Невыносимая любовь - Макьюэн Иэн Расселл. Страница 15

– Послушай. Ты не должен так к этому относиться. Ты можешь избавить от страданий нас обоих.

– Ты ведь вчера следил за мной? – спросил я.

Он отвел взгляд и промолчал, я счел это подтверждением.

– С чего ты взял, что я тебя люблю? – Я постарался, чтобы вопрос звучал искренне, а не риторически. Мне и вправду было интересно, хотя по-прежнему хотелось уйти.

– Не надо, – почти прошептал Перри. – Прошу тебя, не надо. – Его нижняя губа тряслась.

Но я усилил нажим:

– Насколько я помню, мы говорили там, у подножия холма. Ничего удивительного, что после таких событий ты чувствуешь себя странно. Я и сам себя странно чувствую.

На этих словах, к моему великому удивлению, Перри закрыл лицо руками и разрыдался. Он пытался что-то сказать, но я поначалу ничего не расслышал. Потом разобрал.

– Почему? Почему? Почему? – твердил он. А потом, немного успокоившись, он выговорил: – Что я тебе сделал? Почему ты так себя ведешь? – За этим вопросом последовал новый поток слез.

Я отошел от стены, где стоял, и двинулся прочь. Он шел за мной, пытаясь справиться с голосом.

– Я не могу, как ты, контролировать свои чувства, – сказал он. – Я понимаю, именно это дает тебе власть надо мной, но я ничего не могу с этим поделать.

– Поверь, мне не нужно контролировать какие-то чувства.

Он вглядывался в мое лицо с жадностью и отчаянием.

– Если это шутка, то уже не смешная. Она вредит нам обоим.

– Послушай, – не выдержал я, – мне пора идти. И надеюсь, что больше я тебя не услышу.

– Боже, – заныл он, – ты говоришь такое, да еще с таким лицом. Неужели ты вправду этого хочешь?

Я почувствовал, что задыхаюсь. Развернувшись, я быстро пошел к Эджвер-роуд. Я слышал, как он бежит за мной. Вдруг он вцепился мне в рукав и попытался взять меня за руку.

– Пожалуйста, пожалуйста, – невнятно бормотал он. – Ты же не можешь вот так все бросить. Скажи что-нибудь, мне нужна самая малость. Правда или хотя бы часть правды. Скажи только, что мучаешь меня, я не буду спрашивать зачем. Только сознайся, что это так.

Я выдернул руку и остановился.

– Я не знаю, кто ты такой. Я не понимаю, чего тебе нужно, и мне это не интересно. А теперь оставь меня в покое!

Неожиданно он обиделся:

– Очень смешно. Ты даже не пытаешься разубедить меня. Это оскорбительнее всего.

Он упер руки в бока, и я впервые поймал себя на расчетах, насколько он опасен физически.

Я был крупнее и все еще в неплохой форме, но я ни разу в жизни никого не ударил, а он со своими огромными костяшками был на двадцать лет моложе и в отчаянии. Я выпрямился, чтобы казаться выше.

– Мне и в голову не приходило тебя оскорблять, – сказал я. – До этого момента.

Перри убрал руки с бедер и продемонстрировал мне открытые ладони. Больше всего меня утомляло многообразие его эмоций и скорость, с которой они менялись. Безумие, слезы, отчаяние, неясная угроза и, наконец, открытая мольба:

– Джо, прошу тебя, посмотри на меня, вспомни, кто я такой, вспомни, что ты почувствовал тогда, при первой встрече.

Белки его глаз были исключительно чисты. На секунду он встретился со мной взглядом и снова отвел глаза. Я заметил, что это некий нервный тик, который начинается у него во время разговора. Он ловил взгляд, потом поворачивал голову и обращался к невидимому собеседнику, стоящему сбоку, или какому-то созданию, сидящему у него на плече.

– Не отрицай нас, – сказал ему Перри на этот раз. – Не отрицай того, что у нас есть. И прошу тебя, не играй в эти игры со мной. Я знаю, тебе нелегко дается эта мысль, ты будешь ей сопротивляться, но в том, что мы встретились, была цель.

Я собирался идти не останавливаясь, но его страстность на мгновение остановила меня, и я почувствовал достаточно сильное любопытство, чтобы переспросить:

– Цель?

