Шантаж - Малков Семен. Страница 28

Ее злобное торжество, черная завистливая ненависть к бывшей подруге неприятно поразили Степана, всколыхнули в нем боль и сожаления, о которых почти сумел забыть. Лида совершила роковую ошибку.

– Не понимаю, чего тебе далась Вера, если, как говоришь, безоблачно сейчас счастлива? – бросив недовольный взгляд, укорил ее Степан. – И вообще, мне кажется ненормальным, что ты так ее ненавидишь. Это патология какая-то! Ну лучше училась, кому-то больше нравилась? Нехорошо быть такой завистливой! Она же вроде ничего не делала, чтобы тебе навредить? И теперь тоже. Зачем же ты ей желаешь несчастья?

– Ну как же ты не поймешь? – выходя из себя, почти кричала Лида. – Верка ничуть не лучше меня, но измучила мою душу, постоянно доказывая свое превосходство. Сейчас же она по сравнению со мной – в дерьме! Как же мне не торжествовать, не радоваться своей победе? А ты это почему ее защищаешь, Степа? – бросает обиженно. – Неужели все еще не можешь забыть эту мерзавку?

Розанов с жалостью и недоумением смотрит на красивое лицо жены со сверкающими гневом черными глазами, в мгновение ставшее для него чужим. Его душа не приемлет злобы и несправедливости. «Вот и ошибаешься насчет Веры. Рано обрадовалась, – без всякого сочувствия, язвительно мелькает у него в голове. – Сказать, что ли, ей, что Вера в Москве? Нет, этого делать нельзя. Еще пропадет молоко!»

Решив прекратить неприятный разговор, он встал из-за стола. Вытер салфеткой руки и, не отвечая прямо на вопрос, предложил.

– Брось дурью мучиться, оставь Веру в покое и радуйся жизни! Какое теперь нам до нее дело? У нас своих забот и радостей вполне хватает.

Лида тоже поняла свою ошибку и как ни в чем не бывало принялась убирать со стола и мыть посуду. А Степан, все еще испытывая внутренний дискомфорт, отправился в комнату проверять школьные тетради.

Лидия Сергеевна вновь прервала воспоминания и открыла глаза: та же «хрущоба», но теперь она выглядит такой бедной, жалкой... Вот ведь как получилось... Она невольно закипала обидой, гневом. Думала – вырвалась вперед, чего-то добилась, а на деле оказалась в дерьме! Ну что это за жизнь? Она все более ожесточалась. Степан ничего не достиг – жалкий учителишка! Диссертацию так и не дожал, только трепался! Зарабатывает столько, что до получки не хватает, хоть и делает вид, будто напрягается!

Она чувствовала себя обманутой, с ненавистью смотрела на Степана, трудолюбиво склонившегося над ученическими тетрадями.

– Нет, я так не оставлю! Не смирюсь! – произнесла она вслух вполне отчетливо – пусть Розанов слышит. – Сама всего добьюсь! Не позволю Верке торжествовать, насмехаться надо мной!

В этот момент Лида совершенно забыла, что Вера никогда ничего плохого ей не делала, а, наоборот, она сама постоянно ей досаждала и строила козни. Остро ощутила, как в душе поднимается волна черной злобы и зависти к бывшей подруге – еще сильнее, чем в прежние времена.

– Ну погоди! Ты мне за все заплатишь! – прошептала с жгучей ненавистью и стала обдумывать план мщения.

Наконец вздохнула удовлетворенно, – кажется, нашла приемлемое решение. «Все это я сделаю ради моей ненаглядной Наденьки! – как бы оправдываясь в собственных глазах, убеждала себя Лидия Сергеевна. – Она – моя единственная радость, смысл моей жизни! Способная, смелая – вся в меня. Ради нее пойду на все, чтобы изменить жизнь к лучшему! Хоть здесь счастье мне улыбнулось, хоть в главном повезло!» Эта мысль ее немного успокоила, и Лидия Сергеевна задремала – треволнения совсем лишили ее сил.

Глава 5

ШАНТАЖ

Василий Семенович Чайкин восседал в своем кабинете, визируя срочные документы и откладывая в сторону второстепенные. Он так углубился в бумаги, что не сразу взял трубку местного телефона.

– Лидочка, ты? Откуда говоришь? Из бюро пропусков? – В тоне его, впрочем теплом, не чувствовалось прежнего энтузиазма. – Жаль, не предупредила – у меня по горло работы. – Он досадливо поморщился, придется ее принять – и нажал кнопку вызова.

Немедленно возникла секретарша и застыла в ожидании приказаний.

– Оформите заявку на Розанову, вы ее знаете, – распорядился Чайкин. – А когда придет, проводите ко мне и никого не впускайте. – Встал с кресла и, разминаясь, прошелся по кабинету.

