Шёлковый шнурок - Малик Владимир Кириллович. Страница 26

По другую сторону стола были только трое: комиссар Менжинский, шляхтичи Порадовский и Монтковский.

Как водится, сначала гостей пригласили отобедать. Поляки, видимо, сильно проголодались: рыжий, горбоносый, худой, как жердь, Порадовский и дородный, курносый Монтковский, пренебрегая шляхетским достоинством, уписывали жареную рыбу, не разбирая костей. Красивый, чернобровый полковник Менжинский осуждающе посматривал на них, словно призывал к сдержанности, хотя и сам ел с таким аппетитом, что за ушами трещало.

Наконец, утолив голод, Менжинский вытер рушником усы и сказал:

— Панове полковники, вкусно вы нас угощаете, однако приехали мы из самой Варшавы, конечно, не ради этого… — Он выдержал паузу.

— А зачем? Говори, пан комиссар, послушаем, — вставил Семён Палий.

— Вы уже знаете, панове, что султан двинул свои войска на Австрию. Речь Посполита подписала с императором Леопольдом договор о взаимной помощи, и в ближайшее время король Ян выступит к Вене.

— Чего же хочет король Ян от казаков? — спросил голубоглазый Самусь. — Ведь мы не подданные короля…

Менжинский пристально посмотрел на полковника.

— Речь Посполита нуждается в вашей помощи. Нам недостаёт казачьей пехоты, равной которой, как известно, нет во всем мире. Не откажемся также от конницы, если сможете выставить. За это королевская казна обязуется платить каждому деньгами, сукном и кормить во время похода. Кроме того, как понимаете, немалой будет и военная добыча. Все, что захватите, — ваше…

— Казаки возвратятся из похода богатеями, — добавил, вытирая усы рукой, Порадовский.

— Боюсь, немного их вернётся домой, — сказал полковник Абазин. — Не один сложит голову в чужом краю…

— В этом случае всю полагающеюся долю получит семья, — ответил Порадовский.

Захарий Искра, на правах хозяина сидящий у торца стола, задумчиво произнёс:

— Люди наши за долгое военное лихолетье совсем обнищали, и казаки от жалованья не откажутся… Знаем по опыту, что в случае победы и добыча будет изрядной… Но на войне всяко бывает: то мы побьём кого, то нам бока намнут, и придётся бежать без оглядки. Тогда не до добычи: одна забота — как бы не лишиться головы…

— Чего ж пан полковник хочет?

— Половину — вперёд! Чтобы женщины и дети не остались обездоленными. Семьям погибших — двойная плата…

— Мы подумаем об этом, — ответил Менжинский.

— Сколько король Ян хочет иметь казаков? — спросил Палий.

— Сколько можно собрать, хоть тридцать тысяч.

— Ого! А выдержит ли казна короля Яна?

Менжинский улыбнулся.

— Выдержит… Деньги на все даёт папа римский.

Полковники переглянулись. Собственно, они и раньше знали, зачем приехали комиссары, и решили, что нет причины отказываться от похода, но не надеялись на такую уступчивость со стороны королевских посланцев.

Встал Палий.

— Панове, мы согласны навербовать столько казаков, сколько сумеем за такое короткое время. И чтобы вы знали, мы отправимся в поход не только ради жалованья и добычи, — хотя от них не отказываемся и настаиваем, чтобы плата была достаточной и справедливой, — пойдём мы против турок прежде всего потому, что, обороняя вас и австрийцев, мы защищаем и себя… Как видите, мы рассуждаем несколько иначе, чем рассуждал король Собеский, когда во времена турецких походов на Чигирин, под нажимом папы римского, отказал царю Федору Алексеевичу и гетману Самойловичу в помощи…

— Не будем вспоминать старое, — поспешно перебил Менжинский. — Это — высокая политика, и я не знаю тайных пружин, которые её двигали…

Палий, кивнув, продолжил:

— Хорошо, не будем… Хотя и забывать не станем… И второе. Всем известно, как разорён непрерывными войнами наш край. Сейчас мы своей кровью и своим трудом поднимаем его из руин. От Буга до Днепра и от Полесья до Дикого Поля вновь начинает колоситься житом-пшеницей наша земля. Но есть ловкие людишки — и шляхтичи, и нешляхтичи, — которые, делая вид, что ведать не ведают о нашем существовании, выпрашивают у короля письма на эти земли и приезжают сюда, чтобы захватить лучшие угодья. Только наши острые сабли заставляют их поворачивать оглобли назад. Так вот, чтобы ни у кого не возникала мысль, что эта земля ничья, мы хотим получить от короля такие же письма: я — на Фастовщину, Абазин — на Брацлавщину, Искра — на Корсунщину, Самусь — на Богуславщину…

Менжинский задумался.

