Ночи нет конца - Маклин Алистер. Страница 17

— Так вот что происходит после того, как побудешь полчаса на морозе, доктор Мейсон.

— Боюсь, что да.

— Ив таких условиях нам придется прожить семь дней и семь ночей!

Господи помилуй! Да нам ни в жизнь не выдержать, дружище. Не говоря уже о женщинах, мисс Легард, сенаторе Брустере и Малере. Да они же замерзнут, как цыплята в холодильнике… — При этих словах предприниматель поморщился, а такого человека, как он, насколько я понял, трудно заставить морщиться от боли. Корадзини принялся энергично растирать обмороженную руку. — Да это же сущее самоубийство.

— Нет, рискованное предприятие, не более, — возразил я. — Остаться здесь, чтобы умереть с голоду — вот настоящее самоубийство.

— Приятная альтернатива, — улыбнулся мой собеседник, но глаза его остались холодными и решительными. — Но, думаю, вы правы.

В тот день каждый получил на обед по миске супа с галетами. Трапеза и в обычных-то условиях была бы скудной, а для людей, которым предстояло в течение нескольких часов работать на морозе, — тем более. Но иного выхода не было. Для того чтобы добраться до побережья, понадобится неделя, не меньше.

Так что придется экономить провизию с первого же дня.

За какие-то два часа температура поднялась неимоверно быстро: столь резкие перепады температур в Гренландии — дело обычное. Когда мы вылезли из люка и направились к трактору, пошел снег. Однако повышение температуры лишь ввело нас в заблуждение: оно сопровождалось не только осадками, но и повышенной влажностью, из-за чего воздух стал невыносимо холодным.

После того как мы сорвали с трактора брезент, он затрещал и лопнул. Но я не обратил на это внимания. Взорам наших гостей впервые предстала машина, от которой зависела их жизнь. Неторопливым движением я обвел лучом фонаря силуэт трактора (на ледовое плато уже опустился темный полог ночи). Рядом со мной кто-то тяжело вздохнул."

— Наверное, этот экспонат увели из музея, когда отвернулся смотритель, — бесстрастным тоном изрек Корадзини. — А может, он остался здесь с ледникового периода?

— Да, агрегат не первой молодости, — согласился я. — Довоенная модель.

Чем богаты, тем и рады. Британское правительство не слишком-то щедро финансирует исследования по программе Международного геофизического года. Не то что русские или ваши земляки. Узнаете? Это опытный образец, предок современных полярных снегоходов.

— Никогда еще такого не видел. А что это за модель?

— Трактор французского производства «Ситроен» 10–20. Слабосильный, с узкими гусеницами, как можете убедиться. Слишком короткий для своего веса.

На местности, иссеченной трещинами, смертельно опасен. Без особого труда перемещается по ледовому плато, но если выпадет хоть немного свежего снега, лучше пересесть на велосипед. Однако это все, чем мы располагаем.

Корадзини промолчал. Ему, управляющему завода, выпускающему, пожалуй, лучшие в мире трактора, трудно было подобрать подходящие слова. Однако, несмотря на разочарование, он решительно взялся за дело. Несколько часов подряд трудился как одержимый. А вместе с ним и Зейгеро.

Через каких-то пять минут после того, как мы принялись за работу, пришлось с трех сторон натянуть брезент, прикрепив его к алюминиевым трубам, принесенным из туннеля. Иначе работать было невозможно. В глаза хлестал снег, ветер продувал насквозь самую толстую одежду словно папиросную бумагу.

Внутри мы поставили переносную печку на жидком топливе. Чтрбы создать иллюзию тепла, укрепили два фонаря «летучая мышь» и паяльные лампы. Без них. невозможно было обойтись. Но, несмотря на наличие укрытия, практически каждый из нас время от времени спускался в жилище, чтобы растереть себе руки и лицо и похлопать по бокам, возвращая жизнь в коченеющее тело. Лишь мы с Джекстроу, одетые в оленьи меха, могли работать чуть ли не до бесконечности.

Всю вторую половину дня Джосс оставался внизу: потеряв битых два часа в попытке связаться с полевой партией при помощи paции, установленной на тракторе, он махнул рукой на это занятие и стал возиться со сломанным передатчиком.

Снимая брезентовый тент, мы получили некоторое представление о трудности предстоящей задачи. Тент был закреплен всего семью болтами с гайками, но за четыре месяца они успели покрыться льдом. Чтобы отвинтить их, понадобилось свыше часа. Каждый болт и каждую гайку приходилось отогревать паяльной лампой.

