Ограниченный конфликт - Максимушкин Андрей Владимирович. Страница 14

Сама княжеская резиденция представляла собой целый комплекс сооружений на одиноком холме в сорока километрах к северо-западу от Арконы. Первоначально Детинец выполнял функцию крепости, способной отразить как наземную, так и массированную воздушную атаку, и брал на себя функции обороны космического пространства над планетой. Это было еще в годы первопроходцев и основателей, первых граждан княжества. С тех пор опасность вражеского десанта на Голунь снизилась ниже расчетной, на пути неприятельских флотов стояли боевые эскадры русичей. Да и сама территория княжества расширилась на целые парсеки. Наземные форты были демонтированы или превращены в памятники первооснователям.

Вокруг Детинца расстилалась территория национального парка. Последние сто лет институты терраформирования и генетических исследований использовали заповедник как полигон для своих экспериментов. Благодаря чему в окрестностях Детинца можно было встретить самые причудливые растения, не встречающиеся больше нигде во Вселенной. Например, всего в трех километрах от замка на берегу небольшой речушки росла целая роща флюродонов. Деревьев с крупными белыми цветками, светящимися в темноте. В период цветения по ночам роща представляла собой сказочное, неописуемое зрелище. Княгиня Млава Глебовна любила бывать в роще в это время, иногда она брала с собой и Бравлина. Это место напоминало им о далекой юности.

Наконец князь прервал свои раздумья и бесцеремонно хлопнул по плечу идущего рядом директора СГБ:

– О чем задумался, Рюрикович?

– О жизни, Бравлин Яросветович, о жизни.

– Нашел время! О работе думать надо, – фыркнул в ответ князь.

– Работа была, есть и будет есть, – меланхолично отозвался Владимир Рюрикович, – а жизнь проходит. Вчера внуку годик исполнился.

– Да ты еще молодой! – воскликнул Бравлин и, заложив руки за спину, быстрым шагом направился к бортику бассейна. Кошка, мирно гревшаяся на солнце, подняла голову при приближении человека, но, решив, что князь не представляет для нее интереса, вернулась к созерцанию водной глади.

– Может, и молодой, да нельзя все время о работе думать, – буркнул Владимир, догоняя князя, – жизнь-то проходит. Я уже год, как дедом стал.

– Я уже шестнадцать лет как дед, – обернулся к собеседнику Бравлин, – и ничего, привык. Еще лет десять, и прадедом буду.

– Поздравляю, – саркастически усмехнулся Крамолин. Затем присел на край бассейна и почесал кошку за ухом. Животное перевернулось на спину и довольно замурлыкало.

– А может, ты и прав, – задумчиво протянул Бравлин, рассеянно глядя на снующие в бассейне стайки рыбок. – На самом деле – иногда надо расслабляться. Как эта котяра.

– Знаешь, послезавтра в Большом театре премьера. Будет «День зубра».

– Это по книге Стремникова? – поинтересовался князь, присаживаясь рядом.

– Да, говорят, интересная постановка. Надо сходить.

– Пошли, я беру Млаву, ты Раду, и идем. Вроде у меня там ложа до скончания веков зарезервирована, так что приглашаю.

– Прекрасно! Сначала в театр, потом заказываем столик в «Буревестнике» и сидим до полуночи. Я слышал, там новый шеф-повар, специально выписали из Кавасиони.

– Интересно, и чего ты не слышал, – Бравлин хитро подмигнул Владимиру. – А Кавасиони – это где?

– На Земле, между Турцией и Евразией.

– Великие боги! Какая глушь! – Бравлин патетически развел руками. – Интересно, а готовить он умеет?

– Говорят, умеет. Нечто особо уникальное, горское, с перцем. Я лично пока не пробовал.

– Значит, послезавтра попробуем. Иногда надо и отдыхать от работы.

5

Длинный, извилистый, причудливо ветвящийся и танцующий коридор. Славомир бежал по ребристому, плывущему и разрастающемуся ступенями полу. Стены извивались, изгибались, перекручивались, тянулись километрами проводов. Черный, красный, белый, опять черный. Цвета перемигивались, танцевали, загорались и гасли, превращались в какофонию звуков, прилипали к языку феерией вкусов, взрывались фонтаном огня. Мир вокруг полыхал фиолетовыми вспышками корабельных импульсаторов и гремел бравурным маршем судовых двигателей. Стоп! Откуда звук? Хорошо отлаженные двигатели работают почти без звука, только чуть заметная дрожь в палубах, когда крейсер проламывается через надпространство. Но это не важно, потолок опять изогнулся, превращаясь в пол, и расцвел всеми оттенками черного цвета, затем посинел и превратился в острый вкус японского соуса. Славомир мчался вперед, он не обращал внимания на пертурбации коридоров, надо успеть, успеть, успеть.… Надо во что бы то ни стало добежать. В запасе всего 26 секунд. Но что-то изменилось, мелькнуло крылатой тенью, коридор сжался, запеленывая Славомира в тесный кокон спасательной капсулы. И все кончилось.

