Дорога пыльной смерти - Маклин Алистер. Страница 21

— Этому может быть полдюжины причин.

— А его зрение?

— Его глаза вполне в нормальном состоянии. А о его зрении ничего пока сказать не могу. Бывают случаи, когда глаза сами по себе здоровы, но в глазном нерве имеются какие-то повреждения. — Врач поднялся. — Сделанных анализов недостаточно. Мне нужно провести серию проверок. К сожалению, не сейчас, потому что я опаздываю. Не сможет ли он зайти позже, скажем часов в семь вечера?

Мак-Элпайн ответил утвердительно, с чувством поблагодарил доктора и вышел. Уже подходя к Харлоу, он заметил в его руке сигарету, вопросительно посмотрел на гонщика, снова перевел взгляд на сигарету в его руке, но так ничего и не сказал. Так же молча оба покинули госпиталь, подошли к «остину» Мак-Элпайна и тронулись обратно, в направлении Монца.

Харлоу первым нарушил молчание, спросив миролюбиво:

— Поскольку я являюсь заинтересованным участником этого действа, то не могли бы вы мне сообщить, что сказал врач?

— Он еще не пришел к конкретному выводу, — сухо ответил Мак-Элпайн. — Он хочет провести серию анализов. Первый из них сегодня вечером в семь часов.

— Предполагаю, что никакой необходимости в этом нет, -так же миролюбиво заметил Харлоу.

— Как это надо понимать? — глянул на него с недоумением Мак-Элпайн.

— В полумиле отсюда есть придорожная закусочная. Остановите там, пожалуйста. Нам надо поговорить.

В семь часов вечера, когда Харлоу должен был находиться в госпитале, Даннет сидел в номере у Мак-Элпайна. Настроение у обоих было как на похоронах. В руках оба держали высокие стаканы с шотландским виски.

— Иисус! Так он и сказал? Сказал, что у него начали пошаливать нервы, что он дошел до ручки и просит тебя найти возможность расторгнуть его контракт? — спросил Даннет.

— Именно так и сказал. Не стоит больше ходить кругами, сказал он. Не надо обманывать других и тем более обманывать самого себя. Бог знает, какое ему потребовалось мужество и сила воли, чтобы сказать так.

— А шотландское виски?

Мак-Элпайн отхлебнул из стакана и надолго вперился взглядом в пространство.

— Смешно, ты не поверишь. Он сказал, что не переносит это чертово пойло и в действительности никогда его не пробовал, за что и благодарен судьбе.

Настала очередь Даннета отхлебнуть своего виски.

— Что же теперь ожидает его? Только не считайте, Джеймс, что я не представляю себе, какой это для вас удар — потерять лучшего гонщика мира! Но сейчас я все внимание сосредоточил бы на Джонни.

— Я тоже. Я очень беспокоюсь о нем. Но что делать? Что делать!

А человек, заставивший всех так волноваться все это время, являл собой образец спокойствия и бодрости. Стоя перед зеркалом в своем номере, Джонни Харлоу то насвистывал, то вдруг умолкал, улыбаясь каким-то своим мыслям. Наконец он облачился в куртку, вышел из номера, спустился в вестибюль, заказал оранжад в баре и сел за ближайший столик. Едва он успел отпить глоток, как вошла Мэри. Заметив Харлоу, она подсела к нему за столик, сжала обеими руками его руку.

— Джонни! — воскликнула она. — Ох, Джонни!

Харлоу посмотрел на нее печально.

— Отец сейчас сказал мне. Что же мы будем теперь делать? — спросила она, заглядывая ему в глаза.

— Мы?

Она глядела на него долгие секунды без всяких слов, наконец отвела глаза и сказала:

— В один день пришлось потерять сразу двух лучших друзей.

— Двух... о ком это ты?

— Я думала, ты знаешь. — И вдруг слезы потекли по ее щекам. — У Генри стало плохо с сердцем. Он решил уйти.

— Генри? Мэри, дорогая! — Харлоу ответно пожал руку девушки и посмотрел на нее в упор. — Бедный старый Генри! Что же теперь ожидает его?

— Об этом не волнуйся, все будет хорошо, — вздохнула она. — Папа позаботится о нем в Марселе.

— Тогда все действительно хорошо, ведь Генри было очень тяжело в последнее время работать.

Харлоу несколько секунд молчал в задумчивости, потом ласково освободил свою руку из все еще сжимавших ее рук Мэри.

— Мэри, я люблю тебя. Знаешь ты об этом? Подожди меня здесь немного.

