Голубая кровь - Малков Семен. Страница 91

Замолчал, нахмурился и как бы погрузился в воспоминания: лишь спустя несколько минут, не глядя на Петра, заговорил:

– Я ведь понимаю тебя, паря, как никто другой! Всю жизнь провел бобылем, а почему? – Повернулся, поднял на него глаза – в них застыла привычная боль. – Потому что со мной было то же.

Петр промолчал, лишь бросил на него удивленный взгляд. Старик продолжал свою речь и, волнуясь, открыл ему грустную историю своего одиночества. Видно, то, что произошло с Петром, разбередило его незаживающую рану.

– Была у меня большая любовь с одной девушкой – красивой, как Дашутка. Тоже мечтали с ней пожениться. Все шло к свадьбе, но тут на нее обратил внимание один приезжий – районный начальник. А у меня ничего не было. Вот родители ее и уговорили!

– Ну и что? Счастливая у нее семья? – не выдержал Петр.

– Какое там! – печально покачал головой Терентий Фомич. – И года не прожили, разошлись. Два раза ко мне прибегала, плакала. Но простить ей я не смог! Вот и живу один.

– Но ведь были другие женщины?

– Были, и немало, – уже спокойно признался старик. – Разные. Особенно вдовушки меня осаждали. Но так и не смог я никого полюбить.

– А что сталось с той, которую любили?

– Она, как разошлась с мужем, завербовалась куда-то на север. Родители ее, один за другим, померли, и связь оборвалась, – с сожалением произнес Терентий Фомич. – Я, по правде сказать, три раза пытался ее разыскать, а потом плюнул. Привык жить один.

Угрюмо замолчал и вдруг неожиданно спросил:

– А что, Дашутка небось кого-то побогаче подцепила? Она ведь там модель какая-то? Очень уж хороша!

– В общем, да. Этот парень – сынок богатого банкира, – не смог соврать Петр.

– Я так и подумал. Девки сейчас еще расчетливее, чем раньше, – подытожил старик. – Но ты, Петя, не унывай! Будет и на нашей улице праздник! – И тепло взглянул на молодого товарища по несчастью. – Вот увидишь – сделаю тебя богатым! Держись только крепче за Терентия Фомича! – И на этот раз надолго замолчал – крепко задумался. А Петр широко раскрытыми глазами смотрел на великолепные пейзажи горного Алтая, и это постепенно отвлекло его от грустных мыслей.

Поселок Добрыниха раскинулся в предгорье Алтая, на берегу быстрой речки, впадающей в полноводный Иртыш. Основан был старообрядцами, бежавшими из Центральной России от гонений православной церкви. Староверы истово трудились и жили в достатке, – дома у них, как правило, крепкие, за высокими заборами, с крытыми дворами.

В советские времена многие семьи пострадали от коллективизации, раскулачивания и других напастей, население обнищало; однако дедовские избы, добротно срубленные из лучшего строевого леса, по-прежнему крепкие, простоят, казалось, века.

К такому прочному пятистенку, хозяином которого был Терентий Фомич Полторанин, и подкатил «уазик» Егора Анисимовича. Выгрузив соседа и его московского гостя, проехал еще метров пятьдесят и остановился у собственных ворот – они тут же открылись изнутри: его ждали.

Захватив вещи, Терентий Фомич и Петр вошли в дом. Хотя хозяин живет один, внутри чисто, прибрано: дощатые полы вымыты, даже выскоблены; занавески на окнах, покрывала на кроватях безукоризненно выстираны; на подоконниках и лавках ни пылинки.

– Это у меня соседская Клавка, дочь Егора, хозяйствует, – объяснил Фомич, поймав удивленный взгляд гостя. – Она и обед на два дня мне готовит. Ну а об остальном самому приходится заботиться.

– Она что же: родней доводится? Или помогает за плату? – поинтересовался Петр и деловито добавил: – Я тоже буду участвовать – ведь теперь ей придется готовить на двоих.

– У нас тут все немножко родственники – полдеревни Полтораниных. Хотя близкой моей родни здесь никого не осталось, – невесело усмехнулся хозяин. – А Клавдия старается потому, что я дом по завещанию на нее отписал: прямых наследников у меня нет.

