Цирк - Маклин Алистер. Страница 5

— А если я откажусь?

— Мы просто аннулируем турне.

Бруно взглянул на Фосетта.

— Тогда мистер Ринфилд потеряет прибыль. И это будет стоить вашему правительству миллион долларов.

— Нашему правительству. Мы готовы положить за это и миллиард.

Бруно перевел взгляд с Фосетта на Ринфилда, потом обратно на Фосетта и отрубил:

— Я согласен!

— Великолепно. Примите мою благодарность и благодарность вашей страны. Теперь детали...

— Мне не нужна благодарность моей страны, — мрачно, но без обиды, произнес Бруно.

Фосетт попытался поразмышлять над значением его ответа, но сразу же отказался от этого.

— Как вам угодно. Детали, о которых я упомянул, могут и подождать.

Мистер Ринфилд, мистер Пилгрим говорил вам, что мы были бы благодарны, если бы взяли с собой в турне еще двух человек.

— Нет. Выясняется, что мистер Пилгрим не сообщил мне массу вещей.

— Мистер Пилгрим знает, что делает. Не было необходимости обременять вас деталями, пока вы не дали согласия на сотрудничество. Эти двое доктор Харпер и наездница Мария Хопкинс. Это наши люди, весьма нужные для нашего дела. Есть вещи, которые я должен сначала согласовывать с мистером Пилгримом. Скажите, Бруно, почему вы согласились? Должен предупредить вас, что это может быть чрезвычайно опасным делом, а если вас схватят, мы вынуждены будем отречься от вас. Так почему?

Бруно пожал плечами.

— Кто знает? Может быть много причин, которых нельзя объяснить даже самому себе. Может быть, благодарность. Америка приняла меня к себе, когда собственная страна выгнала. Здесь живут люди, которым я хочу отплатить благодарностью. Я знаю, что в стране, где я родился, имеются опасные и безответственные люди, которые без колебания могут применить это оружие, если оно существует. И потом, вы сказали, что я очень подхожу для этого задания. Каким образом, этого я еще не знаю, но если это так, то как я могу позволить другому занять мое место? Не только потому, что он может провалиться, выполняя это задание, но он может даже погибнуть при этом. Я бы не хотел иметь ни того, ни другого на своей совести, — он слабо улыбнулся. — На меня ложится очень большая ответственность.

— А настоящая причина?

— Я просто ненавижу войну...

— М-м-м... Не тот ответ, что я ожидал, но достаточно честный. Фосетт поднялся. Спасибо, господа, за ваше время, за ваше терпение и ваше понимание. Обратно вас отвезут.

— А вы сами? — поинтересовался Ринфилд. — Как вы доберетесь до конторы мистера Пилгрима?

— У нас с хозяйкой полное взаимопонимание. Уверен, что она обеспечит меня каким-нибудь транспортом.

Фосетт, подойдя к апартаментам Пилгрима — тот жил и работал в одной комнате — достал ключи, но тут же убрал их. Пилгрим не только не запер, но даже плотно не прикрыл свою дверь. Фосетт толкнул дверь и вошел внутрь.

Первой мыслью было, что он несколько погорячился, уверяя Ринфилда в том, что Пилгрим знает, что делает.

Пилгрим лежал на ковре. У того, кто уложил его туда, вероятно, была достаточно большая коллекция кинжалов, так как он даже не потрудился вытащить всаженный по самую рукоять в его шею.

Смерть, по всей вероятности, наступила мгновенно, поскольку на рубашке не было крови. Фосетт присел на колени и взглянул в лицо убитого.

На нем было то же безмятежное спокойствие, что и при жизни. Пилгрим не только не знал, кто его ударил, но он даже не знал, что его ударили.

Фосетт поднялся, подошел к телефону и поднял трубку.

— Доктора Харпера, пожалуйста. Пускай немедленно придет сюда.

Доктор Харпер не походил на стандартный тип доброго врачевателя, но в другой роли его трудно было представить. В нем было все, что требуется медику. Он был высок, строен, и носил очки. Его внешность была вполне внушительной: этому способствовала седина на висках, а его очки придавали его взгляду особенное выражение. Очки — большое подспорье для врача: пациенту никогда не угадать, здоров он или ему осталось жить всего несколько недель. Одежда на нем была так же безупречна, как и у покойника недельной давности, которого никто не трогал на секционном столе в морге.

