Страх — это ключ - Маклин Алистер. Страница 38

Генерал был все таким же бесстрастным и все так же безупречно контролировал свои мысли и чувства, но под глазами у него появились темные круги, которых я не замечал еще день назад. И на бледном, но спокойном лице его дочери тоже выделялись темные круги под глазами. Однако в отличие от отца в ней отсутствовала твердость, правда, мне никогда не нравились женщины с железной волей. И больше всего мне хотелось обнять ее чуть поникшие плечи, но не здесь и не сейчас, ибо реакцию присутствующих нельзя было предсказать. Кеннеди сидел с отсутствующим видом, его ничто не волновало. Я заметил, что темно-бордовая униформа сидит на нем лучше: ничего не выпирало подозрительно — кто-то забрал у него пистолет.

Когда мы вошли. Мери встала. В глазах ее горел гнев — возможно, у нее более сильная воля, чем мне казалось. Рукой она показала на Ларри:

— Это действительно было необходимо, мистер Вайленд? — холодно спросила она. Нас что же, считают преступниками, находящимися под стражей?

— Не стоит обращать внимания на этого мальчонку, — попытался я ее успокоить. — «Пушка» в его руке ничего не значит. Это он со страху.

Кокаинисты — нервные люди, и один взгляд на оружие успокаивает их; он просрочил прием очередной дозы, но как только примет ее, сам себе будет казаться на десять футов выше.

Ларри быстро подскочил ко мне и ткнул ствол пистолета в живот. Нельзя сказать, что он сделал это нежно. Глаза его остекленели, лицо горело, воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы.

— Я предупреждал тебя, Толбот, — прошептал он. — Я предупреждал тебя, чтобы ты не смел больше издеваться надо мной. Это было последний раз...

Я посмотрел через его плечо и улыбнулся:

— Посмотри за спину, сосунок, — нежно сказал я, снова посмотрев череп его плечо и слегка кивнув.

Он был слишком возбужден и неуравновешен, чтобы не попасться на мою уловку. Я же был настолько убежден, что он клюнет, что моя правая рука потянулась к его пистолету еще до того, как он начал поворачивать голову, и к тому моменту, когда он отвернулся, я уже схватил его за руку и отвел пистолет в сторону вниз, чтобы никого не ранило, если пистолет выстрелит.

То есть чтобы не ранило напрямую — я не мог сказать, каков будет рикошет от стальных стен и пола.

Ларри повернулся ко мне, лицо его перекосилось от ярости и ненависти, он тихо, но гнусно ругался. Свободной рукой он попытался оторвать мою руку, но поскольку самый тяжелый труд, которым он когда-либо занимался, заключался в нажатии на поршень шприца, он попусту терял время. Я вырвал пистолет, шагнул назад, ладонью ткнул его в лицо, вынул из пистолета обойму и бросил ее в один угол, а пистолет — в другой. Ларри полускорчился у дальней стены, к которой я отбросил его, из его носа текла кровь, а по щекам струями бежали слезы ярости, разочарования и боли. Один его вид вызывал у меня тошноту.

— Все в порядке, Ройал, — сказал я, не поворачивая головы. — Можешь спрятать пистолет, концерт окончен.

Но концерт продолжался. Кто-то жестко сказал:

— Подними пистолет, Толбот, и обойму. Вставь обойму на место и отдай пистолет Ларри.

Я медленно повернулся: Вайленд держал в руке пистолет, но я не придавал большого значения побелевшим костяшкам пальца на спусковом крючке. Казалось, он, как всегда, держит себя в руках, но то напряжение, с которым он держал пистолет, и чуть участившееся дыхание выдавали ею. Это удивило меня. Люди, подобные Вайленду, никогда не срываются эмоционально, особенно из-за таких дурней, как Ларри.

— А не пошел бы ты...

— Считаю до пяти.

— А потом?

— Потом стреляю.

— Не посмеешь, — презрительно бросил я. — Ты не относишься к людям, нажимающим на курок, Вайленд. Именно поэтому ты нанимаешь этих здоровенных головорезов. И кроме того, кто тогда займется батискафом?

— Начинаю считать, Толбот. Раз... Два...

— Хорошо, хорошо, — оборвал его я, — считать ты умеешь. Ты отлично считаешь. Бьюсь об заклад, что ты даже умеешь считать до десяти. Но бьюсь также об заклад, что ты не сможешь сосчитать те миллионы, которые потеряешь только из-за того, что мне не хочется поднимать пистолет.

— Я найду других людей, чтобы отладить батискаф.

