Нечто чудесное - Макнот Джудит. Страница 33

Александра оцепенела, раскрыв рот. Ей и в голову не приходило, что герцогиня решит, будто она беспокоится о своем будущем, а не о муже, который именно в эту минуту, возможно, лежит мертвый на дне Ла-Манша!

Онемев от ярости, Александра с трудом расслышала последние уничтожающие слова герцогини:

– Убирайтесь с глаз моих! Больше ни минуты не желаю выносить вашей ханжеской физиономии и притворной тревоги за жизнь моего внука! Вы едва знали его! Как он мог что-то для вас значить?

– Да как вы смеете? – вскрикнула наконец Александра. – Как смеете сидеть здесь и говорить мне все это? Вы… Вам не понять, что я испытываю к нему, потому что вы отроду лишены каких бы то ни было чувств! Но даже если это и не так, все равно вы слишком… слишком стары, чтобы помнить, что такое любовь!

Герцогиня медленно поднялась, угрожающе нависнув над Александрой, но девушка была близка к истерике, и ничто на свете не помешало бы ей продолжать бросаться бессмысленными обвинениями.

– Вы представить не можете, что такое для меня его улыбка и смех! И не знаете, что я переживаю, глядя в его глаза…

Громкое рыдание вырвалось из груди Александры, и слезы полились по бледным щекам.

– Мне не нужны его деньги… Я только хочу смотреть в его глаза и видеть, как он мне улыбается.

К ужасу девушки, колени ее внезапно подкосились, и она рухнула на пол у ног герцогини.

– Только бы увидеть его прекрасные глаза, – прерывисто всхлипнула она.

Герцогиня, казалось, чуть поколебалась, но все же гордо повернулась и вышла из комнаты, оставив Александру в одиночестве оплакивать боль потери.

Десять минут спустя в комнате появился Рамзи с серебряным чайным подносом.

– Ее светлость сказали, что вы ослабели от голода и нуждаетесь в подкреплении, – объявил он.

Александра все еще сидела на полу, закрыв лицо руками. Выслушав дворецкого, она с трудом подняла голову и смущенно вытерла слезы.

– Пожалуйста, унесите это. Меня раздражает запах еды. Однако Рамзи, неуклонно следуя приказам герцогини и не обращая внимания на протесты девушки, поставил поднос на стол и выпрямился. Впервые за все время, что Александра его знала, слуга выглядел растерянным и нерешительным.

– Поверьте, в мои намерения не входит распускать сплетни, – помолчав, сдержанно начал он, – но камеристка ее светлости сообщила, что ее светлость вот уже пятый день почти ничего в рот не берет. Горничная только сейчас принесла для леди Хоторн обед в малую столовую. Возможно, если бы вы предложили пообедать с ней, то смогли бы убедить ее светлость немного поесть.

– Эта женщина не нуждается в пище, – пробормотала Александра, неохотно вставая. – Она не похожа на простых смертных.

Холодное лицо Рамзи стало положительно каменным.

– Я прослужил у леди Хоторн сорок лет! Моя глубочайшая тревога за нее привела меня к ошибочному заключению, что вы тоже испытываете к ней некоторое сострадание, поскольку стали членом этой семьи. Прошу простить меня за неверное суждение.

Он принужденно поклонился и вышел, оставив совершенно сбитую с толку Александру терзаться угрызениями совести. Очевидно, Рамзи был предан герцогине, хотя девушка прекрасно знала отношение последней к слугам. В Роузмиде она дважды получила строгий выговор от герцогини за «сплетни со слугами», хотя Алекс всего лишь спросила у Рамзи, женат ли он, а у горничной – есть ли у той дети. Но герцогиня считала любые разговоры с прислугой непозволительной вольностью, попыткой обращаться с ними как с равными, а это, как запомнила Александра из уничтожающе-язвительной лекции герцогини, просто неприлично. Однако, несмотря на все это, Рамзи, очевидно, волнуется за герцогиню, а стало быть, в душе старухи царят не только гордость и высокомерие. Это предположение потянуло за собой другое, и Александра в изумлении уставилась на поднос, гадая, уж не хотела ли этим герцогиня показать, что предлагает перемирие? Еще пять минут назад она не выказывала ни малейшего интереса к тому, поела ли Александра. С другой стороны, поднос может служить недвусмысленным напоминанием Александре поскорее взять себя в руки.