Стоя у трупа, он задумчиво смотрел на него. У него была с собой медицинская сумка, но ею он пользоваться не собирался.

— Итак, это все, что вы знаете о сегодняшнем вечере? — спросил он.

— Все.

— Ринфилд? В конце концов, он единственный, кто знал. До этого вечера, я имею в виду.

— До этого вечера он не знал многих деталей. И у него не было возможностей, ведь он был со мной.

— Существуют еще сообщники.

— Ерунда! Подождите до встречи с ним. Его досье безупречно. Не думайте о нем так, ведь Пилгрим потратил на него столько дней. Его патриотизм вне сомнений. Меня не удивит, если у него на груди окажется татуировка «Боже, спаси Америку!» Однако, как вы считаете, он успеет вовремя подготовить свой цирк, вернее, большую часть его, к поездке в Европу, если это понадобится?

— Не очень, вероятно, при данных обстоятельствах.

— Я полагаю, что сюда стоит вызвать Бруно. Чтобы показать, на что именно он идет. И мы немедленно должны известить Адмиралтейство. Не займетесь ли вы этим, пока я вызову Баркера и Мастерса?

Доктор Харпер все еще висел на телефоне, когда прибыли Баркер и Мастерс.

— Доставьте сюда Ринфилда и Бруно, — произнес Фосетт. — Скажите им, что они срочно нужны, но ничего не сообщайте о случившемся. Проведите их через черный ход. И побыстрей!

Фосетт прикрыл за ними дверь, но запирать ее не стал. Харпер повесил трубку.

— Мы скроем это. По данным Адмирала, единственного, кто был в курсе дела, у Пилгрима нет близких родственников, поэтому для всех он скончался от инфаркта, клянусь Гиппократом! Адмирал скоро прибудет.

Фосетт мрачно заметил:

— Думаю, что должен прибыть. И будет очень счастлив от всего этого.

Пилгрим был у него как бельмо на глазу, и не для кого не секрет — основной претендент на кресло Адмирала. Ну, ладно, надо пригласить пару ребят, чтобы они поискали тут отпечатки пальцев, хотя вряд ли они тут что-то найдут.

— Вы так уверены?

— Да. Тот, кто хладнокровно оставляет орудие убийства на месте преступления, должен быть весьма уверен в себе. А вы заметили, что он лежит ногами к двери?

— Ну и что?

— То, что тело так близко к двери, без сомнения, доказывает, что Пилгрим сам открывал дверь. А повернулся бы он спиной к подозрительному человеку? Как бы там ни было, убийца был человеком Пилгрима, которого он не только знал, но и доверял.

Фосетт был прав. Два эксперта, пришедшие со своими коробочками, ничего не обнаружили. Те места, где наверняка должны были быть отпечатки пальцев — рукоятка кинжала и дверная ручка — были тщательно протерты. Они уже собирались уходить, когда в комнату без стука вошел мужчина.

Адмирала можно было принять за любимого дядюшку или даже за преуспевающего фермера, или, наконец, за того, кем он был — флотского адмирала в отставке. Дородный, краснолицый, с шевелюрой цвета перца с солью. Он излучал властность и выглядел лет на десять моложе своих 55 лет.

Адмирал уставился на труп, лежащий на полу, и все его показное добродушие мигом покинуло его. Он резко повернулся к Харперу:

— Причину смерти уже установили? Сердце, конечно...

Доктор покачал головой.

— Тогда сделайте это и отправьте тело Пилгрима в морг.

— Нам бы немного подождать, сэр. Я имею в виду морг. Тут должны подойти два человека — владелец цирка и наш последний новобранец. Я убежден, что они непричастны к этому, но очень интересно понаблюдать за их реакцией. Ну и посмотреть, останутся ли они с нами после этого, — закончил Фосетт.

— Какие гарантии вы можете дать, что они, выходя отсюда, тут же не бросятся к ближайшему телефону? Ни одна газета страны не упустит такую сенсацию.

— Вы думаете, мне это не пришло в голову, сэр? — в голосе Фосетта появились сердечные нотки. — Гарантий нет. Это всего лишь мое мнение.