Повелители камней - Маллен Патриция. Страница 49

Лифарч пел о золотых годах изобилия и о том, как Первой мейге стало одиноко в ее совершенном мире. Сжалившись, мать сотворила для нее Первого мужа. Первая мейга полюбила его и была счастлива. Тогда Брианда сотворила всех остальных мужей, и Первая мейга стала еще счастливее. От них и пошло все племя эльфов.

Но Первый муж, честный и верный, был тем не менее легкомысленным. Как-то зимним днем, когда Первая мейга сидела в сторонке и придумывала разные музыкальные инструменты, Первый муж показал Первому сыну, как играть в снежки. Сын был своеволен. Не слушая замечаний матери, он поднял камень и бросил его. Камень пролетел по воздуху и угодил в арфу, над которой трудилась Первая мейга. Арфа раскололась, щепки вонзились в руку Первой мейги, капли крови упали на заснеженную землю. И везде, где бы кровь Первой мейги ни коснулась земли, она превращалась в золото. Рассерженная тем, что натворил Первый сын, Брианда изгнала его навсегда.

Сина подавила зевок. Тусклая луна освещала поляну, и лица эльфов в круге светились неясным розовым светом. «Интересно, — размышляла Сина, — сказания всех народов очень похожи, и все они забавны тем, что пытаются наивно, по-детски понять и объяснить тонкости Закона. Каждый говорит одно и то же, но делает свои собственный народ главным в земной истории».

Сина прислушивалась к баритонам мужей, распевающих свою литанию. После этого Лифарч запел о нынешней мейге. Он не делал различия1 между Первой мейгой и ее миниатюрной преемницей. Он пел хвалу ее красоте. Мейга хихикала и прихорашивалась, кокетничала со своими мужьями, которые успевали, распевая, кокетничать в ответ.

Лифарч пел о Первом муже возлюбленной мейги. Красивый, наделенный чудесным голосом, в котором звенели любовь и мужество, он был очень себялюбив. Он не пожелал петь Песни Хвалы и разбил сердце мейги Далло. Сина ощутила волну тревоги, прокатившуюся по поляне. Она прищурилась, чтобы лучше видеть в сгущавшемся мраке ночи.

Потом Лифарч пел о двух сокровищах мейги, Фейдрин и Мати — дочери и сыне, плодах Первого Союза. Слушая, Фейдрин не хихикала и не краснела, как ее мать, но стояла прямая и гордая, устремив взгляд поверх голов собравшихся эльфов. Холодный ветер вздымал ее прозрачное одеяние. Фейдрин — цветок, пел Лифарч, радость для эльфийского сердца. Наделенная врожденным знанием Магии творения, она любит мейгу всем сердцем и не ставит собственных желаний превыше желаний царствующей матери.

Мати — другое дело. Это истинный Первый сын Первого мужа. Когда Первый муж пренебрег мейгой и был навечно изгнан из эльфийских владений, Мати, знатный и красивый, каким и надлежит быть эльфийскому принцу, тоже показал свои своеволие и хитрость. Он счел себя лучше Фейдрин и отказался петь и танцевать для матери. Он потребовал научить его Магии танцев, которую понимала только мейга. Когда ему было отказано, он тайно изучил это искусство сам и начал плести заклинания. Он собрал вокруг себя молодых эльфов, таких же озорников, как он сам, которые вели себя не по-мужски: пили и всю ночь оставались в лесу. Они пели свои песни друг для друга, не для мейги. Но мейга по-прежнему любила сына и не хотела верить, что Мати ополчился против нее. Но прошло время, и чары Мати лишили мейгу здоровья. Чем дальше, тем больше радость королевской власти становилась ей не под силу.

И тогда, поддержанный своими товарищами, Мати созвал общий Совет. Его мать слишком больна, чтобы править, — так заявил он и захватил королевский престол. Мужчина-правитель — это было неслыханно, настолько неслыханно, что в эльфийском языке даже не существовало слова для такого титула. Но он правил общиной почти год. Затем мужья свергли его и его сообщников и прогнали их в Троллевы горы, под страхом смерти запретив возвращаться. Мейга снова правит эльфами и торжествует. Но как и у Первой мейги, сердце Далло ранено, ранено ее сыном.

Эльфы слушали свою собственную историю с каменными лицами. Лишь некоторые перешептывались, время от времени поглядывали на небо. Мейга плакала, слезы градом катились по ее щекам, глаза покраснели, щеки опухли. Она подняла руки над головой и пропела сквозь всхлипывания:

— Я — Дочь Земли и Неба, охраняемая и защищаемая солнцем и луной.

