Самый счастливый человек на свете - Мальц Альберт. Страница 3

Бреккет вскочил с кресла. – Ну и что же! – крикнул он. – Ты говоришь, что это все для Эллы? А что она скажет, когда ты взлетишь на воздух?

– Может быть, не взлечу, – умолял его Джесси. – Ведь не одни же неудачи, должно мне когда-нибудь повезти в жизни!

– Так все рассуждают, – презрительно сказал Бреккет. – А поступил на эту работу, и около своей удачи ставь вопросительный знак. Наверняка только одно можно сказать: рано или поздно, а погибнешь.

– Ну и пусть! – крикнул Джесси. – Пусть! А до тех пор я кое-что получу. Я куплю себе башмаки. Посмотри на меня. У меня будет новый костюм, а не мешок, на котором будто написано, что его выдали в бюро. Я буду курить папиросы. Я куплю ребятам конфет. И сам буду есть. Да, да, мне хочется конфет. Мне хочется пить каждый день по кружке пива. Мне хочется, чтобы Элла приоделась, чтобы сна ела мясо три, а то и четыре раза в неделю. Мне хочется пойти всей семьей в кино.

Бреккет опустился в кресло.

– Перестань, – устало сказал он.

– Нет, – тихо и горячо продолжал Джесси, – ты от меня не отделаешься. Слушай, Том, я уже все рассчитал. Ты только подумай! Сколько я могу откладывать каждый месяц от шестисот долларов! Проработаю три месяца, и то это уже тысяча – даже больше! А может, продержусь года два. Я обеспечу Эллу на всю жизнь!

– Вот, вот! – перебил его Бреккет. – Думаешь, легко ей будет жить, зная, что ты на такой работе?

– Я все обдумал, – взволнованно ответил Джесси. – Она ничего не узнает – понимаешь? Я скажу, что мне платят сорок долларов. А остальные ты будешь класть в банк на ее имя.

– А, перестань! – сказал Бреккет. – Ты надеешься, что тебя осчастливят? Каждую минуту – и во сне и наяву ты будешь думать: умру я завтра или нет? А хуже всего в свободные дни. Наши шоферы день работают, а день отдыхают, чтобы привести нервы в порядок. Так и будешь валяться у себя в комнате, не зная, куда деться от тоски. Вот оно, твое счастье.

Джесси засмеялся. – Нет, это счастье, счастье! Не беспокойся, я буду песни петь от такого счастья. Ты только подумай, Том, первый раз за семь лет можно будет гордиться собой!

– Перестань, замолчи! – сказал Бреккет.

В маленькой конторе наступила тишина. Потом Джесси прошептал: – Ты не откажешь, Том. Не откажешь. Не откажешь.

Снова стало тихо. Бреккет поднял руки и стиснул виски ладонями.

– Том, Том… – говорил Джесси.

Бреккет вздохнул. – А, к чорту! – сказал он наконец. – Ладно. Я тебя возьму, будь, что будет, – говорил он хриплым, бесконечно усталым голосом. – Хочешь сегодня выехать – выезжай сегодня.

Джесси молчал. Он не мог выговорить ни слова. Бреккет взглянул на него. По лицу у Джесси бежали слезы. Он судорожно глотал и пытался сказать что-то, но вместо слов слышались какие-то странные всхлипывания.

– Я пошлю телеграмму Элле, – все тем же хриплым, усталым голосом сказал Бреккет. – Сообщу, что ты поступил на работу. А дня через два пошлешь ей деньги на дорогу. Тебе заплатят к тому времени… если, конечно, дотянешь до конца недели, глупая ты голова.

Джесси только кивнул. Сердце у него так билось, что он прижал обе руки к груди, точно стараясь удержать его.

– Приходи к шести часам, – сказал Бреккет. – Вот тебе деньги. Поешь как следует.

– Спасибо, – прошептал Джесси.

– Стой, – сказал Бреккет. – Возьми мой адрес. – Он написал его на клочке бумаги. – Садись на любой трамвай, который идет в ту сторону. Спросишь у кондуктора, где сходить. Прими ванну и выспись.

– Спасибо, – повторил Джесси. – Спасибо, Том.

– Ну, проваливай отсюда, – сказал Бреккет.

– Том.

– Что?

– Я… – Джесси запнулся. Бреккет взглянул на него. На глазах у Джесси все еще блестели слезы, но его худое лицо словно излучало яркий свет.

Бреккет отвернулся. – Мне надо работать, – сказал он.

Джесси вышел из конторы. Слезы слепили глаза, но ему казалось, что весь мир отливает золотом. Он шел, прихрамывая, а в висках у него стучала кровь, сердце горело нестерпимой радостью. – Счастливее меня нет, – шептал он самому себе. – Я самый счастливый человек на свете.

Бреккет смотрел ему вслед до тех пор, пока Джесси не исчез за углом. Потом он согнул плечи и стиснул голову руками. Сердце у него мучительно билось, точно это был старый, засорившийся механизм. Он прислушивался к этим глухим ударам. Он сидел, словно оцепенев, и сжимал голову руками.