Фомич провел гостя по просторной избе, состоящей из большой светлой горницы и еще двух небольших комнатушек, разделенных русской печью. Зайдя в одну, указал рукой на металлическую кровать с панцирной сеткой.

– Это твоя комната, Петя! Вот тут будешь спать. Сюда вещи свои складывай, а одежу повесь на гвозди, – распорядился он. – Инструмент оставь в сенях. Мы опосля с ним разберемся.

Петр хотел пойти за вещами, но Фомич его остановил:

Особливо не увлекайся, еще успеешь обустроиться. Лучше ополоснись с дороги. Пособишь нам с Клавдией приготовить все, что надо для угощения. Она сейчас прибежит. Отпразднуем с соседями твой приезд.

Только успел Петр умыться и немного разобраться в своей комнатке, как по голосам, доносившимся из горницы, понял, что пришла Клава. Бросив свое занятие, он пошел к ним: вместе с Фомичом невысокая молодая женщина проворно накрывала на стол. Заметив гостя, выпрямилась, оправила платье, улыбнулась приветливо.

– Добро пожаловать в наши края! Мне Фомич сказал – тебя Петей зовут. А меня – Клавой, – скороговоркой сообщила она, протягивая ему руку. – Со мной дружить надо, чтоб вкуснее готовила! – пошутила она, откровенно по-женски рассматривая высоченного, симпатичного парня.

Клаве на вид лет двадцать, не красавица: рыжеватые волосы, по-простому забранные в пучок, голубые глазки, круглое веснушчатое лицо и вздернутый носик не выделяли ее из множества миловидных деревенских девушек – богата такими русская земля. И все же не остался Петр равнодушным к ней: ладная фигурка, стройные бедра, крепкие ноги, высокая грудь.

Он вернулся к себе, достал из сумки литровую бутылку «Столичной», копченый окорок, две банки хороших консервов – свой вклад в общий стол; принял участие вместе с ними в приготовлениях. Вскоре все было готово, – собранное угощение радовало глаз.

На постеленной Клавой чистой скатерти – два больших блюда, с винегретом и холодцом; длинное – с жирной сельдью, приправленной лучком и картошечкой с подсолнечным маслом; миски с квашеной капустой, солеными огурцами и помидорами, маринованные грибочки, ну и прочая закуска: окорок, консервы; наконец, коронное блюдо – кулебяка с рыбой.

Стояла изобильная выпивка: посреди стола рядком расположились бутыли с самогоном и бражкой, литровка водки, графины с рябиновой и фруктовой настойками, медовым пивом и домашним квасом. Хватило бы напоить целый взвод, а не тесную компанию соседей!

Клавдия сбегала за своими, и вскоре за длинным столом в горнице собралась добрая дюжина гостей. Кроме хозяина, гостя и младшей дочери, Егор Анисимович с женой Марьей Ильиничной, их старшая дочь Валентина, лет тридцати, с мужем и тремя детьми-погодками, и сын Иван, средний по возрасту между сестрами, с женой Любой, кругленькой толстушкой с живыми черными глазками.

Иван, широкоплечий, коренастый, несмотря на молодость, был уже инвалидом: участвуя в боевых действиях в Чечне, потерял левую руку. Вернувшись с войны, он не мог работать, как раньше, трактористом, но не упал духом – выучился на бухгалтера. Люба заведовала молочной фермой, – похоже, была беременна.

Подняли тосты за гостя, за столицу родины – Москву, за здоровье и удачу; хорошее настроение перешло в бурное веселье. У Валентины оказался звонкий голос, и под ее руководством образовался слаженный хор, исполнивший для гостя народные алтайские песни. Петр охотно в нем участвовал, хотя незнание слов и мешало подпевать в полную силу.

Через неделю Петр перезнакомился со всеми ближайшими соседями и неплохо освоился на новом месте. Окружающая природа просто сказочная: горы, густо поросшие лесом, подступали к поселку почти вплотную; ближние – сравнительно небольшие, а за ними – гряда суровых, высоких гор; вдали, в синеватой дымке виднеются таинственные хребты, уходящие вершинами далеко в облака.

Лето на Алтае короткое; Терентий Фомич, при активном участии молодого помощника, стал готовиться к выходу в тайгу. Первым делом тщательно проверили и привели в порядок походное снаряжение и орудия труда. Ознакомившись с тем, что привез Петр, старый таежник пришел в восторг.