Минуту спустя Харлоу уже был в номере Мак-Элпайна. Он застал здесь и Даннета, который, судя по виду, с неимоверным трудом сдерживал ярость. Мак-Элпайн выглядел откровенно расстроенным. Время от времени он сокрушенно качал головой.

— Нет, ни за какие коврижки. Нет. Ни за что не позволю. Нет, нет, нет. Это невозможно. Чемпион мира, и вдруг — водитель транспортера. Человек не должен так выставлять себя на посмешище половине Европы.

— Может быть, — в голосе Харлоу не было слышно огорчения. — Но зато другая половина ее не будет смеяться, когда узнает реальную причину моего ухода, мистер Мак-Элпайн.

— Мистер Мак-Элпайн? Мистер Мак-Элпайн! Для вас я по-прежнему Джеймс, мой мальчик! И так будет всегда!

— Не во всем, сэр. Вы можете объяснить мой уход состоянием моего зрения, можете сказать, что я остался в команде тренером. Что, в конце концов, может быть естественней? Кроме того, вам на самом деле необходим водитель транспортера.

Мак-Элпайн решительно тряхнул головой, как бы подводя черту спору.

— Джонни Харлоу никогда в жизни не будет водителем транспортера, и покончим с этим! — Он в самых расстроенных чувствах закрыл лицо руками. Харлоу бросил взгляд на Даннета, тот кивнул головой на дверь, и Харлоу, поняв его, тотчас вышел из номера.

После нескольких секунд молчания, медленно, подбирая слова, и совершенно безжизненным голосом Даннет заговорил:

— Так же вы и со мной когда-нибудь обойдетесь. Видно, нам придется проститься, Мак-Элпайн. Время нашего знакомства всегда было радостным для меня, исключая последние дни.

Мак-Элпайн опустил руки, снова поднял их и изумленно уставился на Даннета.

— Что это вы задумали? — спросил он.

— Разве не ясно? Я свое здоровье очень берегу и постоянно расстраиваться, когда вы принимаете неверные решения, больше не могу себе позволить. Этот парень живет только гонками, это единственное, что он умеет, и теперь ему, если он уйдет, в целом мире не будет места. А я напомню вам, Джеймс Мак-Элпайн, что это его стараниями за четыре кратких года «Коронадо» превратился из безвестной машины в популярный и пользующийся славой гоночный автомобиль, выигравший Гран При. Да, только благодаря ему, несравненному гонщику, гениальному парню, которому вы только что указали на дверь. Нет, Джеймс, не вы, а Джонни Харлоу сделал «Коронадо». Но вы не можете позволить, чтобы его провал был связан с вашим именем, и если он стал не нужен вам, то теперь его можно выбросить за ненадобностью. Надеюсь, вы будете хорошо спать, мистер Мак-Элпайн. Вы можете себе это позволить. У вас есть все основания гордиться собой.

Даннет повернулся, чтобы уйти. Но Мак-Элпайн со слезами на глазах, забыв про всю свою непримиримость, остановил его.

— Алексис, — позвал он. Даннет обернулся.

— Если вы будете еще разговаривать со мной так, то я разобью вашу проклятую физиономию. Я устал, я очень устал, и мне хотелось бы поспать перед обедом. Идите к нему и скажите, что он может брать любую чертову работу, какая ему понравится в «Коронадо»... достаточно с ним нянчились.

— Я был чертовски груб, — растроганно ответил ему Даннет. — Пожалуйста, простите меня. И спасибо вам большое, Джеймс.

— Не мистер Мак-Элпайн? — слегка улыбнулся Мак-Элпайн.

— Я сказал: спасибо, Джеймс.

Мужчины улыбнулись друг другу, и Даннет вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Когда он спустился в вестибюль, Харлоу и Мэри сидели все еще друг против друга, так и не притрагиваясь к напиткам. Атмосфера подавленности, уныния и безнадежности, казалось, витала над их столом. Даннет заказал виски и присоединился к Харлоу и Мэри. Широко улыбнувшись, он поднял свой стакан и произнес:

— За здоровье самого скоростного водителя транспортера в Европе.

Харлоу даже не посмотрел на свой напиток.

— Алексис, — сказал он, — сегодня вечером я что-то не настроен шутить.

— Мистер Джеймс Мак-Элпайн неожиданно переменил свое решение на противоположное. В итоге он сказал следующее: «Идите к нему, пусть он берет себе любую чертову работу в „Коронадо“, я устал с ним нянчиться». — Харлоу покачал головой, а Даннет закончил: — Бог свидетель, Джонни, я это не придумал.