Мужья и все собравшиеся подхватили хором:

— Ты — мейга эльфов, Дочь Земли и Неба. Хвала Щедрости твоей матери! Хвала зоркости твоего отца!

Все эльфы запрокинули головы и устремили взоры на луну. Мгновение стояла тишина, потом раздался чей-то крик:

— Луна умирает!

Сине хватило одного взгляда, чтобы понять, в чем дело. Месяц назад в логове Ур Логги она предсказала затмение. Волнения последних дней и тревога за Ньяла вытеснили это из ее памяти, но вот теперь луна над головой тускнела, принимала болезненно-красноватый оттенок.

В ту же секунду началась паника. Сина воздела руки и закричала, что это просто затмение, что бояться нечего, но удирающие со всех ног эльфы едва не повалили и не растоптали ее. Финн Дарга, спрятавшись за рослой чародейкой, прижал к себе жену. Мейга махала руками, крича:

— Стойте! Стойте! Послушайте меня!

Но кроме мужей, распростершихся перед мейгой, и Фейдрин, все остальное эльфийское население разбежалось по лесу. Внезапная тишина воцарилась на поляне, слышны были лишь негромкие рыдания мейги.

— Пойдемте, мама, пойдемте отсюда. — Сохранившая самообладание Фейдрин взяла мать под руку. Сина и чета пикси пошли за ними. Позади толкались королевские мужья, испуганно поглядывая на черную дыру в небе. Фейдрин подвела мать к трону.

— Конец, — рыдала мейга. — Это конец для всех нас!

— Нет, ваше величество, — убеждала мейгу Сина, наклонившись к. ней. — Луна очень скоро вернется! Это только затмение!

Мейга подняла голову. Ее крошечное заплаканное личико вспыхнуло такой злобой, что Сина вздрогнула.

— Ты знала это? — хрипло спросила мейга. — Ты знала, что Глаз Лафа умрет сегодня, в ночь Приветствия? И ты не сказала мне? Как ты посмела не сказать мне! Как ты посмела унизить меня перед моими подданными и моими гостями-пикси! Ты лгунья, разглагольствующая о Законе!

— Глаз Лафа не умер, — прошептала Фейдрин. — Если чародейка права, он только мигнул.

— Простите меня, ваше величество, — сказала Сина. — Я тревожусь за Ньяла, да еще Камень разбился, и я совсем забыла…

Серебряный голосок мейги зазвенел так пронзительно, что у Сины заболели уши.

— Ты забыла?! Ты погубила меня! Лживая чародейка! Ты сговорилась с королем пикси, чтобы свергнуть меня! Все вон! Все! — закричала она ошарашенным мужьям. — Чума на всех человеческих чародеек! Уберите ее с глаз моих! Чума на пикси! Предатели! Вон!!

Фейдрин склонилась над матерью со стаканом бренди, жестом дав понять Сине, что ей лучше уйти.

Финн Дарга увел оглушенную чародейку из парадного зала, подальше от беснующейся мейги.

— Госпожа Сина, вам нельзя здесь оставаться. Мы уходим немедленно, — твердо сказал он и повернулся к Фир Дан. — Любовь моя, иди уложи вещи, а я проверю припасы. Сина, найдите вашего раненого гнома. Надеюсь, он сможет идти сам, иначе нам придется оставить его в нежных коготках мейги. Если поторопимся, к полудню мы покинем земли эльфов. Я не трус, но не настолько, чтобы еще раз за эту ночь встретиться с мейгой после того, что случилось!

По приказу Финна его помощник побежал будить отряд. Пикси собрались быстро. В полном молчании вышли они за деревянные ворота дворца мейги. Засеребрился край луны и слабо осветил путь.

Руф был не настолько силен, чтобы идти наравне с быстро шагающими пикси. Это стало ясно сразу, как только беглецы вошли в лес. Опираясь на руку Сины, он хрипло и часто дышал, лоб его быстро покрылся испариной. А пикси не по плечу была такая тяжелая ноша, как больной гном. Чувствуя, что ее охватывает паника, Сина попыталась сообразить, как поступил бы в этом положении Фаллон, но в отчаянии поняла, что Фаллон ни за что бы не забыл сообщить Другим о движении небес. Может, вернуться во дворец? Все-таки она чародейка и защищена Магией, что бы там ни говорила мейга.