Ночной дозор - Маклин Алистер. Страница 2

В то утро Рейксмюсеум наводнила усиленная охрана, намного превышающая персонал, занимающийся непосредственной погрузкой картины в бронированный фургон, который доставил ее в аэропорт Схипхол. Оттуда картина полетит в Вену, с которой начнется ее триумфальное шествие, а своего апогея оно достигнет через четыре месяца, когда картина прибудет в последнюю из пяти галерей — Метрополитен-музей в Нью-Йорке.

Глава 2

Луи Арман — маленького роста энергичный человек лет пятидесяти, с волнистыми волосами и тонкими, словно нарисованными карандашом для ресниц, усиками — служил экспертом Метрополитен-музея по голландскому искусству шестнадцатого века, куда перевелся семь лет назад из Лувра.

Он поправил гвоздику на лацкане своего пиджака, стряхнул воображаемую пылинку с рукава и через Большой зал вышел на парадную лестницу музея. Сильный дождь, который лил всю ночь, к утру ослабел, и сейчас моросил тихий, нудный дождик. Толпа зевак, запрудившая Пятую авеню, укрылась под морем разноцветных зонтиков. Что они надеялись увидеть? Мало вероятно, что он собирался потрясать картиной, как спортивной наградой, когда она прибудет из аэропорта.

— Так ты думаешь, президента выдвинула эта толпа? — спросил один из служащих галереи другого.

Француз услышал и хмуро посмотрел на них.

— Едва ли, президент всегда может быть смещен.

— А, Луи, доброе утро. Я рад, что вовремя сюда добрался. Ты, должно быть, здесь самый главный, раздраженно подумал про себя Арман и повернулся к доктору Джеральду Стенхолму, словоохотливому директору музея, и, взглянув на часы, слегка улыбнулся:

— Картина должна прибыть с минуты на минуту.

— Вы, верно, волнуетесь?

— Да, сэр, конечно. Это великий день для Мет.

— Но и огромная работа! В смысле прибыли в этом году больше не будет выставок, подобных этой.

Прибыли? Арман всегда считал Стенхолма обывателем и сейчас только утвердился в своем мнении. Как можно сравнивать «Ночной дозор» с чем бы то ни было? Будь его воля, он показывал бы картину вообще бесплатно. Любая плата выглядит насмешкой в сравнении с красотой и величием этого бесценного произведения искусства.

Толпа на южной стороне музея ожила и радостно загомонила, когда появилась патрульная машина и сразу за ней бронированный фургон. Водитель патрульной машины не останавливаясь попрощался с пассажирами фургона, дружески просигналив им, и исчез на Восточной Восемьдесят третьей улице. Фоторепортеры засуетились и, толкая друг друга, занимали лучшие места. Из бронированного фургона, лишь только он остановился, вылез охранник и тщательно осмотрел все вокруг. Он был одет во все черное, вооружен полицейской дубинкой и 357-й моделью «смит-и-вессон» в кобуре, висевшей у него на поясе. После того как охранники музея отделили живой цепью толпу по обе стороны лестницы, он поднял забрало на шлеме, достал из кармана связку ключей, обошел фургон и открыл заднюю дверь. Оттуда выпрыгнули еще двое охранников, которые встали по обе стороны от дверей; на груди у каждого висела автоматическая винтовка «М-16».

Стенхолм сошел по лестнице, упиваясь вниманием фотографов. Он оглянулся и пригласил Армана следовать за ним. Арман, едва сдерживая презрение, только у фургона присоединился к Стенхолму. Все смахивало на цирковое представление, в котором Стенхолм играл роль инспектора манежа.

— Улыбочку для фотографа, Луи, — весело сказал Стенхолм.

Арман уступил, надеясь, что его улыбка не слишком смахивает на гримасу.

Из задней двери фургона вылез высокий блондин лет сорока, от которого так и веяло здоровьем. Он одернул свой бледно-голубой костюм-тройку и подошел к ним. Его глаза перебегали с одного на другого.

— Доктор Стенхолм? — неуверенно спросил он с сильным голландским акцентом.

— Да, я Джеральд Стенхолм. А вы, должно быть, Ван Дехн.

— Ван Дехн. Милс Ван Дехн, заместитель директора Рейксмюсеум, — ответил он, пожимая Стенхолму руку.

Стенхолм представил Армана, и мужчины обменялись коротким рукопожатием.

— Тинус де Йонг просил передать вам привет.