— Не в моей власти решить что-либо по этому поводу. Но заверяю вас, панове полковники, что обязательно передам ваше желание королю. Думаю, возражений у него не возникнет. Значит, будем считать, что в главном мы договорились: казаки пойдут в поход. Чтобы не было потом недоразумений, сформулируем статьи и оговорим все условия, на которых мы согласны вербовать добровольных людей…

— Безусловно! — сказал Порадовский. — Мы тут же подпишем! — Но, спохватившись, добавил: — Если, конечно, эти статьи будут умеренными, то есть если панове казаки не потребуют слишком много…

Последние его слова чуть было не испортили все дело. Горячий Самусь гневно сверкнул глазами и как отрубил, без всякой дипломатии:

— Мы казацкой кровью не торгуем! Да кто сможет оценить, сколько она стоит! Какой мерой определить её стоимость? А?.. Если почтённые послы думают торговаться, то нам не о чем разговаривать!

Вмешался побледневший полковник Менжинский, который сообразил, что так хорошо начатый разговор может свестись на нет, а король приказал без казаков не возвращаться… Он сделал нетерпеливый жест, чтобы Порадовский замолчал, и поспешил успокоить Самуся, что у них, мол, и в мыслях не было торговаться.

Спор прекратил Палий.

— Я ещё раз хочу сказать, что кровь мы будем проливать не за злотые и дукаты, а за свободу, за отчизну, за то, чтобы ни один янычар не топтал нашу землю!

— Святые слова! — согласились королевские послы.

— Но плата нам нужна, — продолжал полковник. — И вот для чего. Дома мы оставляем обедневшие семьи, а самим нам для похода нужно приобрести и оружие, и харчи, и возы, и коней. Без этого в поход не пойдёшь. Особенно мы настаиваем на том, чтобы вдвое больше, чем остальным, было заплачено семьям тех, кто погибнет… Без такого пункта я не поставлю своей подписи под статьями!

— Справедливое требование, — заметил Менжинский.

Порадовский, желая загладить свою бестактность, воскликнул:

— Клянусь честью, так и будет! Я сам, если суждено мне остаться в живых, привезу эту плату семьям погибших!

— Ловлю пана на слове, — сказал Палий.

— Ей-богу! — поклялся Порадовский.

Менжинский облегчённо вздохнул.

— Тогда приступим к делу, панове, ибо время не ждёт… Давайте бумагу, чернила, перо!

6

В начале июля Кара-Мустафа, пройдя по северным областям Сербии, Западной Венгрии и разорив их, осадил крепость Рааб. Но у него не хватило терпения ждать, пока она падёт. Ему хотелось поскорее увидеть дворцы и парки красавицы Вены, взлелеянную во снах и наяву свою будущую столицу. Поэтому он оставил отряд для продолжения осады, а сам с основными силами форсировал речку Рабу и двинулся на запад, сметая на своём пути небольшие австрийские гарнизоны в городах.

Карл Лотарингский понимал, что, приняв бой в открытом поле, неминуемо потерпит поражение. Силы были слишком неравны. Единственная надежда — стены и бастионы столицы, за которыми можно отсидеться до прихода Собеского.

Придя к такому решению, Карл Лотарингский отправил пехоту к Вене через остров Шют, омываемый рукавами Дуная, и с конницей начал отступать через Альтенбург и Киттзее.

Погода стояла сухая и жаркая. Над дорогами висели тучи пыли. В колодцах не хватало воды. Впереди войск, мешая их маневрированию, двигались охваченные страхом тысячные толпы беженцев.

Карл торопился, спешил, опасаясь, что Кара-Мустафа перережет все пути к отступлению. Со своим штабом он ехал в голове колонны, приказав военачальникам не отставать ни на шаг. И все же войско растянулось на много миль. Задерживали тяжёлые обозы герцогов Саксен-Лауенбургского и Кроя, а также генерала Капрари, нагруженные, помимо провианта и боеприпасов, гардеробом и серебряной посудой этих вельмож.