Амстердам - Макьюэн Иэн Расселл. Страница 19

– Ты в своем уме? Как ты смеешь мне угрожать?

– Есть кое-что поважнее симфоний. Это кое-что – люди.

– И эти люди так же важны, как размеры тиража?

– Иди в полицию.

– Иди в жопу.

– Сам иди.

Вдруг дверь в кабинет Вернона открылась; там стояла Джин, изнывая от тревоги.

– Извините, что прервала ваш частный разговор, мистер Холлидей, – сказала она. – Но, по-моему, вам надо включить телевизор. Миссис Джулиан Гармони собрала пресс-конференцию. Первый канал.

Партийные стратеги долго и напряженно обдумывали ситуацию и приняли несколько разумных решений. Во-первых, пустить утром телевизионщиков в знаменитую детскую больницу и заснять усталую, но счастливую миссис Гармони, выходящую из операционной после операции на открытом сердце, которую она сделала девятилетней черной девочке по имени Кенди. Хирурга сняли также во время обхода: она идет в сопровождении почтительных нянек и регистраторш, и дети обнимают ее с явным обожанием. Затем короткий сюжет на больничной стоянке – слезная встреча миссис Гармони с благодарными родителями девочки. Это были первые картины, которые увидел Вернон после того, как бросил трубку и, напрасно переворошив бумаги на столе в поисках дистанционного пульта, подбежал к установленному высоко в углу телевизору. Пока плачущий отец нагружал хирурга полудюжиной ананасов, закадровый голос объяснил, что в медицинской иерархии можно достичь таких высот, когда вас уже неловко называть «доктор». Вот такая вам миссис Гармони. Джин вышла на цыпочках, неслышно прикрыв за собой дверь, а Вернон с еще не унявшимся после ссоры сердцебиением вернулся за стол, чтобы смотреть дальше. Теперь мы перенеслись в Уилтшир, на какое-то возвышенное место, и смотрим оттуда на окаймленный деревьями ручей, вьющийся между лысых округлых холмов. Возле деревьев приютился симпатичный фермерский дом, и, пока комментатор обрисовывал известную предысторию дела Гармони, камера начала медленный долгий наезд, закончившийся овцой, кормящей новорожденного ягненка на лужайке, вблизи кустарника, прямо у входной двери. Это было еще одним партийным решением – отправить супругов и двух их взрослых детей, Аннабеллу и Неда, в их загородный дом на выходные, как только Роз закончит в больнице. Вернон увидел семейство: одетые в свитера и дождевики, они смотрели в камеру поверх низких решетчатых ворот, вместе с овчаркой Милли и домашним котом, британским короткошерстным по кличке Брайан, которого любовно прижимала к груди Аннабелла. Они как будто вышли на поклоны после спектакля, только министр, вопреки обыкновению, тушевался, выглядел застенчиво, даже робко, потому что центром события была его жена. Вернон знал, что дела у Гармони швах, но невольно кивнул, признавая его умение подать себя публике, профессионализм постановки.

Комментатор замолчал, и пошел синхронный звук – щелчки, жужжание фотокамер с электрическим приводом, обиженные голоса за кадром. Судя по тому, как перекашивалась и болталась картинка, там имела место изрядная толчея. В кадре мелькнуло небо, затем ботинки оператора и оранжевая лента. Вероятно, большая компания собралась за этой лентой. Наконец камера нашла миссис Гармони и успокоилась, и жена министра, прочистив горло, приготовилась сделать заявление. У нее что-то было в руке, но она не собиралась читать по бумажке. Выдержав паузу и убедившись, что внимание публики обращено на нее, она рассказала вкратце историю их брака, с тех времен когда она училась в Гилдхолльской школе музыки и драмы и мечтала стать пианисткой, а Джулиан был нищим жизнерадостным студентом юридического факультета. Годы тяжелой работы и скудости; однокомнатная квартира на юге Лондона, рождение Аннабеллы, несколько запоздалое решение изучать медицину, твердая поддержка со стороны Джулиана, гордость их первым домом, купленным в менее популярной части Фулхема, рождение Неда, успехи Джулиана на адвокатском поприще, ее первая интернатура и так далее. Тон ее был спокойным, даже доверительным, и сказанному придавали вес не столько ее классовая принадлежность, статус жены министра, сколько ее собственные профессиональные заслуги. Она говорила о том, как горда достижениями мужа, каким счастьем для них были дети, как они делили радости и огорчения, как ценили всегда веселье, дисциплину и превыше всего – честность.

