Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна. Страница 129
На синем небе маячит цепь настороженных башен. Но не видны копья кизилбашских сарбазов, не видны фески упрямых бешли, не видны вздыбленные кони янычар.
Только в густом мраке шуршат леса, тихо крадутся тени, хрустит приозерный камыш. Осторожные чувяки тревожат лощину. Крадутся по Картли торопливые шорохи, из деревни в деревню перебрасываются огненными птицами острые слова.
Прикрылись деревни щитом покорности, в колчанах меткие стрелы нетерпеливо дрожат.
Боязливо оглядываясь, пригибаются друг к другу крестьяне. Торопливый шепот будоражит желание, опускают покорные руки плуг, опускают топор, хватают шашки, кинжалы, скользят в ночную тишь.
Мокнет шерсть в реках, замирают прялки в руках, безжизненно виснет спица, озадаченно мычат коровы, сиротливо бродят куры. Сбились в тесный круг крестьяне, крестятся, роняют слезы.
— Женщины, женщины, у князя Шадимана все месепе под ярмом ходят, как сухой кизил стали… Для девушек солнце закрыл князь, на год запретил жениться дружинникам.
— Напрасно думает, такое не удержит, уже многие к Саакадзе бежали.
Разрывая на себе рубаху, полуслепой старик в безумной пляске призывает бежать к Моурави, спасение там от озверелого князя Джавахишвили, выколовшего глаза пойманным глехи.
— Горе нам, люди, князь Амилахвари долю наполовину уменьшил, работы вдвое прибавил… Детей отнял, если старший убежит, в рабство к туркам продает.
— Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали…
— Люди, люди, светлейший Баграт в подземелье стариков на цепи держит, заложницами девушек в сарае запер: если молодежь убежит, стариков задушат, девушек в гарем продадут.
— Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали.
— Люди, князь Качибадзе у всех дружинников копья отобрал, оружие спрятал; мсахури из деревни никого не пускают, ночью стерегут, собаками ловят, волосы режут, хозяйства отнимают…
— Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали…
Ползут шорохи, опутывают Картли слухи, тревожит Картли ожидание.
— Не бойтесь, люди, Саакадзе в Цвели сам ночью прискакал, обещал детей спасти, обещал…
— Не в Цвели, в Мицоби, старый Пануш сам видел…
— Богом клянусь, в Аркивани был…
— Великий Моурави в одно время в двух местах может быть… Конь тайные крылья имеет.
— Люди, люди, готовьте стрелы, в Атании наш Моурави был, всех глехи выкупил от разбойника князя Чиджавадзе!
— Не только глехи, месепе больше любит: от бешеного князя Магаладзе много месепе отбил.
— Старый Павле говорит — от князей все будет для народа отнимать…
— Как от врагов… Берите сабли, берите копья.
— Трудно от князей отнимать, силы мало…
— Сурам показал, как мало… Землю будет Моурави народу раздавать.
— Моурави не допустит продавать детей, не пустит народ душить, бегите, дружинники, в Носте…
— Люди, люди, точите шашки, седлайте коней, скачите в Носте, не бойтесь, там большое сердце к народу Моурави держит.
И с неудержимой силой мчался людской поток в уже захлестнутое живыми волнами Носте.
Саакадзе угадал, задержать стихию не в его власти. Подхваченный ураганом неизбежности, Моурави летел навстречу преждевременной грозе, но он твердо помнил: ни один не должен вернуться обратно разочарованным, иначе погибнет многолетнее усилие, надолго заглохнет пробужденная ярость, и снова черное рабство задушит картлийскую землю…
И народное ополчение вооружалось…
Громко о настоящей цели не говорили, случайным любопытным, очевидно подосланным князьями, охотно рассказывали о приготовлении к царскому смотру.
Громко не говорили, но все знали — надвигается борьба, долгожданная борьба… Надвигаются кровавые тучи, беспощадно звенят стрелы, рука яростно потрясает меч, но кто бросит на замки князей ярость народа? Кто поможет выполнить назначенное?
С мучительной ясностью Саакадзе понял: он одинок.
Верная дружина «барсов», с полуслова схватывающая мысли Моурави, суровый Зураб, беспощадно идущий к намеченной цели, Мирван Мухран-батони, не подозревающий истины, согласившийся помочь в истреблении партии Шадимана, зоркая Нестан, следящая за настроением Метехи, Хорешани, предназначенная быть при Луарсабе… Даже простодушный Гиви стоил десятка опытных в боях азнауров…
Один, без поддержки преданных сподвижников, неустрашимых воинов и тонких политиков.
