Мистериум - Маккормак Эрик. Страница 8

В тот вечер в «Олене» Митчелл отвел меня в номер рядом с комнатой Кёрка. Отодвинул в сторону гардероб и показал мне в стене аккуратное отверстие на уровне глаз. Ковер под отверстием был изрядно вытоптан.

— Сегодня пользуйтесь, — сказал Митчелл, оставляя меня.

Через отверстие, сквозь решетку и вазу с бумажными тюльпанами, я видел большую часть номера Кёрка. Поэтому я устроился и стал ждать. Ждал я долго.

Время тянулось, и я уже было решил, что потеряю целую ночь. Но около одиннадцати я услышал голос в коридоре и занял свой пост. Через дырку я увидел, как дверь в соседний номер открылась и вошли Кёрк с Анной. Он говорил, она молчала. Он включил свет и закрыл дверь, отгораживаясь от всей остальной вселенной. Кёрк обнял Анну и поцеловал.

— Анна, Анна. — Я слышал, как он снова и снова повторяет ее имя.

Она прошептала ответ, не предназначенный для моих ушей.

Все еще стоя, Кёрк бережно стянул с нее через голову зеленый свитер; потом стал нащупывать застежку на лифчике. Но тут Анна сказала:

— Подожди минутку, — потянулась и выключила свет.

Какое разочарование: моя любовь к ее наготе никогда не меркла.

Минуту я слышал только шуршание и шепот в темной комнате, скрип кроватных пружин. Потом в свете уличных фонарей проявились контуры письменного стола, стула, двери. И постепенно стали видны их тела на постели. В комнате стояла душная жара, им незачем было укрываться одеялами. Он что-то отчаянно ей говорил — мне казалось, слова нежности и страсти. Потом две фигуры слились в единое корчащееся существо, белое чудовище о многих конечностях. Корчи стали быстры и ритмичны, слышались судорожные вздохи и знакомые вскрики Анны. Потом чудовище опять распалось на два существа — они лежали, не двигаясь. И через некоторое время до меня донеслись голоса: Анна и Кёрк тихонько беседовали.

Я слушал их и завидовал этому обмену словами в близости больше, чем физической любви. В основном говорил Кёрк — тычась в Анну; время от времени я, кажется, слышал, как он говорит «люблю» — однако не улавливал ее ответа. Но вскоре Анна села и — я знал, что она так сделает, — громко сказала:

— Ты должен мне кое-что сказать, Кёрк. От этого зависит очень многое. — Она сделала глубокий вдох. — Это ты учинил весь этот вандализм?

Долгая пауза.

— Почему ты спрашиваешь? — откликнулся Кёрк. Голос измученный.

Но Анна твердо выучила свое задание:

— О чем ты говорил с Адамом Свейнстоном?

Она сидела, обхватив руками колени, и ждала ответа; свет с улицы мягко освещал ее тело. Кёрк по-прежнему лежал.

— За мной следили?

— Что тебе говорил Свейнстон? — Анна была непреклонна.

Он ответил далеко не сразу и вновь вопросом на вопрос:

— Анна, ты знаешь, что произошло здесь, в Каррике, очень давно?

— Ну при чем тут ты? — Она почти умоляла его: — Почему ты не можешь об этом забыть? Пожалуйста, оставь это.

— Не могу.

Тогда я должна оставить тебя, — сухо сказала она.

— Раз должна, значит, так тому и быть, — ответил он.

Когда он произнес эти слова, было около полуночи. Я видел, как Анна встала с кровати и на ощупь пробралась вдоль стены к двери, к выключателю. Нашла его, включила свет и принялась одеваться, не думая о том, чьи взгляды, быть может, наблюдают за ней.

Кёрк тоже вылез из постели; его жилистое тело было намного темнее, чем ее. Он хотел проводить ее домой, но она сказала, что прожила в городе Каррике всю жизнь и найдет дорогу без помощи чужака. Делая вид, что помогает ей одеться, Кёрк гладил Анну, водил руками по ее телу, будто пальцами просеивал семена. Она отвела его руки, закончила одеваться и ушла, не сказав больше ни слова.

В темноте, после того как Анна ушла, Кёрк долго стоял у окна. Текли минуты, но он не двигался: думаю, смотрел, как она идет через Парк, входит в лавку. Потом он снова очень медленно лег в постель.

