепко ногу ставит. Нино тенью скользит… но Нино не умеет бороться с царицами». И вслух сказал:

— Это, княжна, за внимание к тебе царя Георгия царица мстит: пусть Русудан подождет, пока Саакадзе князем станет. Она думает, с азнауром ты свое имя не свяжешь.

Дато пристально смотрел на Русудан и вдруг испуганно отступил к двери. Ему показалось, что дрогнули каменные стены, загрохотал гром, зазвенели стекла.

Но нет, это так смеялась грозная Русудан.

«Клянусь жениться только на девушке с птичьим голосом», — подумал изумленный Дато.

— Проклятая колдунья, — сверкая глазами, вскрикнула Русудан, — как смеет думать, что мое счастье в ее руках? При жизни царя дрожала передо мной, а отравила мужа — госпожой над Русудан хочет стать?.. Пусть посмотрит, как я умею покоряться, пусть…

— Княжна, не подумай плохого, голову положу, если войну захочешь, но… выслушай, княжна… Многие на стороне царицы. Каждый за себя хлопочет, винить нельзя… Доблестный Нугзар не подозревает, лучше, княжна, осторожней быть… Георгий любит тебя, большим сердцем любит… Царь княжеское звание тоже из-за гнева не дал… Не сердись, княжна, должен так говорить. Георгий нужен Картли, азнаурам нужен. Широкие, страшные мысли у Георгия… Он — наш, и если тоже станешь нашей, забудешь про мелкие тревоги. Георгий будет князем, но… думаю, не от царицы получит… сам возьмет. Гордиться этим должна.

— Спасибо, дорогой Дато.

Русудан протянула руку. Дато упал на колени, с глубоким уважением поцеловал дрожащие, холодные пальцы, но невольно подумал: «Лучше, когда у женщины маленькая рука».

— Спасибо, друг, хорошо сделал, остановив меня… Мне Георгий нужен, а не княжество, ради матери ждала… Передай Георгию, через месяц свадьба. Пусть поспешит сюда с Тэкле и друзьями. Скажи — Русудан один раз умеет любить и все, предназначенное судьбой, разделит с ним. Отца уговорю не затевать ссоры с Метехи, после отомстим.

Русудан мрачно улыбнулась.

— О свадьбе княжны Русудан Эристави Арагвской и азнаура Георгия Саакадзе долго будут помнить царский и княжеские замки. К вам перехожу, Дато…

Она села и тихо провела рукой по упрямому лбу. Дато с робостью рассматривал застывшее лицо Русудан… «Такой только царицей или женой Георгия Саакадзе быть», — подумал он и со стыдом поймал себя на мысли: Русудан — единственная женщина, в которую он бы не смог влюбиться.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Простота приемов, сравнительная доступность, откровенность совещаний и своеобразная патриархальность царского быта ушли в прошлое вместе с Георгием X.

Шадиман, подражая роскоши персидского двора, резко изменил жизнь замка. С детства привив Луарсабу любовь к блеску, восточной изнеженности и церемониям, он легко добился замещения придворных должностей более блестящими княжескими фамилиями. Только начальником метехской стражи, в должности, занимаемой по наследству, по-прежнему остался князь Баака Херхеулидзе. Шадиман строго подобрал новую свиту.

Луарсаб для молодых князей ввел особое украшение из драгоценностей: розы прикалывались алмазной булавкой, на папахах блестели драгоценные камни, на груди монисто. Подражая ему, молодые князья стали носить на мизинце правой руки сапфир.

Замок заново выкрасили в цвет изумруда с белым, слуги Луарсаба получили одинаковую с цветом замка одежду. Покои Луарсаба украсились шелковыми керманшахскими коврами. На стенах ожила живопись Ирана, Индии и Аравии. Кватахевские художники неустанно украшали стены фресками.

Час еды Луарсаба извещался сазандарами, час выхода из покоев боем в медный дапи, час сна — свирелью, после чего в замке не смели громко разговаривать. Луарсаб, восхищенный железной рукой Шадимана, охотно сбросил скучное бремя царских дел на его плечи. Только подпись по осторожному совету Баака оставил за собой: нехорошо подвергать подданных сомнениям в подлинных желаниях царя.

Такой мерой Баака надеялся ущемить безграничную власть Шадимана.

Похорошевшая Мариам, всецело подчиняясь Шадиману, поспешила многое изменить в обычаях Метехи. Каждое воскресенье из-за траура устраивался только малый пир, приглашалась преимущественно молодежь. По прихоти царицы княжны стали надевать на голову золотые обручи, унизанные драгоценными камнями: лучше глаза видны. Замелькали пестрые платья и расшитые багдадским бисером бархатные туфли. Танцовщицы звенели восточными ожерельями. Охоты, турниры, состязания — все это процветало ради отвлечения Луарсаба от запутанных дел Картли.