Само совершенство. Том 2 - Макнот Джудит. Страница 49

– Если бы твоего отца действительно беспокоил вопрос о том, что думают о нем окружающие, – не выдержал Дик, которому иногда было очень трудно скрывать свою неприязнь к тестю, – то он бы давно нашел себе какую-нибудь приличную, спокойную работу вместо того, чтобы повсюду сопровождать свою маленькую Эмили. И тогда сейчас у него было бы чем заняться и он не напивался бы от жалости к самому себе из-за того, что маленькая Эмили выросла и вышла замуж. – Краем глаза Дик заметил, как сильно его слова расстроили Эмили, и поспешил исправить положение. Обняв жену за плечи, он сказал:

– Прости меня. Я просто ревнивый болван, который не хочет даже частично делить свою жену с кем бы то ни было. Даже с ее собственным отцом. Ты меня простишь?

Кивнув, Эмили потерлась щекой о его руку, но ее прелестное личико оставалось задумчивым и печальным.

– Обманщица, – поддразнил ее Дик, чрезвычайно встревоженный и озабоченный этим совершенно новым и незнакомым для него настроением жены. – Очевидно, простого извинения недостаточно. Я заслуживаю хорошего пинка. Я заслуживаю… – Он немного поколебался, очевидно, придумывая себе наказание посуровее. – Я заслуживаю того, чтобы мы сегодня пошли в самый дорогой ресторан Лос-Анджелеса, где бы все сидели и глазели на мою жену.

Эмили улыбнулась, и Дик, поцеловав ее в одну из знаменитых ямочек на щеке, сказал:

– Я люблю тебя. – Но тотчас же шутливо добавил:

– Даже несмотря на эти смешные и совершенно нефункциональные дырочки на твоем лице. А ведь далеко не каждый сможет не обращать внимания на подобный производственный дефект.

Услыхав знакомый смех, Дик обрадовался, что его усилия не пропали даром, и облегченно вздохнул. Но его радость длилась недолго. Отсмеявшись, Эмили повернулась к нему и сказала:

– А твоя любовь сможет выдержать испытание поездкой к моему отцу, перед тем как мы отправимся в ресторан?

– Зачем?

– Затем, что я хочу поговорить с ним о тех деньгах, которые он вложил в «Ти-эй Продакшнз». Я никак не могу найти разумного объяснения, и это сводит меня с ума.

– Догадываюсь, – сказал Дик, включая правый поворот и направляя машину к дому тестя. – Думаю, что моя любовь к тебе способна выдержать даже такую проверку.

Эмили нажала кнопку звонка. Прошло довольно много времени, прежде чем дверь открылась. На пороге стоял отец со стаканом виски в руке.

– Эмили, девочка моя! – воскликнул он, с трудом справляясь с заплетающимся языком. На заросшем трехдневной щетиной лице горели налитые кровью глаза. – Я не знал, что ты наведаешься ко мне сегодня вечером.

Полностью игнорируя присутствие Дика, Макдэниелс обнял дочь за плечи и повел в глубь квартиры.

Он пьян. Мысль об этом всегда была мучительна для Эмили. Ведь еще несколько лет назад ее отец был истым трезвенником, теперь же запои сменяли друг друга с устрашающей частотой. Эмили вдруг подумала о том, что уже забыла, когда видела отца трезвым.

– Почему бы тебе не включить свет? – мягко сказала она, с трудом отыскивая выключатель. Единственная тусклая лампочка осветила сумрачную гостиную.

– Я люблю темноту, – возразил старший Макдэниелс, возвращая выключатель в прежнее положение. – Так гораздо уютнее и… безопаснее.

– Может быть, мы все-таки включим свет? – твердо сказал Дик, подкрепляя свои слова действием. – Мне бы очень не хотелось, чтобы Эмили споткнулась в этих потемках и что-нибудь себе сломала.

– Почему ты вдруг решила приехать? – спросил Макдэниелс, игнорируя слова Дика точно так же, как он раньше игнорировал его присутствие. – В последнее время ты меня почти не навещаешь, – плаксиво добавил он.

– Я была у тебя на прошлой неделе, – напомнила Эмили. – Но сегодня я приехала поговорить о деле. Бухгалтер Дика попросил решить кое-какие вопросы, прежде чем заниматься планированием налогового обложения на следующий год.