Отношения с Лидией Сергеевной уже не такие бурные – у него появилась еще одна хорошая знакомая. Тем не менее они иногда встречались, к взаимному удовольствию. Супруга его по-прежнему ничего не ведает, и ему иногда кажется, что ее это нисколько не волнует. «Ну и рыбья кровь!» – не переставал он удивляться ее странной натуре.

Дверь кабинета приоткрылась, и Лидия Сергеевна заглянула, осведомившись официальным тоном:

– Можно к вам, Василий Семенович?

– Да заходи, не стесняйся! Зоечка – свой человек, не болтлива. Секретарша хорошо вышколена, знает свое место.

– Что привело, дорогая? Присаживайся сюда и выкладывай, – небрежным жестом указал он на мягкое кресло у журнального столика и сам сел рядом. – Ну что стряслось?

Розанова поудобнее устроилась в кресле, машинально поправила прическу и сказала уже без стеснения:

– Мне, Вася, срочно нужна кое-какая информация о Григорьеве Иване Кузьмиче. Сам понимаешь, это не телефонный разговор.

Видя, что у Чайкина от удивления поднялись брови, с усмешкой его успокоила:

– Да не волнуйся, я не закадрить его собралась, мне это нужно для другой цели. Так ты о нем достаточно осведомлен?

Василий Семенович бросил на нее настороженный взгляд, немного помолчал, размышляя; сдержанно ответил:

– Да кто же его не знает? Большой человек. А ты к нему какое имеешь отношение? – И еще раз взглянул на нее глазами, в которых светилось любопытство.

Розанова решила, зачем так уж темнить, и частично раскрыла правду:

– Представляешь, Вася, он оказался мужем одной моей знакомой, которую я знаю с детства. – Весело, с показной откровенностью подмигнула. – Вот я и хочу использовать это знакомство.

– Ладно, просвещу тебя, Лидочка. – Он уже все обдумал. – Пользуйся моей добротой! Григорьев, – он стал серьезным, – руководит хозяйственным комплексом в управлении делами ЦК. А мы ведь с тобой материалисты? Так что сама суди о его возможностях и влиянии там, наверху. – И, сделав выразительный жест, поднял глаза к небу. – Ведь знаешь, всем всегда чего-нибудь нужно. А Григорьев из тех, кто это может.

– А помочь получить квартиру может? – напрямую поставила интересующий ее вопрос Лидия Сергеевна.

– Еще как может! – заверил ее Чайкин. – Достаточно ему моргнуть – поднесут на блюдечке с голубой каемочкой. А ты что, серьезно?

– Куда как серьезно, Васенька. Это, пожалуй, мой единственный шанс вырваться из домашнего ада, уйти от моего дундука.

– А что, у тебя может и получится, – бесстрастно подтвердил Василий Семенович. – Если супруга Григорьева захочет тебе помочь. – И, закончив деловую часть беседы, взглянул на нее с нескрываемым восхищением. – Ну и аппетитная ты баба, Лидочка! Прямо смотреть на тебя равнодушно не могу! Лучше скажи – когда встретимся?

– Позвоню, самой хочется, – бросила на него игривый взгляд Розанова. – Но прости, сейчас мне не до этого. Созвонимся, как всегда! – И легкой походкой направилась к выходу.

Вечером того же дня Розанов сидел за ужином, как всегда, уткнувшись в газету и старался не слушать разглагольствований жены. Театр одного актера – они уже несколько дней не разговаривали. Он и спал бы отдельно, да негде.

– Ты бы только ее видел! Это не Верка! Этакая толстая, важная мадам, – с желчью в голосе поведала она ему о своей неожиданной встрече. – Что делаешь вид, будто тебе неинтересно? Знаю – до сих пор по ней сохнешь! – Голос ее поднялся до крика. – Сам всегда твердил: «Тихая, скромная, каких мало»! – передразнила она, бросив на мужа презрительный взгляд. – Слышал бы только, как она со мной говорила! Как смотрела! Свысока – как на шушеру. А по какому праву? В чем ее-то заслуга? – Лидия Сергеевна остановилась, задыхаясь от злости, зависти. – Это все Ваньки Григорьева заслуги! Это он высоко взлетел – не терял зря времени, как некоторые! Такой невидный был мужичок – метр с кепкой! Зато когти рвал, умел к начальству подладиться. – Она помолчала. – Ты и представить себе не можешь, какую силу Иван набрал! Он там, наверху, всех снабжает! К нему на поклон министры идут! Эх, в жизни такого не могла себе представить, дура я недалекая! – упрекнула она себя с горькой досадой.