Триумф нежности - Макнот Джудит. Страница 35

— Да, — сказал другой. — Налоговые скидки для корпорации.

Рамон стукнул кулаком по столу и резко встал.

— Вы пытаетесь объяснить мне, что в действиях отца по раздаче собственности корпорации, чтобы уклониться от уплаты налогов, была логика? — Его подбородок задергался, когда он напоследок обвел всех убийственным взглядом. — Я уверен, вы понимаете, что корпорация не в состоянии оплатить вам перелет, дабы присутствовать на этом собрании. — Он сделал паузу, злобно усмехнулся, глядя на окаменевшие лица. — Понимаете и то, что вы не получите гонорара за вашу службу в качестве «директоров» за последний год. Это собрание объявляется закрытым!

Один из присутствующих неблагоразумно проявил чрезмерную настойчивость:

— Позвольте, Рамон, в уставе корпорации сказано, что директорам платят ежегодные предварительные гонорары…

— Разберемся в суде! — фыркнул Рамон. Повернувшись на каблуках, он гордо вышел в соседний кабинет в сопровождении мужчины, который сидел справа от него, молча наблюдая за происходящим.

— Налей себе чего-нибудь, Мигель! — сказал сквозь зубы Рамон, снимая пиджак. Ослабив галстук, он подошел к окну, Мигель Виллегас едва взглянул на бар на противоположной стене, обитой панелями, затем быстро сел в одно из четырех золотистых бархатных кресел, обращенных к роскошному столу. Его темные задумчивые глаза с симпатией смотрели на Рамона, который стоял к нему спиной около окна. Не замечая этого, Рамон сжал руку в кулак и прислонил горячий лоб к стеклу. Наконец рука разжалась и опустилась. Рамон утомленно ссутулил плечи, затем провел рукой сзади по шее, массируя напряженные мышцы.

— Я думал, что уже смирился с поражением, — сказал он с печальным вздохом. — Но боюсь, что ошибался.

Подойдя к столу, он сел в массивное кресло с высокой спинкой и взглянул на старшего сына Рафаэля Виллегаса. Без всякого выражения на лице он произнес:

— Я признаю его. Поэтому говори прямо — твои поиски не принесли ничего ободряющего?

— Рамон, — едва не оправдывался Мигель, — я только бухгалтер, а это работа для аудиторов компании. Ты не можешь полагаться на добытые мной сведения.

Рамон не обратил внимания на его попытку принизить свои знания.

— Этим утром мои аудиторы вылетели из Нью-Йорка, но я не подпущу их к тем записям отца, которые я дал тебе. Что ты обнаружил?

— Что ты и ожидал, — вздохнул Мигель. — Твой отец продал все, чем владела корпорация, и сохранил только убыточные компании. Когда он уже не мог ничего найти на продажу, он стал жертвовать миллионы каждому благотворительному заведению. — Он вытащил несколько листов из своего портфеля и неохотно передал их Рамону. — Больше всего меня удручают небоскребы, которые ты строил в Чикаго и Сент-Луисе. Ты вложил в каждый из них по двадцать миллионов долларов. Если бы банки дали ссуду на продолжение строительства, ты смог бы их закончить, а потом продать и вернуть инвестиции. К тому же ты смог бы получить приличную прибыль.

— Банки не помогут, — немногословно ответил Рамон. — Я уже встречался с банкирами и в Чикаго, и в Сент-Луисе.

— Но почему, черт побери! — взорвался Мигель, отказавшись от попытки быть только профессиональным бухгалтером.

Его лицо было перекошено от гнева, когда он взглянул на Рамона, которого любил как брата.

— Они ссудили тебе часть денег, чтобы начать строительство, так почему же им не ссудить оставшиеся, чтобы закончить его?

— Потому что они утратили веру в мое чутье и в мои способности, — сказал Рамон, глядя на цифры в документах. — Они действительно не верят, что я в состоянии завершить строительство этих зданий и их ссуды будут возвращены. Для них дело выглядит так: пока мой отец был жив, им ежемесячно выплачивали проценты — один миллион долларов. Он умер, я взял контроль над корпорацией, и мы уже почти в течение четырех месяцев не выплачиваем проценты.

— Но это по вине твоего отца у корпорации нет денег для их выплаты! — воскликнул Мигель.

