Страж - Маклин Чарльз. Страница 55

Я лежал, ожидая, когда же это начнется, когда низкий настойчивый голос, который я так хорошо знаю, позовет меня на другую половину комнаты.

Но ничего не происходило.

Ее дыхание постепенно становилось ровнее и глубже. Теперь она спала, судя по тишине, не шевелясь.

Я прошептал ее имя.

И ничего не произошло.

Вскоре после этого я, должно быть, задремал. Я был пьянее, чем себе казался. Когда я проснулся, было по-прежнему темно. И тут я услышал тихое пение, звук которого заставил меня застучать зубами. Я понимал, что не должен обращать на это внимания, что надо попытаться заснуть, но просто не мог.

Я сел в постели. Меня трясло.

Пенелопа стояла у окна. Она была совершенно обнаженной. Окно было широко распахнуто, и она глядела из него в ночь, опершись локтями о подоконник. Занавески ниспадали на нее с двух сторон, как какой-нибудь романтический плащ. Она стояла, не шевелясь и как будто не чувствуя ночного холода. Белизна ее тела, озаренного неоновым светом с улицы, казалась ослепительной и вместе с тем призрачной. Когда ветер стих, занавески опали, в комнате стало темнее, а верхняя часть ее тела полностью предстала моему взору.

Я откинул одеяло, выбрался из постели и подошел к окну.

Пение сразу же оборвалось. Я откинул занавеску и нежно прикоснулся к плечу Пенелопы. Ее кожа была холодной и гладкой, как мрамор.

— На что ты смотришь? — мягко спросил я, пытаясь проследить направление ее взгляда, скользящего над крышами и теряющегося где-то возле грязно-желтой кромки небес.

Она ничего не ответила. Я наклонился и поцеловал ее в спину между лопатками. Она вздрогнула и слегка отпрянула. Что-то звякнуло внизу. Я посмотрел туда. На одной из лодыжек она носила браслет Анны.

— Ничего не говори, — прошептала Пенелопа, и я увидел, что она улыбается. Ее темный заостренный язычок высунулся изо рта, ища мой.

Я стиснул обеими руками ее маленькие ледяные грудки и пустился губами в медленное странствие по ее позвоночнику, вылизывая тонкие волоски, растущие там от затылка до самых ягодиц, и замечая при этом, что волосы гуще всего там, где у животного должен находиться хвост. Так я спустился до самого низа, вдыхая слабый запах лаванды и ощутив в конце концов на губах тонкую горечь Пенелопы. Я опустился на колени у ее ног и снизу припал к набухшему, частично выбритому лобку. И тут вдруг я почувствовал, что плыву в теплом пахучем болоте, густо поросшем травой и полном юрких торопливых созданий, выплескивающих свои налившиеся соком струи в мое раскрытое горло.

Влага струилась у нее по ляжкам, извергаясь из лона, как темный поток из пещеры Нуалы. Я вошел в нее и был встречен неожиданным жаром изнутри, куда меня вовлекало все глубже и глубже. Она вскрикнула и изогнулась, прижимаясь ко мне, ее голова упала мне на плечо, руки вцепились в оконную раму.

Чуть согнув ноги, она ответила мне быстрыми и сильными толчками, жадный, чавкающий звук напоминал о прибое, разбивающемся о берег. Наши руки и ноги переплелись, языки бешено блуждали, блудили в густой слюне. Я обвил ее руками за шею и стиснул горло. Ночной ветер дул нам прямо в лицо, занавески раздувались как паруса. Она вырвалась из моей хватки и укусила меня в основание большого пальца. Я дал ей затрещину. Она засмеялась, она зычно расхохоталась, и смех ее разнесся по пустынным улицам. Я ударил ее еще раз, и она упала на пол, потянув меня за собой.

Мы разъединились и, лежа оба на животе, уставились друг на друга. Под нами и между нами был истрепанный ковер. Пенелопа непроизвольно подрагивала. У нее вырывались тихие крики и всхлипы. Она встала на четвереньки и принялась кружить около меня, поглаживая, пощипывая и вылизывая меня со всех сторон. Ухватив ее за волосы и вдавив головой в ковер, я укусил ее во влажную шею и оседлал сзади.

