Сан-Андреас - Маклин Алистер. Страница 17

— И последнее, что необходимо, — сбросить эту надстройку за борт.

Джемисон с грохотом вскочил со стула.

— Я имею право отдать свои распоряжения или нет, боцман?

— Конечно, конечно, мистер Джемисон. Огромное вам спасибо.

— Ну, что теперь нам скажет телепатия? — со слабой улыбкой спросил доктор Сингх.

Боцман на улыбку ответил улыбкой. Доктор Сингх, казалось, был самым нужным человеком в нужное время.

— Думаю, он побежал дать указания своим людям, которые восстанавливают телефонную связь между мостиком и машинным отделением.

— И затем я запущу машины, — сказал Паттерсон.

— Да, сэр. И повернем на юго-запад. Думаю, мне не нужно объяснять вам зачем.

— Ну, мне-то вы могли бы сказать почему, — заметил доктор Сингх.

— Конечно, конечно. По двум причинам. Движение на юго-запад означает, что ветер и волны будут бить прямо в корму. Это уменьшит качку, так что вам не придется одевать на своих пациентов смирительные рубашки или что-то в этом роде. Конечно, судно будет рыскать, но немного, а потом мистер Паттерсон может уравновесить движение судна, если доведет его скорость до скорости волн. Другое преимущество заключается в том, что, двигаясь на юго-запад, налететь на мель нам не грозит, так как в радиусе сотен миль нет никакой земли. Ну, а теперь простите меня, господа.

Боцман вышел, унося стекло и компас:

— Кажется, он ничего не упустил, — заметил доктор Сингх. — Он компетентный человек? Как вы считаете, мистер Паттерсон?

— Компетентный? Даже более того. Это, наверное, самый лучший боцман, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться, а надо сказать, что плохих боцманов я пока что не видел. Если мы доберемся до Абердина, а с Маккинноном, я считаю, наши шансы весьма значительны, мне будет неприятно, если именно меня будут благодарить за это.

Боцман вернулся на мостик, который уже освещался двумя яркими дуговыми лампами, нашёл там Фергюсона и Керрана, которые были снабжены вполне достаточным количеством фанеры самой разнообразной конфигурации для сооружения скромной хижины. Чрезмерно тепло одевшиеся парни с трудом передвигались и напоминали собой больших неуклюжих медведей.

Боцман осторожно поставил толстое стекло в угол, причём сделал так, чтобы оно случайно не соскользнуло на палубу. Качка его не беспокоила, а вот скрежет и стон надстройки и периодические содрогания мостика волновали его больше.

— Керран, быстрее! К старшему механику Паттерсону. найдёте его в госпитале. Скажете ему: пусть запускает машины и разворачивает корабль либо по ветру, либо против него. Против лучше. Это значит, разворачивать нас будет прямо на правый борт. Передайте также, что надстройка может свалиться за борт в любую минуту.

Для человека, который обычно был тяжёл на подъём и медленно исполнял приказания, Керран проявил непостижимую прыть. Вполне возможно, что при экстремальных ситуациях он надёжный человек, но, скорее всего, он просто не желал ждать на мостике, когда тот исчезнет в водах Баренцева моря.

Фергюсон выплюнул изо рта оба конца шарфа.

— Ужасные условия работы, боцман. Просто невозможные. Любой это скажет. Вы не смотрели, какая температура?

Боцман бросил взгляд на настенный термометр, который был, пожалуй, единственным рабочим инструментом на мостике.

— Два градуса выше нуля, — ответил он.

— Ага. Два градуса. А по какой шкале? Если по Фаренгейту, то это означает тридцать градусов мороза. — Он многозначительно посмотрел на боцмана. — Вы когда-нибудь слышали о коэффициенте резкости погоды, а?

— Да, Фергюсон, слышал, — едва сдерживаясь, ответил боцман.

— Если скорость ветра увеличивается на один узел, температура поверхности кожи падает на один градус. — У Фергюсона явно было что-то на уме, а что касается боцмана, то он никогда не слышал о коэффициенте резкости погоды. — Скорость ветра примерно тридцать узлов. Это означает, что на этом мостике температура ниже шестидесяти градусов. Шестидесяти!

В этот самый момент корабль сильно качнуло, гигантская надстройка сильно заскрипела. Это даже был не скрип, а скрежет. Нетрудно себе представить, как под ударами бокового ветра металл отрывало от основания.