Девушка прикусила губу. В ушах зловещим громом отдавались слова Рамзи. Пять дней… герцогиня ни крошки не взяла в рот. Александра тоже отсылала еду нетронутой, но она молода, сильна и здорова.

Сердце девушки смягчилось еще больше, когда ей пришло в голову, что если герцогиня не может есть, значит, расстроена гораздо сильнее, чем хочет показать.

Александра с тяжелым вздохом пригладила волосы и решила, что герцогиня все-таки собиралась предложить мир. Девушка не могла вынести мысли о том, какая тяжесть лежит на душе у семидесятилетней женщины.

Через полуоткрытую дверь голубой гостиной Александра увидела герцогиню, сидевшую на стуле с высокой спинкой и смотревшую на огонь. Даже сейчас герцогиня казалась неприступно-грозной, однако что-то в ее застывших чертах напоминало Александре мучительные страдания ее матери сразу же после кончины отца, еще до появления второй жены превратившего скорбь миссис Лоренс в ненависть.

Девушка тихо ступила в комнату. Ее тень упала на герцогиню; та резко вскинула голову и тут же отвернулась, но Александра успела заметить подозрительно блестевшие глаза.

– Ваша светлость, – робко окликнула девушка, шагнув вперед.

– Я не давала вам позволения вторгаться сюда, – бросила герцогиня, но на этот раз Александра не позволила себе обмануться резким тоном. Тем же успокаивающим голосом, которым обычно говорила с матерью, она подтвердила:

– Нет, мадам, конечно, не давали.

– Убирайтесь.

Побежденная, но не сдавшаяся, Александра, однако, упрямо возразила:

– Я не останусь надолго. Просто хотела извиниться за все то, что наговорила сейчас. Это было непростительно:

– Я принимаю ваши извинения. А теперь вон!

Игнорируя убийственный взгляд герцогини, Александра подошла ближе:

– Я думала… поскольку нам обеим необходимо поесть, наверное, мы смогли бы проглотить что-то, если бы пообедали вместе. Возможно… мы даже сумели бы вытерпеть общество друг друга.

– Если вам не хватает общества, можете отправляться к своей мамаше, как я и предлагала!

– Потому что, – сдавленно прохрипела Александра, мне необходимо быть рядом с теми, кто любит его.

Нестерпимая боль на миг исказила лицо герцогини. Она немедленно постаралась призвать на помощь обычную сдержанность, но в это кратчайшее мгновение Александра поняла, какое отчаяние кроется за внешней невозмутимостью.

Стараясь не выказать, как разрывается ее сердце от жалости и сострадания, Александра поспешно села напротив герцогини и сняла крышку с блюда. Тошнота подступила к горлу при виде еды, однако она лучезарно улыбнулась.

– Хотите кусочек этого чудного цыпленка или предпочитаете говядину?

Герцогиня поколебалась, не сводя взгляда с Александры.

– Мой внук жив! – объявила она, всем своим видом словно вынуждая девушку возразить.

– Конечно, – поспешно заверила та, зная что окажется за порогом, если выскажет хоть малейшее сомнение. – Я всей душой верю в это.

Герцогиня, по-видимому, наконец поверившая в искренность Александры, нерешительно кивнула и проворчала:

– Думаю, я смогла бы съесть кусочек цыпленка. Они ели в полнейшем молчании, прерываемом лишь потрескиванием дров в камине. Только когда Александра поднялась и пожелала герцогине спокойной ночи, старуха заговорила, впервые за все время обратившись к родственнице по имени.

– Александра, – хрипло пробормотала она.

– Да, мадам?

– Вы… – Герцогиня с трудом перевела дыхание. – Вы… молитесь?

Слезы снова перехватили горло Александры, обожгли глаза. Эта гордая женщина просит ее молиться за Джордана! С трудом сглотнув, девушка кивнула.

– Очень, очень горячо, днем и ночью, – заверила она.

Следующие три дня Александра и герцогиня провели в голубой гостиной, обмениваясь короткими, ни к чему не обязывающими фразами, произнесенными неестественно тихо, – двое чужих людей, не имеющие почти ничего общего, но связанные цепями невыразимого ужаса.