В каюте разливался мягкий свет из потолочных панелей, стены были неподвижны и даже не пытались изменить свой нежно-салатный цвет. У кровати стоял врач и озабоченно смотрел на своего пациента.

– Проклятье! Фу, к навьям все это! Великий космос, опять то же самое. Доктор, не знаю, помогите как-нибудь, сделайте что-нибудь, опять тот же сон!

– Подожди, Славомир, успокойся. Это только сон. – Врач присел на табурет и извлек из кармана коммуникатор. – Все, успокоился? Теперь рассказывай.

– Хорошо. – Первой мыслью было послать врача подальше, но, немного успокоившись, Славомир решил, что от этого лучше не будет, и приступил к повествованию: – Почти каждую ночь одно и то же. Практически один и тот же сон: каждую ночь я бегу по бесконечным коридорам, они извиваются, как змеи, светятся огнем. Я бегу между этих мигающих стен, я должен успеть. Куда – не знаю, но это важно. Я спешу изо всех сил, понимаете, Вячеслав Михайлович, но не успеваю и просыпаюсь.

– А что ты делаешь в самом конце сна?

– Как что, просыпаюсь! Нет, постойте, я попадаю в капсулу, обычную спасательную капсулу. И еще, только что вспомнил: 26 секунд, я должен что-то сделать, куда-то попасть за 26 секунд. – Славомир на минуту остановился, задумавшись. – Доктор, вы не знаете, что это? Почему именно 26 секунд? Я уже устал от этого! Может, попробуете ментоскоп?

– Говоришь, что тебе отпущено всего 26 секунд. – Вячеслав Михайлович озадаченно потер переносицу, не обратив никакого внимания на паническую идею применить ментоскоп. Как врач он знал, что в этом случае ментоскопирование бесполезно. Надо подтолкнуть пациента, направить его, чтобы он сам все вспомнил и сам восстановил свою психику. Роль врача здесь сводится только к наблюдению и ненавязчивой помощи. – Ладно, попробуем. Капитан первого ранга Прилуков, что вы можете рассказать о вашем последнем бое?

– Я мало что помню. Мы вошли в систему, сбросили скорость. До орбиты второй планеты оставалось десять астроединиц. На транспортах готовились к разворачиванию научной программы, тестировали и распечатывали оборудование. И тут появилась догонская эскадра: восемь крейсеров, четырнадцать эсминцев. Они прятались в тени второй планеты, и наши локаторы их не засекли. Вячеслав, они шли боевой косой плоскостью! Проклятье, восьмерка крейсеров против моего рейдера и пары фрегатов! А дальше… дальше не помню, как ножом отрезало. Очнулся на «Скором» в медотсеке. Вот и все. Потом выяснил, что мой «Микула Селянович» погиб, но конвой отбился и ушел от погони.

– Успокойся, приляг. Славомир, попробуй вспомнить: что ты делал после сигнала тревоги, – мягкий голос врача действовал успокаивающе.

– Так боевую тревогу пробили сразу после появления противника. Я был на вахте, поднял катера, «Надежного» я оставил с транспортами, сопровождать на отходе. Сам пошел вперед, «Скорый» и катера были со мной, прикрывали с флангов. Наведение катеров обеспечивал старпом, это обычная практика на тяжелых крейсерах. А вот бой не помню, хоть убей. – «Как тебе рассказать, врачишка, про пронзительный вой сирены громкого боя, холодящий кровь, вжимающий в коконы боевых постов, заставляющий жить только длинными тягучими секундами сражения. Откуда тебе знать рев тяжелых „Полканов“ и „Драконов“, стартующих с ангарной палубы тяжелого крейсера. А перекрестья прицелов на пространственном экране кокона? А незабываемое ощущение, возникающее, когда двигатели переходят на форсаж и крейсер мчится сквозь надпространство, буквально обгоняя время? Ты только читал в своих справочниках о всепоглощающем чувстве всемогущества, возникающем при киберконтакте с корабельным мозгом. Это непередаваемое ощущение единства с могучим организмом крейсера и с каждым членом экипажа».