Смелый союз азнауров не мог охватить властные мысли, — не всегда понимал, но еще более странно — не хотел воплотить в жизнь все планы Моурави.
Только исхудалый, с воспаленными глазами Эрасти с двадцатью разведчиками, словно одержимый, мчался из деревни в деревню с приказом Моурави быть готовыми к выступлению по его сигналу. И только хмурый, потерявший сон Папуна, обремененный заботами, чем прокормить и одеть пол-Картли, знал, какая пропасть раскрылась перед Моурави…
Сначала проскакал амшинский отряд. Алые башлыки скрылись за орлиными холмами. Следом мчались легкоконные дружины. В полуверсте, развевая знамена, тянулись ощетинившиеся копьями квадраты.
Ежегодный смотр стягивал царские и азнаурские войска к Метехи.
Шадиман посоветовал царю превозмочь усталость, дабы не огорчить Моурави отказом в смотре войск, и тбилисские ворота проглатывали дружины за дружинами.
Перекрестки дорог, духаны, базары кишат лазутчиками. Неожиданно в Арали вспыхнул бунт, исчезли гзиревские кони, а на рассвете у паперти нашли убитого священника.
Черный башлык и Отар тихо выскользнули из пылающего Арали, но на повороте, словно из-под земли, вырос на коне хевсур, закованный в латы и с опущенным забралом.
Хевсур вплотную подскакал к Отару, поднял забрало. Едва успел изумленный Отар крикнуть: «Ты?! Киазо?!», как тяжелый хевсурский меч опустился на голову Отара, и мертвый Отар скатился с коня, запутавшись ногой в стремени.
Хевсур быстро опустил забрало, посмотрел вслед уже далеко ускакавшему Черному башлыку и скрылся за поворотом.
И вскоре бунты и пожары растеклись по придушенным деревням.
Перепуганные купцы по благоразумному совету неожиданных «друзей» просили у царя защиты от надвигающегося народного возмущения.
Спешно съехались князья на чрезвычайное совещание, и перед Луарсабом раскрылось обожженное лицо Картли: переполненное беглыми крестьянами Носте готовится к войне. Саакадзе подстрекает к убийству священников. Служители святой церкви из деревни бегут. Дерзкие разбойники даже у гзири коней воруют, владетели без большой охраны мсахури не рискуют выезжать на охоту… Скоро вся Картли будет перерезана плебеями… Возмущение плебеев против господ, против освященного веками порядка…
Князья не намерены подвергать жизнь и имущество опасности. Необходимы решительные меры… Княжества Картли ждут царского слова…
— Разве царю не видно? Саакадзе против трона и замков замышляет.
— Что князья предлагают?
— Немедленно расторгнуть брак, позорящий картлийский трон с тех пор, как сестра Саакадзе стала царицей.
— С лица Картли смести Саакадзе, замышляющего измену.
— Его смертью успокоить царство и спасти трон и замки.
— Иначе князья сами прибегнут к решительным мерам, а царь пусть один останется во власти плебея.
Луарсаб грозно, с негодованием отверг домогательства о расторжении брака: пока Луарсаб царь, царицей будет Тэкле. Но, сильно поколебленный в верности Саакадзе, царь обещал расследовать действия Моурави, и тогда совместно с князьями он придет к необходимому решению…
Саакадзе срочно вызван в Метехи.
По совету Шадимана царь потребовал объяснения в присутствии князей.
Саакадзе окинул быстрым взглядом князей, угрожающе сдвинувшихся в полукольцо: какой безграничной ненавистью пылают их лица, как отвратно подергивает острыми плечами Джавахишвипи, как кровожадно облизывает толстую губу Магаладзе, как свирепо Андукапар выбивает костлявыми пальцами дробь на эфесе меча, как нелепо выкатил Симон свои налитые кровью глаза.
Сказать при всех? Сказать о желании союза азнауров уничтожить княжескую власть? Вот теперь, почти завтра, окружить Метехи, пленить Шадимана, сеятеля рабства, окружить могущественные замки, насильно заставить царя остаться одному у власти? Саакадзе усмехнулся. Сказать сейчас: «Царь и народ» — и пасть изрубленным шакалами и погубить дело? Нет, тайна раскроется своевременно. Сказать царю… Наедине? Но разве уже не было опыта?.. Рисковать всем?.. Нет, и на это не пойдет Моурави…