И поднялось терние… - Максимов Юрий Валерьевич. Страница 4

– Спасибо, что обнадёжили, – красавица наградила меня сдержанной улыбкой и обжигающим взглядом, а затем направилась к лесу.

Шу, пряча вылизанную банку, встрепенулся:

– Ида, может, ещё воды принести?

– Нет, благодарю, – и она, изящно склонив головку, вошла в заросли.

Только тут я понял, как ужасно выгляжу – невыспавшийся, грязный, непричёсанный. Раздражённо тряхнув головой, я зашагал к прудику и бросил на ходу Шу:

– Поднимай всех. Пусть приводят себя в порядок, собирают рюкзаки и палатки. Через полчаса выходим.

– А завтрак?

– Съедим по дороге. Иначе не успеем.

Когда я вернулся, мои распоряжения и не думали выполняться. Растрёпанный Тоэрис, сидя на бревне, апатично наблюдал, как Шу нарезает батон на куски и жадно глотает их один за другим. Птахин бродил с безумным взглядом и просил у всех чего-нибудь от головы, пока я не напомнил, что аптечка у него в рюкзаке (ещё у кого из нас амнезия!). Один доктор Гор, презрительно поглядывая на остальных, с демонстративной энергичностью скатывал свою палатку.

Конечно, не через полчаса, но минут через сорок мы продолжили путь. До объекта было километра три. Настроение моё поднималось всё выше. Разумеется, благодаря тому, что за мною следом, а иногда даже рядом изволила шествовать наш фотограф – восхитительная и неприступная Ида. Наконец-то у меня появился гораздо более приятный предмет размышлений, чем прежде. И это было превосходно.

Ноги мои едва касались земли рядом с нею, сердце трепетало и пело как в пору давней юности. Я болтал без умолку, рассказывая то о различии даосской и йогической медитации, то о буддийских коанах. Собеседница слушала со сдержанной, даже снисходительной улыбкой, но взгляд её загадочных глаз не скрывал заинтересованности и это распаляло меня всё больше. Я и представить не мог, что во мне может подняться такой вихрь нежных чувств – с моим-то жизненным опытом!

Я забыл рядом с ней про всё. Словно одержимый, жадно ловил каждый взгляд, каждый жест, каждый звук её изумительного голоса. Меня пьянило от счастья находиться рядом. Положительно, за всю жизнь я не встречал подобной женщины! Единственное, что удивляло, – как меня угораздило целых два дня не воспринимать такое чудо рядом с собой?

Но вскоре я и об этом перестал думать.

Три километра до объекта я пролетел как на крыльях. Насчёт остальных не знаю. Меланхоличный Тоэрис поглядывал исподлобья, да и толстячок Шу стал вдруг менее душевным, но оттого было ещё сладостней: пусть завидуют и ревнуют, им ничего не светит, светит мне!

Работа звала, и, погрузившись в неё, я испытал едва ли не сопоставимое блаженство. Родная стихия! Я всё помнил и знал, – что, когда и как нужно делать. Мои указания подхватывались на лету. Панибратство осталось у холодного кострища, теперь я – требовательный начальник, глава экспедиции. Впрочем, отдавая строгим голосом распоряжения Иде, я каждый раз задерживал взгляд в её лукавых и дерзких зелёных глазах.

Нужно признать, – все сотрудники работали отменно, каждый знал своё дело. Мы управились менее чем за два часа. И как это мне казалось, будто я могу совладать со всем в одиночку? Но ничего. Жизнь повернулась ко мне светлой стороной. Работа выполнена на отлично, а главное – я определённо встретил ту, к которой неосознанно стремился всю жизнь. Два неудачных брака, десятки романов – всё это были лишь поиски Иды. Теперь я знал точно. Интересно какая спутница жизни выйдет из Иды?

После короткого обеда прямо на объекте, мы собрались и повернули назад. Весь следующий путь я провёл словно в тумане, из которого ясными контурами выступала только одна фигура – очаровательной спутницы. Когда мы пересекали реку по бревну, я подал ей руку и её прикосновение обожгло мне сердце. После второго привала она уступила моим мольбам и позволила взять несколько её вещей в мой рюкзак. Подмигивания Птахина, снисходительные улыбки доктора Гора, косые взгляды Тоэриса и Шу – всё это сплеталось в обрамление портрета одновременно холодно и озорно улыбающейся Иды.

Да, впереди ждало счастье. Что же ещё? Вот-вот мы окажемся на катере. Я покажу ей, как озарённые солнцем облака отражаются в речной глади, как тоскливо склоняются к воде ивы, как лилии весело выглядывают из листвы… А там уже моя рука невзначай ляжет на её руку и…

Ида шла рядом, смотрела на меня и улыбалась. Я пел очередную оду её совершенству. Со стороны это должно было выглядеть как характеристика проделанной работы. Я уже и думать забыл про странности с памятью. Больше никто не появлялся. Видимо, локомотив моего сознания вернулся на рельсы и бодро заколесил вперёд. Даже не надо и к мозгоправам идти. Да, был инцидент, но всё утряслось. Всё отлично.

Уже смеркалось, когда мы наконец ощутили долгожданный запах реки. Это вызвало прилив сил и через полчаса мы вышли точно к тому месту, откуда сошли на берег. Красавец катер ждёт нас. Радостные крики, смех. Рюкзаки полетели на борт, затем все стали подниматься. Я предложил Иде помощь, но та с гордой улыбкой отказала и проворно поднялась сама. Последним залез Птахин, попросив меня отвязать трос. Я бодро побежал к сросшимся ивам – ведь на меня смотрела Ида. У деревьев я начал распутывать собственные узлы, как тут за спиной раздался хлопок, словно щёлкнула мышеловка, и натянутый трос обмяк. Я глянул назад. Трос оборвался.

Точнее, его обрезали! Лучи заходящего солнца высвечивали длинное лезвие кухонного ножа в руке улыбающегося Птахина. Катер отдалялся от берега, а все мои подчинённые стояли на палубе и с недобрыми улыбками глядели на меня.

Я бросился к воде, не веря глазам:

– Что за шутки, Птах?

– Никаких шуток, Вить! – весело ответил он, – ты же сам знаешь, что на катере больше пяти человек не поместится.

Катер уплывал всё дальше.

– Кто Вы? – невольно вырвалось из меня.

Звук моего дрожащего голоса был столь слаб, что я и сам едва уловил его, но на палубе расслышали.

– А то ты не знаешь… – ответила глубоким бархатистым голосом Ида, показав в обворожительной улыбке острые жемчужные зубки и задорно мне подмигнула…

Заработал мотор. Катер уплывал всё дальше и дальше, и фигуры стоящих на палубе становились всё призрачнее, теряя очертания в лучах пламенеющего заката. На берегу оставалась одинокая фигурка человека, растерянно опустившего руки среди сгущающегося сумрака бесконечного леса.