— Если вы хотите покинуть мостик, — сказал боцман, — я не могу приказать вам остаться.

— Только не надо меня стыдить, ладно? И, взывать к лучшим сторонам моей души. Я много чего могу вам сказать. Сентиментальностью я не страдаю, старина.

— Никто ещё на борту этого судна не называл меня «старина», — мягко произнёс боцман.

— Ну, хорошо, боцман. — Фергюсон не стал пытаться осуществить свою скрытую угрозу и даже проявлять признаков недовольства. — А мне заплатят за опасность? Или за сверхурочную работу?

— Пару глотков шотландского виски из запасов капитана Боуэна. Давайте, Фергюсон, используем наши последние минуты с толком. Надо сделать кое-какие измерения.

— Уже сделано. — Фергюсон показал рулетку в своей руке и не смог сдержать самодовольной улыбки. — Мы с Керраном уже измерили передний и боковые экраны. Написано карандашом вон на тех фанерках.

— Чудесно. — Боцман убедился в том, что электродрель и электропила работают. — Никаких проблем. Когда будем резать фанеру, ваши размеры увеличим на три дюйма, как в длину, так и в ширину, чтобы у нас был необходимый запас. Затем сделаем дырки наверху, внизу, по бокам, каждую в три четверти дюйма, повесим фанеру на экраноносители, сделаем пометки на металле и просверлим дырки в стали.

— Эта сталь толщиной в три восьмых дюйма. Мы будем дрелью делать эти дырки вплоть до следующей недели.

Боцман просмотрел содержимое ящика с инструментами и вернулся, неся различные свёрла. Первое он забраковал. Свёрла же второго типа, с голубыми наконечниками, он показал Фергюсону.

— Вольфрамовые. Проходят через сталь, как сквозь масло. Мистер Джемисон обойдется и без них.

Он замолчал и прислушался, хотя это была чисто автоматическая реакция. Любые звуки со стороны юта заглушал ветер. Единственное, что не вызывало сомнения, — колебания надстройки. Он посмотрел на Фергюсона, который выдавил из себя улыбку.

Боцман подошёл к двери, выходящей на правый борт, на подветренную сторону, и уставился в дырку, где раньше стояло стекло. Снег шёл настолько густой, что моря почти не было видно. «Сан-Андреас» продолжало болтать. Судну любого размера, остановившемуся на воде, понадобилось бы значительное время, в зависимости, конечно, от обстоятельств, чтобы, стать управляемым. И тут боцман вдруг почувствовал, что «Сан-Андреас», медленно разворачивается. Он этого не видел, но чувствовал — в качке стала ощущаться вибрация, к которой они давно привыкли.

Маккиннон вернулся в центр мостика.

— Мы поворачиваем на правый борт. Мистер Паттерсон решил идти по ветру. Скоро волны и снег будут позади нас. Чудесно, просто чудесно.

— Да, чудесно, — произнёс чуть позднее Фергюсон, хотя, судя по его голосу, он имел в виду всё, что угодно, только не это. Он чувствовал себя просто отвратительно, и не без основания. Судно повернуло прямо на юг. Массивные волны били в левый борт, и «Сан-Андреас» крутило, как в штопоре. А скрежет и стон надстройки ещё больше действовал на нервы. — Господи, ну почему мы не остались на месте?

— Через минуту поймёте почему.

И вскоре он действительно понял почему. Кручение и качка постепенно уменьшились, а затем совсем затихли, так же как и скрежет надстройки.

«Сан-Андреас», взяв курс на юго-запад, прочно держался на воде. Немного, правда, кренило, но по сравнению с тем, что они только что испытали, это была такая мелочь, о которой можно было бы и не упоминать. Фергюсон, чувствуя, что прочно стоит на палубе, что страх тут же утонуть миновал, а снег перестал кружиться вокруг, с облегчением вздохнул.

Вскоре после того, как боцман и Фергюсон стали выпиливать прямоугольники из фанеры, на мостик поднялись четыре человека: Джемисон, Керран, Маккриммон и ещё один кочегар по имени Стефан. По национальности он был поляком, и все обращались к нему только по имени. Никто даже не пытался произнести его фамилию — Пржинижевский. Джемисон принёс телефонный аппарат, Керран — два черных обогревателя, Маккриммон — пару калориферов, а Стефан — две катушки кабеля — тонкого и толстого, которые разматывал по дороге.