Королевство грез - Макнот Джудит. Страница 33
Смягчившись, он встал и протянул к ней руки:
— Подите сюда, Дженнифер.
Дженни поднялась и поплелась, еле переступая дрожащими ногами, пытаясь унять смятение и уговаривая себя, что она совершит сейчас не грех и не предательство; что в действительности, жертвуя собой ради спасения сестры, она совершит сейчас нечто благородное и даже доблестное; что в некотором роде поступит, как Жанна д'Арк, принимающая мученичество.
Она нерешительно вложила ледяную руку в его горячую ладонь и увидела, как на запястье смыкаются длинные загорелые пальцы, ощущая странное воодушевление от жаркого пожатия и неотразимого взгляда.
И когда он обхватил ее, привлек к крепкому мускулистому телу, когда, приоткрыв рот, коснулся ее губ, совесть разом умолкла. Этот поцелуй не походил на прежние, ибо на сей раз он знал, чем все кончится; это был поцелуй необычайно пылкий, дикий, жадный. Руки его скользили уверенно, безостановочно по спине, по грудям, плотно прижимая девушку к напрягшимся чреслам, и Дженнифер стала медленно погружаться в головокружительную бездну чувств и пробуждающейся страсти, С беспомощным стоном она сдалась, обвила руками его шею, повисла, жаждая опоры.
Она смутно чувствовала, как спадает ее платье, как его ладони гладят вздымающуюся грудь и желание растет с каждым ненасытным поцелуем. Руки стальными обручами стиснули ее, подняли, опрокинули, отнесли на постель и заботливо уложили на прохладные простыни. Ощущение тепла и безопасности, исходившее от его тела, внезапно исчезло.
Мало-помалу выходя из сонного оцепенения, в котором она намеренно искала убежища от реальности происходящего, Дженни вздрогнула от дуновения холодного воздуха и невольно открыла глаза. Он замер у кровати, раздеваясь, и ее охватила дрожь восторга и тревоги. В отблесках пламени камина кожа его отливала бронзой, налитые мышцы рук и торса перекатывались, вздымаясь и опадая, пока пальцы трудились над поясом рейтуз. Она осознала, как он прекрасен, великолепен. Едва переводя дыхание от страха и восхищения, она поспешно отвернулась в сторону, вцепилась в край простыни, пытаясь немного прикрыться, пока он скидывал последние одежды.
Кровать прогнулась под его тяжестью, она ждала, крепко зажмурившись, желая, чтобы он поскорее овладел ею, пока она окончательно не вернулась в ужасную холодную действительность.
Но Ройс вовсе не собирался спешить. Прильнув сбоку, он щекотнул легким поцелуем мочку уха и осторожно, но настойчиво, потянул простыню. У него захватило дух от вида ее царственной наготы. Румянец стыда заливал атласную кожу от кончиков волос до пят, покуда он любовался законченным совершенством грудей, увенчанных розовыми сосками, тонкой талией, изящно очерченными бедрами, длинными стройными ногами.
— Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, как прекрасна, — хрипло шепнул он, медленно переводя взгляд на прелестный лик, проступающий за завесою роскошных золотисто рыжих волос, рассыпанных по подушкам, — или о том, как я жажду тебя?
Дженни все отворачивалась, крепко зажмурив глаза, и он тихонько ухватил ее за подбородок, поворачивая к себе. Мягким бархатным голосом, полным вожделения, с оттенком томной улыбки он прошептал:
— Открой глаза, крошка.
Она неуверенно повиновалась и посмотрела в манящие серебряные глаза, чарующие ее взор.
— Не бойся, — тихо велел он, ласково играя соском. Глубокий тембр хрипловатого голоса вместе с мучительной негой прикосновения опытных пальцев уже начинали оказывать на Дженни колдовское воздействие, а он добавил:
— Ты же меня никогда не боялась. И теперь не должна.
Ладонь легонько поползла вверх, дотронулась до плеча, красиво очерченный рот стал неуклонно приближаться.
— Поцелуй меня, Дженни, — с трудом приказал он. И Дженни послушалась. Обхватив его руками за шею, подставила раскрытый рот, скользнула своими губами, целуя столь же сладострастно, как и он. Ройс с радостным стоном поцеловал ее еще крепче, перевернул, привел ее в трепет от соприкосновения со своей алчущей плотью. Зацелованная до полусмерти, Дженни легонько пробежалась пальцами по вздувшимся на плечах и груди мускулам, погладила шею, а затем вцепилась в жесткие курчавые волосы на затылке.