– Конечно, милая. Нет проблем. Пойдем в мой кабинет, и я покажу тебе все документы.

– Мне нужно сделать несколько телефонных звонков, – вмешался Дик. – Ты пока поговори с отцом, – обратился он к Эмили, – а я тем временем позвоню.

Оглянувшись по сторонам и не обнаружив никаких признаков телефонного аппарата. Дик снова вопросительно посмотрел на жену.

– В кухне, – подсказала Эмили, и он направился в указанном направлении.

Эмили проследовала за отцом вверх по лестнице в спальню, которую он еще много лет назад переоборудовал в кабинет. Макдэниелс сел за письменный стол, который являлся единственным незахламленным местом в доме, хотя и на нем лежал многодневный слой пыли. Все стены были увешаны бесчисленными фотографиями Эмили – Эмили в коляске, Эмили, только начинающая ходить, Эмили в балетной пачке, Эмили в своей первой роли, Эмили в тринадцать лет с волосами, собранными в хвостик, Эмили в пятнадцать со своим первым букетом, подаренным поклонником. Только сейчас, глядя на фотографии, Эмили вдруг заметила, что почти везде она была снята вместе с отцом. А потом она заметила и еще кое-что – несмотря на чудовищную грязь и запустение, царящие кругом, все без исключения фотографии выглядели так, как будто их недавно протерли чистой тряпкой.

– Чт-то т-ты хочешь знать, ро-одная? – спросил Макдэниелс, тщетно пытаясь контролировать свой заплетающийся язык.

Глядя на то, как отец в очередной раз отхлебнул изрядный глоток виски, Эмили уже было открыла рот, чтобы заговорить о лечении от того, что, судя по всему, стало хроническим алкоголизмом, но вовремя спохватилась. В последний раз, когда она пыталась затронуть эту тему, реакция отца была совершенно неадекватной. Поэтому она собралась с духом и заговорила о том, ради чего, собственно, и приехала:

– Папа, ты знаешь, как я благодарна тебе за то, что все эти годы ты занимался моими финансовыми делами. Ты всегда делал все для того, чтобы распорядиться ими наилучшим образом, и я это понимала и понимаю.

– Еще бы! Я откладывал каждый цент, заработанный тобой. И хотел бы я посмотреть на того, кто посягнет на эти деньги. Себе я брал только двадцать долларов в час, как твой импресарио, и то лишь потому, что ты сама на этом настояла. В тот день, – мечтательно добавил Макдэниелс, – ты была такой забавной. Тебе было всего шестнадцать, но ты разговаривала со мной, как будто это я был провинившимся ребенком. Ты тогда сказала, что если я не соглашусь на более высокую зарплату, то тебе придется меня уволить.

– Да, я помню, – сказала Эмили, но чувствовалось, что ее мысли очень далеки от ностальгических воспоминаний. – Именно поэтому я прошу тебя правильно отнестись к моему следующему вопросу. Я ни в коем случае не хочу, чтобы ты подумал, что я сомневаюсь в твоей честности и компетентности. Я лишь хочу понять, почему ты так поступил. Сами же потерянные деньги мне совершенно безразличны.

– Потерянные деньги? – в голосе Макдэниелса послышались сердитые нотки. – Какого черта ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать о тех четырех миллионах долларов, которые в течение последних пяти лет ты вкладывал в студию Тони Остина. Акции этой компании не стоят и гроша. Зачем ты это делал, папа? Я же знаю, что ты его всегда ненавидел и презирал.

Увидев, как изменилось лицо отца после этих слов, Эмили невольно вжалась в кресло. Оно стало страшным. В горящих, как угли, запавших глазах не осталось почти ничего человеческого.

– Остин… – наконец произнес Макдэниелс, как бы смакуя каждый звук. – Тебе незачем больше беспокоиться по этому поводу, родная. Я о нем позаботился. Нам больше не придется покупать его липовые акции, и все останется нашим маленьким секретом.

– Но зачем было вообще покупать эти, акции? – не выдержала Эмили, не на шутку напуганная таким чужим и непривычным выражением лица и голоса отца.

– Он меня заставил. Я не хотел. Но теперь он мертв, и больше мне не придется этого делать.

– Но каким образом он мог заставить тебя вложить четыре миллиона моих денег в свою компанию, если ты этого не хотел? – спросила Эмили резче, чем ей бы хотелось.