— Если ты объяснишь это банкирам, они скажут, что, пока он был главой правления, я был президентом и должен бил предпринять шаги, чтобы предотвратить его ошибки.

— Ошибки! — взорвался Мигель. — Это были не ошибки. Он планировал все таким образом, чтобы тебе ничего не досталось. Он хотел, чтобы корпорация умерла вместе с ним.

Глаза Рамона стали холодными.

— У него была опухоль мозга, он не мог отвечать за свои поступки.

Мигель Виллегас выпрямился в своем кресле, и его тонкое лицо раскраснелось.

— Он был жестоким, эгоистичным, мелким тираном, и ты знал это! Все знали! Он завидовал твоему успеху и ненавидел твою славу. Все, что сделала опухоль, так это развязала ему руки. Он окончательно потерял контроль над своей ревностью. — Заметив растущую ярость Рамона, Мигель снизил тон:

— Я знаю, ты не хочешь слушать, но это правда. Ты пришел в корпорацию и за несколько лет создал всемирную финансовую империю. При твоем отце о ней и не слыхали! Корпорацию сделал ты, а не он. О тебе одном писали журналы и газеты, только тебя называли одним из наиболее энергичных предпринимателей мира, тебя попросили выступить на Всемирной конференции предпринимателей в Швейцарии. Я завтракал в отеле за столом с твоим отцом в тот день, когда он узнал об этом. Он не был горд, он был в бешенстве! Он пытался убедить людей, сидящих за его столом, что на конференции ты будешь в качестве его представителя, потому что у него просто нет свободного времени поехать в Швейцарию.

— Хватит! — резко сказал Рамон с побелевшим от ярости и боли лицом. — Он все-таки был моим отцом, и он сейчас мертв. Когда он был жив, мы не слишком любили друг друга, так что не уничтожай хотя бы то небольшое чувство, которое я испытывал к нему!

В зловещем молчании Рамон сосредоточился на бумагах, которые ему дал Мигель. Когда он пробежал глазами по последней записи, он взглянул на Мигеля:

— Что это за принадлежащее мне имущество в размере трех миллионов долларов, которое ты последним внес в список?

— Не совсем имущество, — угрюмо произнес Мигель. — Я обнаружил среди вещей твоего отца бумаги в доме в Маягуэсе. Насколько я понял, это ссуда, которую ты дал Сиднею Грину в Сент-Луисе девять лет назад. Он все еще должен тебе эти деньги, но ты не сможешь возбудить против него дело, пытаясь их вернуть. По закону ты мог в течение семи лет представить иск, время давно прошло.

— Ссуда была возвращена, — сказал Рамон, пожав плечами. — Нет, согласно записям, которые я обнаружил.

— Если ты копнешь поглубже, ты обнаружишь, что она была возвращена, так что не трать больше времени на досье. У тебя и так есть работа.

В дверь коротко постучали, и после этого немедленно появилась элегантная секретарша:

— Аудиторы из Нью-Йорка. А еще два репортера из местных газет спрашивают о запланированных интервью, и срочный звонок из Цюриха.

— Проводите аудиторов в комнату для совещаний, а репортеры пусть приходят через месяц, скажите, сейчас это некстати. Я перезвоню в Цюрих позже.

Кивнув, секретарша удалилась, и ее юбка пленительно обвивала длинные, стройные ноги.

Мигель проводил девушку глазами, и его лицо выразило восторг.

— Знаешь, твой отец хорошо разбирался в секретаршах. Элис просто изумительна, — заметил он тоном беспристрастного эстета.

Рамон отпер массивный стол и, не отвечая, вытащил три тяжелые папки с грифом «Конфиденциально».

— Кстати, о красивых женщинах, — продолжал Мигель с деланным безразличием, упаковывая бумаги и собираясь уходить. — Когда я смогу познакомиться с дочерью бакалейщика?

Дотянувшись до селектора, Рамон нажал кнопку и продиктовал инструкции Элис:

— Пусть Дэвид и Рамирес подъедут. Когда они появятся, отправьте их в комнату для совещаний к аудиторам. — Помолчав, Рамон произнес, все еще внимательно изучая документы:

— О какой дочери бакалейщика идет речь?

Мигель широко раскрыл глаза:

— О той, которую ты привез из Штатов. Эдуарде говорит, что она действительно хороша. Зная, как он не любит американских женщин, надо думать, что она чрезвычайно красива. Он сказал, что она — дочь бакалейщика.