— Тинус? Mon dieu! [1] Я не имел от него вестей уже несколько лет. Он все еще эксперт в Рейксмюсеум по шестнадцатому веку?

— В будущем году уходит, — ответил Ван Дехн.

— Позже у вас будет время поговорить. Давайте внесем картину в музей.

Стенхолм пошел к задней двери фургона. Ван Дехн с недоумением оглянулся.

— Никогда не думал, что одна картина может вызвать такой ажиотаж. Здесь как на карнавале.

— Это же Америка, что вы хотите? — ответил Арман с явным отвращением.

Арман и Ван Дехн присоединились к Стенхолму, который наблюдал за выгрузкой картины. Четверо служащих музея расстегнули ремни, на которых картина крепилась к внутренней стенке фургона, поверх водонепроницаемого чехла картину в два слоя обернули в пластик, а затем еще в целлофан, как дополнительную меру защиты от дождя. Только после этого картину извлекли из фургона. Фоторепортеры умаляли служащих на минутку задержаться у фургона, и, пока те, ошеломленные стоящим вокруг гамом, растерянно переглядывались, неистово щелкали фотокамеры и слепили глаза фотовспышки.

— Вносите ее внутрь, — хрипло распорядился Стенхолм, а затем обратился к строю фоторепортеров, успокаивающе улыбаясь: — Хватит, ребята, дайте передохнуть. Обещаю, когда картину выставят, прежде чем откроются двери для публики, я выделю вам десять минут на фотографирование и сделаю заявление. Слово чести.

Поднялся ропот, но, так или иначе, соглашение было достигнуто. Репортеры из Си-би-эс, Эн-би-си и других компаний повернулись к толпе, надеясь подцепить парочку хороших выражений и украсить ими свои репортажи о прибытии картины. Они знали, что публика это любит.

Ван Дехн с волнением наблюдал, как четверо служащих начали подниматься по ступенькам, его пальцы нервно сжимались в кулак и разжимались, вся его фигура выдавала готовность мгновенно кинуться к картине и подхватить ее, если бы кто-нибудь из служащих вдруг поскользнулся на мокром бетоне в своих ботинках на резиновой подошве.

Арман легонько дотронулся до руки Ван Дехна:

— Эти люди лучшие у нас. С тех пор как я здесь работаю, они ничего никогда не роняли, а это о чем-то говорит! Учтите, Мет — крупнейшее хранилище Западного полушария. Здесь всегда находятся миллионы экспонатов.

Ван Дехн застенчиво улыбнулся Арману:

— Простите. Это не значит, что я не доверяю вашим людям, просто я несу ответственность за картину и, если что-нибудь произойдет...

— Если что-либо и могло произойти, то это произошло в других музеях. А здесь уже Мет!

Вместе с носильщиками они вошли в Большой зал, поднялись на второй этаж и оказались в коридоре, который разделял залы европейского искусства и залы искусства двадцатого века. Арман вытащил из кармана связку ключей и открыл дверь с табличкой «Л. Арман», а сам отошел в сторону, пропуская служащих, несущих картину. Следом за ними вошел Ван Дехн и внимательно осмотрелся по сторонам. Комната была безупречно обставлена: пушистый ковер на полу, стол тикового дерева и два кресла, обтянутых коричневой кожей. Стену позади стола сплошь закрывали ряды полок, тесно уставленных книгами по искусству всего мира. Библиотека впечатляла.

— Чай? Кофе? — спросил у Ван Дехна Арман.

— Кофе, пожалуйста, — сказал Ван Дехн и опустился в одно из кресел.

Арман распорядился принести два кофе и сел за стол:

— Кажется, вы с удовольствием вернулись бы в Амстердам.

— Последние четыре месяца я был в постоянном напряжении, но нисколько не жалею об этом.

— Охотно верю. Ведь далеко не каждый день выпадает случай нянчить роту капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рюйтенбурха.

Как и многие его коллеги, Арман, говоря о картине, не употреблял общепринятого, но неверного ее названия «Ночной дозор». Заблуждение возникло в начале девятнадцатого века; краски картины к этому времени настолько потемнели, что историки и искусствоведы искренне были уверены в том, что художник изобразил ночную сцену. Только в 1947 году, когда картина была отреставрирована, стал ясен замысел Рембрандта. Действие картины разворачивалось днем, однако, к великому огорчению специалистов, таких, как Арман, название «Ночной дозор» так и осталось.