– Что-то пробежало между нами, там, на холме, после падения. Это была чистая энергия, чистый свет? – Перри начал приходить в себя, его сиюминутное горе прошло, и в его фразы вернулась вопросительная интонация. – Факт твоей любви ко мне и моей к тебе не так важен. Это лишь средство...

– Средство?

Он обращался к моим сдвинутым бровям, словно объясняя дурачку очевидные вещи:

– Средство привести тебя к Господу через любовь. Ты как безумный борешься с этим, потому что ты сам еще очень далеко от собственных чувств? Но я знаю, Христос живет в тебе. Где-то в душе, и ты это знаешь. Именно поэтому ты так сопротивляешься всем своим разумом, логикой, знаниями и этим отстраненным тоном, будто не являешься частью целого? Можешь делать вид, что не понимаешь, о чем я говорю, тебе ведь хочется обидеть и унизить меня, но главное, что я пришел с дарами. Цель состоит в том, чтобы привести тебя к Христу, который есть в тебе и который есть ты. В этом и заключается дар любви. Все очень просто?

Я слушал его монолог, стараясь подавить зевоту. Но он был так искренен, так безобиден и подавлен и нес такую чепуху, что я почувствовал к нему настоящую жалость.

– Послушай, – произнес я как можно мягче, – чего именно ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты открылся для...

– Да, да. Но что именно я должен сделать? Или мы должны?

Вопрос оказался для него трудным. Он замялся и, прежде чем ответить, взглянул на нечто, сидящее на его плече.

– Я хочу тебя видеть.

– И что именно делать?

– Говорить... узнавать друг друга.

– Только говорить? И больше ничего?

Он не ответил и не поднял на меня глаз.

Я продолжил:

– Ты все время повторяешь слово «любовь». Может, мы говорим о сексе? Может, ты этого хочешь?

Очевидно, мой удар пришелся ниже пояса. В его голосе опять послышались ноющие нотки:

– Ты же прекрасно знаешь, мы не можем говорить об этом в таком тоне. Я уже объяснял, мои чувства не имеют значения. Существует цель, о которой на данном этапе ты можешь и не догадываться.

Он говорил еще что-то в том же духе, но я почти не слушал. Как странно было стоять в собственном пальто, на собственной улице, холодным майским утром, во вторник, и разговаривать с незнакомцем в терминах, больше подходящих для любовного романа или брака на грани развода. Словно сквозь брешь в моем собственном существовании я провалился в другую жизнь, с другим набором сексуальных предпочтений, другим прошлым и будущим. Я очутился в мире, где другой мужчина мог сказать мне: «Мы не можем говорить об этом в таком тоне» и «Мои чувства не имеют значения». Меня изумляло и то, что сам я не употреблял фраз вроде «Да ты кто вообще такой?», «Что за бред ты несешь?». Язык, на котором говорил Перри, вызывал во мне старые эмоциональные подпрограммы. Усилием воли я старался отделаться от ощущения, будто чем-то обязан этому человеку, что проявляю неблагоразумие, что-то скрывая от него. В каком-то смысле я принимал участие в этой домашней драме, хотя нашим домом был лишь этот тротуар, заляпанный птичьим пометом.

Кроме того, мне было интересно, понадобится ли мне помощь. Перри знал, где я живу, а я не знал о нем ничего. Я перебил его:

– Будет лучше, если ты дашь мне свой адрес.

Он вынул из кармана карточку, на которой было напечатано его имя и адрес на Фрогнал-лейн в Хэмпстеде. Я убрал карточку в бумажник и прибавил шагу. Я заметил еще одно приближающееся такси. Мне было все еще немного жаль Перри, но уже было ясно, что разговорами делу не помочь. Он торопливо шагал сбоку от меня.

– Куда ты поедешь? – Он напоминал любопытного ребенка.

– Попрошу больше меня не беспокоить, – ответил я и поднял руку, чтобы остановить такси.

– Я знаю, что ты чувствуешь на самом деле. Если ты устраиваешь мне проверку, то это абсолютно лишнее. Я никогда не предам тебя.

Машина остановилась, я открыл дверцу, чувствуя, что начинаю сходить с ума. Когда я попытался захлопнуть дверцу, оказалось, что Перри вцепился в нее. Он не пытался сесть в машину, но у него явно было что сказать напоследок.

– Я знаю, в чем твоя проблема. – Он наклонился ко мне и сообщил, перекрывая урчание двигателя: – Ты слишком добрый. Только все равно придется посмотреть боли в лицо, Джо. Единственный выход для нас троих – все обсудить.