Она умолкла и улыбнулась как бы своим мыслям. В самом начале, продолжала она, Джулиан сделал ей одно признание, довольно поразительное, даже несколько шокирующее. Но любви их это не могло быть преградой, а с годами она стала видеть в этом свою прелесть и стала относиться к этому с уважением, как к неотъемлемой черте его индивидуальности. Они доверяли друг другу безгранично. Да и не таким уж это было секретом: друг дома, недавно умершая Молли Лейн, однажды сделала несколько снимков, можно сказать, в карнавальном духе. Миссис Гармони подняла белую картонную папку, и в это время Аннабелла поцеловала отца в щеку, а Нед, у которого теперь стала видна запонка в носу, положил руку ему на плечо. – О Боже, – прохрипел Вернон, – контрход.

Она вынула фотографии и продемонстрировала первую. Дефиле, фото первой полосы. Камера задрожала во время наезда: толчки и крики в толпе за лентой. Миссис Гармони подождала, когда затихнет шум. После этого она спокойно сказала, что газета известного политического направления намерена завтра опубликовать эту и другие фотографии в надежде сместить ее мужа с поста. Она одно может сказать: газете это не удастся, потому что любовь сильнее злобы.

Ограждение пало, и журналистская братия ринулась вперед. За решетчатыми воротами дети взяли отца под руки, а их мать стояла, не дрогнув, перед ордой и сунутыми в лицо микрофонами. Вернон выскочил из кресла. Нет, говорила миссис Гармони, она рада, что может наконец внести ясность и заявить во всеуслышание, что эти слухи совершенно беспочвенны. Молли Лейн была просто другом дома, и они всегда будут вспоминать ее с теплым чувством. Вернон уже пошел выключать эту штуку, но тут хирурга спросили, не хочет ли она обратиться особо к редактору газеты «Джадж». Да, сказала она, хочет, и посмотрела на него, и он застыл перед телевизором.

– Мистер Холлидей, у вас душа шантажиста и моральные принципы блохи.

Вернон охнул с болезненным восхищением – что-что, а забойное словцо он умел расслышать. Вопрос был подставкой, реплика – заготовкой. Какой артистизм!

Роз Гармони намеревалась продолжить, но он заставил себя поднять руку и выключил телевизор.

Часам к пяти того дня многим редакторам газет, тоже пытавшимся купить фотографии Молли, пришло в голову, что газета Вернона, к несчастью своему, не успевает за стремительным ходом времени. Как заключила в пятницу утром передовая статья одной из них: «Редактор „Джадж“, кажется, упустил из виду тот факт, что мы живем в нынешнем десятилетии, а не в прошлом. Тогда карьеризм был лозунгом дня, а ханжество и алчность – неприглядными реалиями. Сегодня у нас более разумная, более терпимая эпоха, где есть место состраданию и невинные личные склонности человека, даже находящегося на общественной авансцене, считаются его частным делом. Там, где не затронуты впрямую интересы общества, старинное ремесло шантажиста и самодовольного соглядатая не находит спроса, и, не желая принизить моральные принципы блохи обыкновенной, мы тем не менее вынуждены присоединиться к вчерашнему замечанию…» и т. д.

Заголовки на первых полосах разделились примерно поровну между «блохой» и «шантажистом» и почти на всех появилась фотография Вернона в замявшемся смокинге, слегка окосевшего на банкете в агентстве «Пресс ассошиэйшн». Днем в пятницу две тысячи членов Розового союза трансвеститов, все на высоких каблуках, пришли маршем к зданию «Джадж», размахивая копиями позорной первой страницы и выкрикивая фальцетом издевательские лозунги. Примерно в это же время парламентская фракция, воспользовавшись моментом, поставила вопрос о доверии министру иностранных дел и выиграла с подавляющим преимуществом. Премьер во внезапном приливе смелости встал на защиту старого друга. В субботу общее мнение склонилось к тому, что «Джадж» слишком далеко зашла и опозорила себя, что Джулиан Гармони – порядочный малый, а Вернон Холлидей («Блоха») – презренный писака и голова его срочно требуется на блюде. В воскресных выпусках разделы, посвященные образу жизни, живописали новый образ «жены-союзницы», которая преуспевает в собственной профессии и сражается плечом к плечу с мужем. Редакционные статьи были посвящены прежде не затронутым аспектам выступления миссис Гармони, таким, как «любовь сильнее злобы». В самой же «Джадж» старшие сотрудники радовались тому, что их сомнения были запротоколированы и, по мнению большинства, Грант Макдональд показал образец поведения, заявив в столовой, что, раз уж к его опасениям не прислушались, он будет верен линии руководства. К понедельнику все вспомнили о своих опасениях и верности руководству.