Взамен тента мы принялись устанавливать деревянный кузов. Кузов состоял из пятнадцати стандартных деталей: по три на пол, на каждую из сторон, крышу и передок. Сзади кузов затягивался брезентом. Каждую из трех деталей следовало вытащить из узкого люка. В такой собачий холод, да еще в полумраке оказалось адски трудной задачей отыскать и совместить отверстия под болты в деревянных панелях с отверстиями в стойках и раме. Лишь на то, чтобы установить и закрепить нижнюю секцию, нам потребовалось свыше часа. Мы уже решили, что провозимся с кузовом до полуночи, но тут Корадзини пришла в голову мысль, показавшаяся нам гениальной. Он предложил соединять детали секций в относительно теплом и светлом помещении станции, а затем, проделав отверстие в снежной кровле туннеля, которая посередине была всего фут толщиной, беспрепятственно вытаскивать собранные панели наверх.

После этого дело у нас пошло на лад. К пяти часам коробка кузова была готова. До окончания работы оставалось меньше двух часов, поэтому мы старались вовсю. Большинство наших помощников были неумехами, непривыкшими к физическому труду, тем более такому тяжелому и кропотливому. Однако с каждым часом они вырастали в моих глазах. Казалось, не знали устали Корадзини и Зейгеро, а Теодор Малер, молчаливый низенький еврей, словарь которого составляли всего несколько слов: «да», «нет», «пожалуйста» «спасибо» — был неутомим, самоотвержен и ни на что не жаловался, хотя при его хилой фигуре он выносил такие нагрузки, какие, я был уверен, ему под силу. Даже сенатор, преподобный Смоллвуд и Солли Левин. старались как могли, пытаясь не подавать виду, как им трудно и как они страдают. К этому времени каждого, даже Джекстроу и меня бил озноб: наши руки и локти, соприкасавшиеся с деревянными стенками кузова, отбивали барабанную дробь. На ладонях от постоянного контакта со стылым металлом живого места не осталось: они распухли, покрылись кровоподтеками и волдырями. В рукавицы то и дело попадали куски и осколки льда, да так и оставались там, не тая.

Укрепив четыре откидные койки, мы вставляли в круглое отверстие, проделанное в крыше, трубу камелька. В эту минуту меня позвали. Я спрыгнул вниз и едва не наткнулся на Марию Легард.

— Вам не следует покидать помещение, — пожурил я ее. — Здесь слишком холодно, мисс Легард.

— Не говорите глупостей, Питер. — Я так и не смог заставить себя называть ее Марией, хотя она не раз просила об этом. — Надо же привыкать к стуже. Вы не спуститесь на минутку вниз?

— Зачем? Я занят.

— Ничего, без вас обойдутся, — возразила она, — Хочу, чтобы вы взглянули на Маргариту.

— Маргариту? Ах да, стюардесса. Что ей нужно?

— Ничего. Это нужно мне. Почему вы так враждебно относитесь к ней? полюбопытствовала старая актриса. — На вас это совсем не похоже. Во всяком случае, так мне кажется. Она славная девочка.

— Что же эта славная девочка хочет?

— Что это на вас нашло? Хотя оставим… Не драться же мне с вами. У нее болит спина. Она очень страдает. Осмотрите ее, прошу вас.

— Я предлагал осмотреть ее вчера вечером. Если я ей понадобился, почему она сама не обратится ко мне?

— Потому что она вас боится, вот почему, — сердито ответила старая дама, топнув ногой. — Так пойдете вы или нет?

Я пошел. Спустившись вниз, снял рукавицы, вытряхнул из них кусочки льда, обработал покрытые волдырями, кровоточащие руки дезинфицирующим раствором. Увидев мои ладони, Мария Легард широко раскрыла глаза, но промолчала, очевидно догадавшись, что сейчас не время для слов соболезнования.

В углу помещения, в стороне от стола, где собрались женщины, разбиравшие оставшиеся продукты, я соорудил ширму и осмотрел спину стюардессы. Зрелище было ужасное. От позвоночника до левого плеча спина девушки представляла собой сплошной кровоподтек, под лопаткой я заметил глубокую рваную рану, похоже, нанесенную острым, треугольной формы, металлическим предметом. Он сумел прорвать насквозь тужурку и блузку.