— Но не по эту сторону Атлантики. И у тебя нет столько времени, Вайленд. Ты уверен, что целый самолет агентов ФБР не направляется сейчас в Марбл-Спрингз, чтобы расследовать случай со странной телеграммой, отправленной Яблонски? Ты уверен, что они не стучат в двери виллы и не спрашивают: «Где генерал?», а дворецкий не отвечает: «Генерал только что отправился на Х-13», а агенты ФБР на это не говорят: «Нам надо срочно связаться с генералом, необходимо обсудить с ним важные вопросы»? И они появятся, Вайленд, как только кончится шторм.

— Боюсь, что он прав, мистер Вайленд, — неожиданно помог мне Ройал. У нас нет столько времени. Вайленд долго раздумывал, затем опустил пистолет и вышел.

Ройал, как всегда, не испытывал никакого напряжения или эмоций. Он с улыбкой сообщил:

— Мистер Вайленд пошел на ту сторону платформы, перекусить. Ленч рассчитан на всех. — Произнеся это, он посторонился и пропустил всех в дверь.

Странный и непонятный случай. Размышляя, я пытался найти хоть какое-нибудь объяснение, пока Ларри подбирал пистолет и обойму, но не мог.

Кроме того, я внезапно понял, что проголодался.

Я посторонился и пропустил мимо себя всех, кроме Ройала. Но не из вежливости, а для того, чтобы Ларри не выстрелил мне в спину, а затем чуть убыстрил шаги, чтобы догнать Мери и Кеннеди.

По пути на другую сторону платформы мы должны были перейти буровую палубу шириной сто футов, на которой я сегодня ночью беседовал с Джо Курраном. Клянусь — это были самые длинные, самые мокрые и самые продуваемые ветром сто футов за всю мою жизнь.

Поперек палубы протянули пару проволочных штормовых лееров; нам же требовалось минимум пять. Ветер дул с фантастической силой, и теперь я знал, что до конца шторма до Х-13 не сможет добраться ни судно, ни вертолет. Мы были полностью отрезаны от мира.

В половине третьего дня было темно, как в сумерках, и из черных туч, стеной окружавших нас, ветер обрушивался на Х-13 так, словно хотел вырвать ее с корнем, опрокинуть и похоронить в пучине. Ветер визжал в переплетении металлических конструкций. Чтобы удержаться на ногах, нам пришлось сгибаться почти пополам и прямо-таки повисать на штормовых леерах. Стоило только упасть, и ветер тут же сдул бы пас в море. Он не позволял дышать, и брызги дождя под его напором секли незащищенные участки кожи, как мелкие свинцовые дробинки.

Первой шла Мери, вплотную за ней, одной рукой держась за леер, а другой обхватив Мери, — Кеннеди. В другое время я поразмышлял бы на тему о том, как везет некоторым и как они умеют устраиваться, но сейчас меня одолевали более важные проблемы. Я приблизился к Кеннеди и прокричал ему в ухо, перекрывая рев шторма:

— Есть новости?

Он был умен, этот шофер — не остановился, не повернул головы, а просто легонько покачал ею.

— Черт возьми! — выругался я. Нескладно получалось. — Ты позвонил?!

Он снова покачал головой. Поразмыслив, я не стал винить его. Много ли он мог услышать или узнать, когда Ларри всю дорогу хвастался своим пистолетом, возможно, прямо с того момента, как они прибыли на Х-13.

— Мне надо поговорить с тобой, Кеннеди! — проорал я.

И на этот раз он услышал меня — едва заметно кивнул головой, но я заметил этот кивок.

Мы перебрались на другую сторону, прошли в тяжелую дверь и сразу очутились в другом мире. И дело было не только в наступившей тишине, охватившем нас тепле и отсутствии ветра и дождя, нет — по сравнению с той стороной платформы эта напоминала роскошный отель.

Стены здесь не были мрачными стальными переборками — их облицевали пластиковыми панелями приятных пастельных тонов. Пол покрывала толстая звукопоглощающая резина, и по всему коридору тянулась дорожка. Вместо резкого света редких ничем не закрытых ламп коридор освещался мягким, рассеянным светом скрытых светильников. По обеим сторонам коридора располагались двери; одна или две были открыты, и я заметил, что комнаты так же отлично обставлены, как каюты старших офицеров на линейных кораблях. Добыча нефти предполагает суровую жизнь бурильщиков, и такой комфорт, почти роскошь, на марсианской металлической конструкции в десятке миль от берега казался несколько неестественным и совсем неподходящим.