Она издала гневный вопль, зародившийся где-то в глубине ее груди и переросший, по мере того как ее тело начали сотрясать последние конвульсии, в подлинный рев. Этот звук буквально пронзил меня. Мне показалось, что голова у меня разлетается на куски. И внезапно я поравнялся с нею. Я издал звериный крик, слившийся с ее воплем в порыве дикой гармонии, а затем вырвавшийся, как птица, из открытого окна и растаявший в синей металлической ночи.

— Ты возьмешь меня с собой? — прошептала она.

— Ты мне будешь мешать.

— Кажется, я тебе мешаю прямо сейчас, — Пенелопа вздохнула и тяжело села на кровати. Волна темных волос упала ей на лицо.

— Я этого не говорил.

— Но по крайней мере в аэропорт мне с тобой поехать можно?

— С какой стати? Или это еще одна из его задумок? Она покачала головой:

— Я пришла отдать тебе кассеты. Я же тебе уже говорила. Я... — она вздохнула и прикусила губу. — Я подумала, Мартин, что тебе кто-то нужен. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.

— Ты сама знаешь, что ты не сумеешь.

— Я могу ждать тебя у входа в пещеру. Я рассмеялся:

— Как Рори? Верная коричневая собачонка. Но если ты не сдохнешь с голоду, тебя пристрелят.

— Ну пожалуйста.

— А почему ты так уверена, что я вернусь? Принт не вернулся. И никто из них не вернулся.

Она потянулась ко мне и обвила меня руками за шею. Тушь была размазана на ее полузакрытых глазах.

— А ты вернешься.

11

Поездка в горы отняла больше времени, чем мне запомнилось по первому разу. Прибыв в Ноксвиль в начале шестого, я сел в зеленую «хонду-аккорд», которую взял напрокат в аэропорту, и поехал той же дорогой, что и неделю назад, в Пайнвиль. Как и в прошлый раз, я прилетел рейсом «Республики» из Ла-Гуардии — тем же самым рейсом, и вообще все было то же самое, я даже подумал было завернуть поужинать в тот же самый ресторанчик в Мидлсборо — только для того, чтобы убедиться, что меня не опознают. Но в последний момент решил не искушать судьбу.

Подъехав к Пасфорку, я сделал изрядный крюк, чтобы избежать мотеля «В сосновом бору»: у меня возникло нелепое предчувствие, будто моя «хонда» сломается прямо перед мотелем и мне придется зайти в него и попросить у вдовы Скальфа разрешения позвонить. В результате я прозевал нужный поворот и окончательно заблудился.

В Спрингфилд я приехал примерно в полдесятого. Мне пришлось остановиться у единственного в этом городишке бара, чтобы узнать дорогу к пещере. А я терпеть не могу спрашивать о том, как проехать или пройти. Однако пещера, оказалось, была всего в двух милях от города и, как радостно мне сообщили бармен и завсегдатаи, вывеска там такая, что «нипочем не проедешь мимо». На краю города гигантские рекламные щиты, выхваченные из мрака фарами моей «хонды», устало возвещали о том, что пещера Утраченной Надежды представляет собой восьмое чудо света.

Мне не составило труда найти номер в мотеле «Пещера» — приземистом белом строении с центральной конторой и столовой, врубленными в горный склон. На стоянке находилось не больше десятка машин, хотя, конечно, по сравнению с мотелем «В сосновом бору» это выглядело вавилонским столпотворением.

В процессе регистрации я разговорился с молодой, хотя и седовласой женщиной за конторкой, оказавшейся владелицей мотеля. Она носила очки в золотой оправе, и лицо у нее было красноватое, иссеченное местными ветрами. Я спросил у нее, сколько народу бывает в пещере за день. Эдак в среднем.

— Сейчас сезон заканчивается, — в ее голосе прозвучали оборонительные нотки. — Человек пятьдесят, может, сто. Зимой здесь вечно то дождь, то снег. А раз так, то внизу полно воды. Нам приходится закрывать пещеру с начала ноября до конца апреля.

— Выходит, я успел только чудом, — ответил я, улыбнувшись.

Стены в конторе были увешаны цветными фотографиями, на которых представали главные подземные аттракционы, а также висела крупномасштабная карта пещер в окрестностях Спрингфилда, которую я решил изучить потщательнее.

— А в какое время дня посетителей больше всего?