Наконец Ройс оторвал губы, дыхание его стало прерывистым и быстрым, а Дженни подумала, что вот-вот растает от прилива нежности и желания, усиливающегося с каждой минутой. Глядя в страстные глаза, она подняла дрожащие руки, дотронулась до его лица так же, как он дотрагивался до нее, провела кончиками пальцев по щекам и по складкам у рта, по мягким губам, а внутри разливалось некое сладостное чувство, которое яростно, приведя ее в содрогание, полыхнуло неистовым бушующим цветом. Грудь ее разрывалась от муки, пока она ощупывала твердые скулы, поморщившись от прикосновения к красноватой затягивающейся ране, которую сама и нанесла. Преисполненная вины, заглянула в глаза и страдальчески прошептала:
— Прости…
Ройс смотрел в пьянящие синие глаза, и безумная жажда усиливалась стократ от ее прикосновений и шепота, а он все сдерживался, заколдованный невероятной прелестью ощущений, когда она водила кончиками пальцев по его груди, разглядывая испещряющие ее длинные шрамы. Он смотрел на нее, инстинктивно уверенный, что она в отличие от прочих женщин, с которыми он спал, не содрогнется от отвращения при виде следов от ран, или, хуже того, от низменного возбуждения при виде наглядных свидетельств опасности, среди которой он живет и которую олицетворяет.
Он ждал иного от своенравного ангела, лежащего в его объятиях, но не был готов ни к тому, что произошло, ни к своей бурной реакции на происшедшее. Ее пальчики дотянулись до шрамов, медленно ощупали один, самый близкий к сердцу — мышцы непроизвольно сократились, сдерживая желание овладеть ею немедля. Наконец она подняла глаза, блестящие от непролитых слез, и с бурным, мучительным вздохом прошептала:
— Господи Боже, сколько боли они тебе причинили… Прежде чем он успел сообразить, что она собирается сделать, Дженнифер, опустив голову, принялась нежно трогать губами каждую рану, словно пытаясь ее исцелить, сомкнула руки в крепком объятии, словно пытаясь его защитить, и Ройс потерял рассудок.
Запустив пальцы в густые шелковистые волосы, он опрокинул ее на спину.
— Дженни… — хрипло стонал он, целуя глаза, щеки, лоб, губы. — Дженни… — шептал он снова и снова. И звук собственного имени, произнесенного низким охрипшим голосом, возбуждал Дженни столь же сильно, как то, что он принялся делать. Губы его тянулись к ее грудям, дразнили тугие соски, плотно смыкаясь на каждом по очереди, и она задохнулась, выгнула спину и прижала к себе его голову. Руки его заскользили к талии, ниже, ниже…
Она инстинктивно сжала ноги, у него вырвался сдавленный смех, и губы вернулись к ее губам, опаляя страстью.
— Не надо, милая, — жарко шепнул он, осторожно касаясь пальцами курчавого треугольничка внизу живота. — Это не больно.
Озноб восторга и ужаса сотряс тело Дженни, и она откликнулась на призыв, который услышала в его голосе. Сознательным усилием она расслабилась, и опытные пальцы в тот же миг пробрались глубоко внутрь во влажное тепло, искусно и нежно готовя к дальнейшему страстному соитию.
Девушка чувствовала, что тело ее, словно объятое пламенем, тает и растворяется, у нее вырвался стон испуга и наслаждения. В тот момент, когда она готова была взорваться от клокочущих внутри чувств, Ройс коленями раздвинул ее ноги и опустился на нее. Дженни открыла глаза и увидела, как он возвышается над нею — воин, чье имя вселяло в солдат трепет, и любовник, касавшийся и целовавший ее с такой нежностью и вожделением. Лицо его окаменело и потемнело от страсти, на виске пульсировала жилка, он все еще пытался сдерживаться.
Ройс прижался к ней чреслами, и Дженни ощутила тугую огненную плоть, медлящую у входа, и встретила судьбу так же отважно, как встречала ее каждый раз, оказавшись в его руках. Закрыла глаза, крепко стиснула его в объятиях, зная, что этот мужчина собирается причинить ей боль. Этот отчаянный жест сокрушил Ройса. Он содрогнулся, когда она сдалась и расслабилась в его руках, и проник подрагивающей плотью внутрь, не ведая, какую боль причинит, и не в силах ее смягчить. Время, потраченное на предваряющие ласки, облегчило проникновение. Он ощутил плотно объявшее его жаркое лоно, и волну несказанного возбуждения. Сжавшееся в комок сердце исступленно билось, он нырнул глубже, наткнувшись наконец на хрупкую преграду.