Уже далеко за полночь я спустился вниз, миновал пустой вестибюль и вышел на улицу. Хорошая погода сменилась туманом и холодной моросью. Туман в Парке был таким густым, что на той стороне всё будто стерли с лица земли. Я пошел длинной дорогой — освещенной. Забавно было смотреть, как под каждым фонарем моя тень убегала от меня, торопясь спрятаться под крышкой темноты.

Во вторник, шестого февраля, в полдесятого утра, я стоял за аптечным прилавком и готовил новую партию особого отцовского эликсира. Зазвонил телефон.

— Роберт. — Звонил городовой Хогг. — Приходи в Библиотеку. Тут что-то случилось.

Из окна я уже видел, как Анна идет через Парк; я поскорее застегнул плащ и поспешил наружу, чтобы пойти вместе с ней. Утреннее солнце (то, что от него оставили восточные облака) затмилось оранжевым нимбом. Воздух был спокоен. Мы вброд пересекли лагуну низко висящего тумана. Монумент был рострой затонувшего корабля; дымчатые каналы разделяли дома на дальнем берегу.

У входа в Библиотеку мы пробрались сквозь стайку встревоженных горожан. Я сказал им, что мы знаем не больше их. Мы взошли по шести вытертым гранитным ступеням к тяжелой деревянной двери, я открыл ее и пропустил Анну вперед; мы поднялись по гулкой лестнице на площадку, затем через стеклянную дверь прошли в саму Библиотеку.

Казалось, внутри все аккуратно, как обычно. Однако даже в теплом плаще я чувствовал, какой здесь жуткий холод; и непривычно резко пахло мастикой. Пар нашего дыхания вырывался изо рта, будто мы попали в чужеродную стихию. В дальнем углу читального зала за последними рядами книжных полок слышались голоса и стук шагов на деревянном полу. Мы направились туда.

Городовой Хогг держал платок у самого носа и взирал на поразительную картину: крошечный водопад в таком месте, где не может быть никакого водопада. И все же водопад был — белая пена медленно текла сверху и вскипала дымкой внизу. Сей водопад, который не мог быть водопадом, покрывал всю дверцу одного из книжных шкафов. На шкафу еще виднелась надпись: «КАРРИК: КНИГИ, ЖУРНАЛЫ И ГАЗЕТЫ».

— Кислота! — Это сказала мисс Балфур. Она стояла возле шкафа и видела, как мы вошли. — У городового создалось впечатление, что это какая-то кислота. — Ее родимое пятно съежилось и скрылось из виду, а нос на пергаментном лице посинел. Голос мисс Балфур раздавался по всей Библиотеке, пока она растолковывала: — Он полагает, кто-то облил кислотой наши книги.

В нос мне проникло нечто резкое, но не имеющее запаха. Сквозь пену я видел разъеденные книжные корешки, расплывающиеся названия. Кислота уже взялась коробить даже деревянные полки, и они теперь выглядели так, будто со временем могут снова обратиться в деревья.

— Если это либрацетная кислота, — сказал я городовому, — лучше ничего не трогать. Она очень едкая.

— Посмотрите, — сказала мисс Балфур. Она показывала на доску библиотечных объявлений возле полок. На доске грубо набросали женскую фигуру с нарочито обведенными грудями и промежностью. На вытянутой шее выделялось пятно — словно третий сосок.

Городовой Хогг вытирал нос платком. Он морщился от холода и кислоты.

— Взгляните-ка, — сказал он и показал нам красный круг, нарисованный на боку шкафа краской из баллончика. Потом спросил меня: — Мы можем что-нибудь сделать с книгами?

— Чтобы нейтрализовать эту кислоту, нужны по меньшей мере сутки, — сказал я. — Книги погибли.

Делать больше нечего. Мы вчетвером постояли и посмотрели, как пена мягко разъедает книги. Затем ушли. Анна не произнесла ни слова.

На ступеньках собралось еще больше горожан. В толпе были Готорн и Кеннеди с женой; Томсоны, Хьюсон и Камерон. Городовой Хогг кратко поведал им об уничтожении книг. Стояло тихое утро, люди спокойно слушали. Если кто-нибудь видел или слышал что-нибудь полезное, сказал городовой, я буду в Околотке весь день; приходите — поговорим. Я заметил, что Анна раз или два глянула на окно Кёрка в «Олене», но не увидел там никаких признаков жизни.

Потом городовой и мы с Анной пошли через Парк. У своих дверей Анна не пригласила нас зайти на чашечку кофе как обычно поступала. Городовой тихо заговорил: